***
Они находят друг друга в больших аудиториях, встречаются взглядами с меткостью оптического прицела среди шумных толп, молчат самой комфортной тишиной, пока Деку фоном о чем-то рассказывает, и никогда не остаются наедине. Их вид общения — междустрочный, его просто нет, если не пытаться найти. Бакуго замечал людей раньше, он замечал тех, кто внешне ему нравился больше, но его никто не интересовал, чтобы вот так. Этому хочется найти объяснения, но вместо объяснений есть только странный зов сердца, который канючит, как пятилетний ребенок в супермаркете, бесстыдно тычет пальцем на Шото и хнычет: «Хочу вот его!». Но это всё только в голове, а на деле — пустое и бесформенное ни-че-го, где «ни» — никогда не разговаривали друг с другом, «че» — череда бессмысленных гляделок, «го» — голос разума, который говорит: «Гони от себя эти чувства». Так-то они всего лишь одногруппники, друзья друзей. Можно сказать, просто проходили мимо. У них ещё ничего нет, им нечего ломать. Но, с другой стороны, они друг друга находят, а ведь Бакуго даже и не искал. В нём определенно что-то есть, помимо смазливого личика, и это «что-то» заставляет Бакуго запомнить имя двумордого, чтобы позднее выцарапать его острым пером где-то под сердцем. Тодороки Шото. Не имя, а гребаная отсылка к романам Джорджа Мартина, ну или к повести Рэя Брэдбери «Лёд и пламя». Как ни крути, что-то невозможно противоречивое, играющее на контрасте — отлично подходит под описание чувств Бакуго. Кацуки не просто смотрит, он наблюдает. Собирать информацию без прямого общения тяжеловато, но общее представление помогают выстроить совместные пары и, конечно же, Деку, который, сам того не понимая, регулярно сталкивает их. Изуку говорит: «Каччан, мы немного посидим позанимаемся здесь, ты же не против?», и Бакуго старается максимально равнодушно пожать плечами, чтобы потом совсем неравнодушно смотреть на Шото и ловить в ответ такие же неравнодушные взгляды. Шото умный, дышит Бакуго в спину и всё норовит обогнать его в рейтинге, а Бакуго очень кстати терпеть не может идиотов и обожает мериться силами, так что каждая А с плюсом напротив фамилии Тодороки отдаёт приятным трепетом в сердце. Ну а что? Ирэн Адлер ещё давно сказала, что мозги — это сексуально. Бакуго старается не думать об этом глупом слове на букву «л». Вместо этого он думает о плавных движениях, красивых изгибах тела и спокойном выражении лица Шото. Ему нравится эта флегматичность в его поведении, двумордый кажется холодной льдиной посреди океана, а затем они снова встречаются взглядами, и Бакуго вспоминает, что лёд тоже умеет обжигать. Снаружи покалывает, внутри всё горит, но почему-то кажется, что именно этот холод поможет им найти идеальный температурный баланс в отношениях. Сделать бы ещё что-нибудь для того, чтобы эти отношения появились.***
Бакуго возвращается с пробежки с желанием побыстрее стащить с себя тайсы, принять быстрый душ и засесть за лабораторную по физике. Все желания забываются, когда он открывает дверь комнаты и видит в ней только двумордого. — Эм, привет, — говорит Шото, отвлекаясь от телефона. — Ага, — Бакуго понимает, что едва сдерживается, чтобы не закрыть дверь со стороны коридора и не схватиться одной рукой за сердце, которое, зараза, начинает так быстро стучать, будто Бакуго с пробежки вернулся, а оно — нет. — А где Деку? — Ему позвонили, и он побежал выносить какую-то тетрадь. — Не видел его на входе, — говорит Бакуго, чтобы просто не молчать, — наверное, побежал к кому-то из общаги. — В любом случае, я здесь ненадолго, не переживай. — Не переживаю, — и переживает, конечно же, потому что лучше бы надолго и не к Деку. Переживает, потому что впервые за долгое время ему так сильно хочется вцепиться за диалог, но цепляться не за что. Просто друг его друга зашел к ним по какому-то делу. Ну, подумаешь — Бакуго с этим другом второй месяц играет в гляделки и по ощущениям, кстати, проигрывает, а проигрывать ему не нравится. На улице начало июня, Кацуки чувствует, как спортивная майка липнет к голой коже, и ему так сильно хочется стащить её с себя, чтобы хотя бы обтереться сухим полотенцем для начала, что он думает: «А какого, собственно, черта? Я же в своей комнате, а не в гостях» и стаскивает её с себя, оставаясь в одних шортах. Неловкость и смущение — это для слабаков. С голым торсом Бакуго чувствует себя увереннее, чем в одежде, не зря ведь ходил на футбол с двенадцати лет, а теперь продолжает посещать спортзал при кампусе в свободное время. Бакуго думает, что в его поведении сейчас проявляется что-то ужасно древнее, основанное на животных инстинктах, потому что уйти в душ он не спешит, а, наоборот, копошится в вещах дольше обычно, словно красуясь своей мускулатурой. Посылает сигналы космосу «Пускай двумордый смотрит. Пускай захочет прикоснуться. Пускай хотя бы вздохнет на полтона ниже обычного». Ситуация смехотворная, Бакуго ведет себя как павлин, распустивший хвост, и ему ни капельки не стыдно. Он разворачивается лицом в сторону Шото, перекидывает через плечо полотенце и уже собирается сказать: «Я в душ, передай потом Деку, что он мудила», но слова становятся поперек горла и едва не превращаются в сдавленный хрип, потому что космос услышал Бакуго. Двумордый смотрит. Он так смотрит, что Бакуго превращается в комету, пролетающую мимо солнца — лёд плавится, а он сам сгорает к чёрту. — Жаль, что к Деку, — говорит Кацуки и поджимает губы так, что скулы становятся ещё выразительнее. — Чего? Шото выдавливает из себя вопрос совершенно ошарашенным голосом. Его взгляд бегает от тела Бакуго к его глазам и губам, со стороны он настолько очевиден в своих желаниях. От этого обоим на ту самую капельку становится стыдно, по лицу ползет пунцовый румянец, а кожа горит от фантомных касаний, но как же всё до одури взаимно. — Жаль, что пришел к Деку, а не ко мне, — поясняет Бакуго и с последними остатками самообладания уходит в душ, чтобы не натворить глупостей.***
После пар теории механизмов и инженерной графики мысли об отношениях лезут в голову с гораздо меньшим усердием. Бакуго почти забывает о том, как неловко и странно чувствовал себя вчера, подрочив на фантазии о человеке, которого знает лично. Для него это что-то новенькое. Для него в принципе вся эта поебота с чувствами и бабочками в животе одно сплошное «неизвестно», которое нужно найти в уравнении, где не хватает данных. Начинается семинар по высшей математике, и Тодороки какого-то черта садится рядом. Вот так просто, без лишней суеты и без лишних взглядов. Бакуго непонимающе смотрит по сторонам, находит в аудитории кудрявую макушку Деку, убеждаясь, что двумордый не сидит рядом с ним, как обычно, и переводит взгляд на Шото. — Привет, я хотел поговорить, — добивающим ударом озвучивает свои мысли двумордый. — Сейчас начнётся семинар, — произносит Бакуго и продолжает не понимать, что ему, сука, сейчас чувствовать и как себя вести. — Ладно, тогда поговорим потом, — и снова у него всё выходит как-то слишком легко и просто. Не можем поговорить сейчас? Ну ничего, тогда поговорим через пару часиков, а пока я посижу рядом, заполню собой всё твоё пространство и буду медленно сводить с ума. В данную минуту плевать Бакуго хотел на этот семинар. Ну подумаешь, высшая математика… На минуточку, самый понятный предмет в их программе, но не начинать же теперь писать записочки и кидать их в Шото, чтобы узнать, что он хотел сказать. Кажется, они впервые находятся так близко друг к другу. Не настолько близко, чтобы можно было уловить чужой запах шампуня, но достаточно близко для случайных и не очень касаний: если немного отодвинуть ногу в сторону, то можно соприкоснуться коленями с Шото, если захотеть, то можно положить руку ему на спину или переплести их пальцы. Это дико. Бакуго пугает тактильность, он разрешает её немногим и ещё реже проявляет сам, но сейчас его сильнее всего пугает желание прикоснуться к человеку, с которым он толком даже не общался. Типа, какого черта? Тодороки просто существует в системе координат Бакуго, и этого вполне хватает, чтобы он с легкостью стал для него самым желанным человеком во всём Киото. Слишком велик соблазн упасть в размышления о том, что же ему хочет сказать Шото, но Бакуго гонит нахер все мысли об этом, чтобы потом вдруг не разочароваться. Он может намечтать признание в чувствах, а потом окажется, что двумордый попросит одолжить какой-нибудь конспект. Бакуго может накрутить себя и представить, как в итоге ему скажут: «Слушай, я всё понимаю, но хватит пялиться, это крипово. Ты думаешь, я смотрю на тебя глазами-сердечками в ответ? Неправильно думаешь, прекращай». Поэтому нахер мысли. И вообще нахер этого Тодороки Шото. Бакуго подпирает рукой щеку и отворачивается в другую сторону. Влюбляться в кого-то? Тоже нахер. Кто-нибудь знает, где здесь можно сдать чувства на возврат? Нет? Ну и вас тогда нахер. Когда семинар заканчивается, они встают со своих мест с синхронностью хореографии участников k-pop групп и так же синхронно поворачивают головы. Ужасно. За комичность ситуации Бакуго ставит ноль из десяти, потому что он вредина, и нетерпеливым кивком даёт понять, мол, начинай, я весь внимание. Шото сигнал улавливает, расправляет плечи и говорит: — Я не очень в этом хорош, но эм… Может быть, сходим куда-нибудь? — волнение выдает только нервное перебирание пальцев, на лице привычное ледяное спокойствие, а во взгляде усмиренное пламя. — Не очень хорош в том, чтобы ходить? — Бакуго шутит, точнее пытается, хотя знает, что ему лучше не стоит. Для него юмор никогда не был защитной реакцией, но не может же он вдруг начать кричать на человека, который пригласил его на свидание, тем более если мысленно уже согласился. — Что? Нет, я вроде как зову тебя на свидание. Бакуго сухо откашливается от последнего слова и спрашивает, чтобы прояснить очевидное: — То есть, я тебе нравлюсь? — Я думаю, что да, но хотелось бы узнать тебя получше. Да иди ты к черту, Тодороки. Как у тебя выходит произносить такие вещи вслух? Типа, вот прям свидание, которое романтическое, когда ещё за ручки держитесь, а на прощание получаешь поцелуй? Фу, ну что за розовая блевота? Дайте две и прямо сейчас. — Ага, здорово. И что ты предлагаешь? Кинотеатр, общепит или гребаное караоке? — Не знаю. Мне, пожалуй, без разницы. Куда ты хочешь? — Не знаю. — Тогда можем просто пройтись по парку или… — Хорошо, — Бакуго снова переводит взгляд на пальцы Шото, замечая, что теперь он теребит ими край своего худи, и вдруг понимает, что нервничает ни капельки не меньше. Боже, да он же вообще говорить не умеет. — Парк норм. Где и когда? — Сегодня пятница, так что может быть вечером? В шесть часов, парк Маруяма, встречаемся возле той большой сакуры, которую подсвечивают во время ханами. — Отлично. Не вздумай опаздывать, двумордый, — напоследок грозится Бакуго и, хватая рюкзак, выбегает из аудитории с горящими щеками. Он, блин, всё — пропал для общества и пропал для физмата, потому что способность к аналитическому мышлению и мышлению в принципе утонула среди бури чувств.***
Период ханами уже давно прошел, сакура отцвела ещё в апреле, и сейчас в парке немноголюдно. Бакуго замечает Шото издалека — левая сторона его красных волос ярким пятном выделяется на фоне зелёной листвы. Кацуки смотрит на часы — 17:59, он подойдет ровно к шести, как и договаривались. Это его первое свидание за все девятнадцать лет жизни, если кто-то и считал прогулку с ним или обед в кафе свиданием, то он, блять, не в курсе, ладно? Сейчас у него в голове не заготовлено ни одной фразы, кроме «Привет», он попросту не знает, что говорить, его социальные навыки близки к нулю, да и обычно ему было как-то плевать на это. На крайняк всегда можно обсудить учебу, так что как-нибудь справится. — Привет, — вот и всё, дальше только белая пустота, как свет в конце туннеля. — Привет, хорошо выглядишь. — Я выгляжу как обычно, — Бакуго фыркает, — ты что, вбил в поисковике «Как вести себя на первом свидании»? — спрашивает он, потому что совершенно точно не делал так же. — Может быть, — Шото пожимает плечами, — а может быть и нет. Погоди, а ты откуда знаешь, что пишут в таких статьях? — Так, ну всё, проехали. У нас тут викторина, что ли? Бакуго поднимает взгляд на Шото и… Вот чёрт, тот так расслабленно и мило улыбается, что эта улыбка сладкой истомой отдает прямо в сердце. Зачем им вообще разговаривать? Бакуго готов всю их прогулку просто пялиться на двумордого. То есть заниматься тем, чем они занимались последние пару месяцев, только теперь в открытую. — Ладно, может ты и выглядишь как обычно, но я сказал то, что думал, так что можно сделать вывод, что ты всегда выглядишь хорошо. — Чёртовски верно, — говорит Бакуго и начинает шагать впереди Шото, чтобы скрыть смущение на своём лице, — а теперь давай уже пройдемся. Предзакатные тени начинают постепенно заполнять парк. Людей, правда, мало, даже туристов практически нет, потому что не сезон, и только одинокие старики да мамочки с детьми неспешно гуляют вдоль ряда деревьев или торчат возле небольшого пруда. Бакуго на самом деле рад, что они выбрали именно это место, хотя прогулка подразумевает под собой общение, а это не его сильная сторона, но всё-таки сейчас всё ощущается на удивление спокойно. Возможно, флегматичность Шото каким-то образом начала действовать и на него. Даже медленным шагом им понадобится не больше получаса, чтобы обойти весь парк. Наверное, они сядут в какой-нибудь чайный домик или прогуляются к храму Ясака, но если удастся словить ещё пару улыбок двумордого и посмотреть на его милое личико на фоне заката, то всё не зря. — Это моё первое свидание, на самом деле, — вдруг произносит Шото, — это должно быть странным? Я имею в виду… Некоторые девушки звали меня куда-то, и я соглашался, потому что, ну, люди общаются и гуляют вместе — почему бы и мне не попробовать? Это было ещё в школе, я и не думал, что хожу на свидания, пока мне не сказали об этом, и потом пришлось учиться отказывать. Не хотелось вводить в заблуждения людей, потому что я не испытывал ничего такого романтического к ним. — Ну, значит будем странными вместе, — говорит Бакуго и внутренне выдыхает с огромным облегчением. Он здесь не один чутка социально тормознутый, какая же прелесть. — Серьезно? Тогда можно спросить: у нас в конце будет поцелуй или… — Боже, ты! — Бакуго прячет лицо руками и то ли стонет, то ли рычит. — О таком не спрашивают, дубина. — Но почему? Если ты и я первый раз на свидании, то не проще ли обсудить все нюансы в начале? — Я, бля, не знаю, это типа не так работает. Целуют, если хотят поцеловать. Бакуго думает: ещё одна секунда их разговора — и он сгорит. Превратится в пепел и разлетится над тем самым прудиком, который они прошли пару минут назад. За что Тодороки так жесток с ним и заставляет произносить все эти вещи вслух? — Логично, но это всегда такой риск. Я же не могу знать, хочет ли этого другой человек. — Если этот другой человек согласился на свидание, то, наверное, блин, хочет. А теперь что? Выясним, у кого какой любимый цвет и кто какую музыку предпочитает? — Мне нравится синий и Том Оделл. Кацуки смотрит на серьезное лицо Шото и начинает смеяться. Нет, серьезно, этот парень просто уморительный, им стопроцентно нужно хорошо провести этот вечер и сблизиться, потому что Бакуго не хочет терять это странное чувство в груди. Они обходят парк трижды, успевают поспорить о том, является ли Айзава-сенсей приебчивым мудаком или просто требовательным преподавателем, обсуждают последний альбом Тейлор Свифт, потому что они люди вкуса, и выясняют предпочтения друг друга в еде, пока едят данго, купленные в чайном домике. — Мне кажется, я никогда в жизни не говорил так много за один вечер, — произносит Шото, когда они садятся на лавочку. — Извини, — вполголоса добавляет он и смотрит вдаль, любуясь последними лучами солнца, пробивающимися сквозь густую листву деревьев. — Бред. Тебе не за что извиняться, — ну давай, Кацуки, скажи, что тебе было интересно, — мне было интересно, хотя я терпеть не могу новые знакомства. Ну знаешь… Весь этот период притирки между людьми просто ужас какой-то. — Надоедает в сто первый раз рассказывать основополагающие черты своей личности и вещи, которые повлияли на её формирование? Понимаю. В ответ Бакуго только согласно хмыкает и переводит взгляд на аккуратный профиль Шото. Пока тот любуется угасающим закатом, Бакуго любуется тем, как теплый свет делает платиновую сторону его волос похожей на сахарную вату, так и хочется уткнуться носом в макушку двумордого. — Знаешь, — снова говорит Шото, — сейчас идеально романтичный момент для первого поцелуя. — Ты… Ты, блять, снова это делаешь, прекращай! — Бакуго заливается краской, а Шото, кажется, опять улыбается. — Между прочим, целоваться в общественных местах — это моветон. — Рядом никого нет. Чертов Тодороки даже не обернулся, чтобы убедится в этом, но всё равно оказался прав. Бакуго опускает голову вниз, смотрит на свои ладони и думает: «Ну что за бред? Нельзя вот так ломать интригу. Целоваться после предупреждения о поцелуе неприкольно». Как будто он знает что-то о поцелуях в принципе. — Кацуки, — голос Шото вдруг оказывается совсем рядом, прямо возле уха. По коже ползут мурашки, Бакуго слышит стук собственного сердца прямо в голове и на свой страх и риск поворачивается к двумордому, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. — Давай попробуем? Давай попробуем что? Давай попробуем сходить ещё раз на свидание? Давай. Давай попробуем встречаться? Хорошо, я согласен. Давай съедемся и заведем кота? Ужасная идея, но попытаться стоит. Давай попробуем сделать наш первый поцелуй запоминающейся штукой прямо здесь и сейчас, пока поблизости никого нет, а наше смущение может утонуть в сумерках? Конечно. Для тебя всё что угодно. Шото облизывает губы скорее по нервной привычке, чем сексуально, но Бакуго хватает этого случайного жеста, чтобы подвиснуть и глупо кивнуть. Нужно ведь когда-нибудь сделать этот шаг? Тогда почему бы и не прямо сейчас? Бакуго кладет ладонь на щёку Шото прямо как в своих мечтах. Не фарфоровый. Кожа нежная, мягче и желаннее, чем мягкая подушка после суток без сна. В ответ на касание Шото прикрывает глаза, и Бакуго наконец-то сокращает расстояние между ними и целует. Первое прикосновение губ неловкое. Второе действует подбадривающе, мол, не останавливайся, дай мне ещё немного своего тепла. Третье добавляет поцелую динамики и заставляет их губы двигаться. Потом они перестают считать и отдаются моменту. Ощущения странные. Для них вся прелесть и проклятие в том, что они оба — как слепые котята, делающие первые шаги в мир романтических отношений. Шото невозможно правильно завершает их поцелуй, уткнувшись Бакуго в шею. — Спасибо за хороший вечер, — говорит он, и Бакуго впервые так спокойно произносит в своей голове слово на букву «л».