Х

Ампулы в стекле, стекло в куртке, куртка на Викторе, Виктор… Хер знает где. Халупа какая-то: ссаные пятна на стыке серого потолка и выцветших обоев, газеты на засранном полу, законопаченные фольгой намертво окна. За окнами — рвы кипящей крови, хотя, по логике вещей, они должны выводить на спящий двор-колодец в Купчаге. Круглый валяется на поеденном молью диване в какой-то вынужденной, но непреднамеренно-вальяжной позе, типа барин: голова запрокинута, спина выгнута, рука за головой, на подлокотнике, пальцы скрючило то ли как у святых на иконах, то ли как у человека с отклонениями соединительных тканей. Морда желтушная, но всё равно круглая, похожа на полную луну. Впавшие глаза очертило сажей, стеклянные, заволоченные желатиновой пленкой, а все равно катаются. Пожалуй, только это отличает Круглого от жмура. Но и это вопрос времени. Время стоит. Сошло с ума от молчания. Да и черт с ним. Виктор не понимает, что это за мерзкий звук, скрип железной двери, что ли? А, нет, это Круглый. — Ты принес?.. Не шевелится, развалился кучей черного тряпья, носок ботинка ковыряет дырку в линолеуме, а глазки бегают, как крысы за плинтусом. Виктор молча кивает. Слова здесь излишни и даже вредны. И вот только после этого Круглый оживает, как не выдерживающий собственного напряжения, извивающийся шнур оголенной проводки. Круглый тянет руки, трясущиеся, маслянисто-белые, и никуда Виктору от них не скрыться: ни из этой квартиры, ни из этого города, ни даже из этого мира. Трупная рожа с впалыми глазами и губами, болезненно-красными и горячими, как кровь из вспоротого горла, выплывает из темноты пустой комнаты, надвисает над парализованным Виктором и в ней читается немой вопрос: «Ну че там?». В трубке отключенного от розетки дискового телефона раздается смех и звучит: «Чего молчишь? Не рад мне, что ли? Кошка знает, чье мясо съела, а?» И так последние пару лет, и не думает переставать это делать. Виктор смиряется каждый раз как в первый. От мыслей мозг пронзает боль. Ампула в шприце, шприц впивается в ляжку, как третье по счету лезвие сердце, морфий бежит по венам, как ток по проводам, Круглый сладко закатывает глаза и шипит, втягивая воздух сквозь стучащие зубы. А мать дома думает, что Витенька большой человек и у него свое дело есть. Непонятно какое, правда, но свое. И прибыльное. Вообще-то, она права. Круглый зевает, потягивается треморными конечностями, а Виктор смотрит сквозь все это, подперев висок двумя пальцами. Ебать, ну и жизнь, правда?