Я знал все с самого начала, поэтому мне не грустно. Понемногу, я будто считаю цифры. Цвет увядших растений блекнет. Не знаю, когда этот сезон закончится... Дни, в которые я иду по твоим следам, влекут за собой дни, в которые я прислушиваюсь к твоим следам, Ведь я потерял надежду изменить будущее. Иду на звук увядающих растений и чувствую, как сезон подходит к концу. Пора, когда цветы обретают краски и гордо расцветают. А что остается мне? ...И когда я проснусь, пусть даже ночь не закончится, и звезды не будут сверкать И пусть весь свет, что окрашивает улицы, исчезнет... Я увидел достаточно радостных лиц тех, кого должен оберегать, и последних вздохов тех, кого любил. Довольно. Я знал все с самого начала, поэтому мне не грустно...
"D.L.N." The GazettE
На этой земле, в этой стране, в этом холодном и отрешенном городе Токио живет такой же, не менее холодный и отрешенный мужчина. И здесь же живет другой, являющийся его полной противоположностью, человек, который не может не думать о нем. И все горести и тягости, которые несет второй, не трогают первого... Совсем не трогают. Говорят, что противоположности притягиваются, но... Люди врут. Нисколько они не притягиваются. Даже наоборот, их дорогам не суждено пересекаться так же неоспоримо и верно, как в законе о двух параллельных полосах. Этим мы и являемся - двумя параллельными полосами, имена которым Аой и Кай. Две линии на сером полотне столицы Японии, коим не суждено встретиться однажды. А если быть точнее... Им не суждено даже на миг ощутить друг друга. И это разрушает меня с каждым днем все сильнее. - Ты опять остаешься? Гитарист оборачивается ко мне лишь на несколько секунд, чтобы из вежливости дождаться кивка. - Да. - Ясно. Тогда, до завтра. И он уходит, теряя всякий интерес ко мне и моей работе, больше не бросив и взгляда из-за плеча на оставшегося в студии ударника. И я знаю, что он даже не позвонит мне, чтобы справиться о моих делах. Просто Юу... Моя параллель, которой все равно, как живет идущая рядом с ним прямая полоса. И я вновь падаю в свое кресло, опуская пустой взгляд на бумаги на моем столе, не зная даже, с чего начать. И голова тоже становится пустой, и грудь. Словно нет во мне ничего, словно внутри меня - черная дыра и эхо, повторяющее последние брошенные мне слова того, кто так же холоден и отстранен, как и такой нелюбимый Токио. И ночь вновь проходит в работе, которую я делаю почти на автомате, лишь мельком понимая содержание документов. А потом меня будит пришедший в студию утром Рейта, отчитывая вместе с тем за то, что я совсем себя не берегу. А сидящий на диване Аой, появившийся здесь на пару минут позже басиста, все так же безразлично курит, не обращая внимания на двоих согруппников в стороне. Он так же безразлично проверяет свою гитару и так же безразлично дожидается Руки с Урухой, опоздавших из-за того, что эти двое - не параллельные прямые, а идущие навстречу скошенные линии, так легко встречающиеся друг с другом, что становится завидно. Так и проходит каждый божий день. Вот уже несколько лет, не меняясь. - Тебе нужен отдых, - замечает Таканори в очередной раз, отстраняя от себя лид-гитариста, норовящегося уснуть на его плече из-за раннего времени сбора. - Лидер-сан, иначе ты умрешь молодым. Я лишь слабо улыбаюсь вокалисту, мельком ловя взглядом занятого гитарой брюнета с розовыми прядями и с сигаретой в зубах. Он очень много курит. Вообще, мы с Руки бросили недавно, Рейта тоже не особо увлечен сигаретами, а Уруха курит, только когда пьет - ну, впрочем, это случается не так уж и часто в последнее время. И лишь Аой дымит без перерыва, совершенно не заботясь о своем здоровье. И почему-то это беспокоит меня больше нового альбома, и я не могу сосредоточиться на музыке и собственных барабанах. - Кай-сан? - Да? - я с трудом улавливаю присутствие в комнате менеджера. - Тут ошибка... И тут тоже. Простите, но... Вся ваша работа за последние две недели содержит в себе много оплошностей. Я не хочу вас обидеть, нет, но... Я с удивлением смотрю на протянутые мне листы, только сейчас замечая те самые ошибки - грубые и мне несвойственные. Я бы сказал - непростительные, ведь все лежит на мне, и если бы не наш менеджер, мы бы влипли по полной из-за моей невнимательности. И это лишь сильнее угнетает меня. - Простите. Я, словно пойманный на шалости ребенок, могу лишь опустить взгляд. Трудно признавать собственные оплошности, трудно понимать, что я едва не подставил ребят, но на этот раз я действительно наделал глупостей. - Ютака, может, отдохнуть? - Акира садится рядом, касаясь ладонью моего плеча. - Пару дней? Я выжат, как лимон. Я понимаю это, конечно, но совесть лидера группы не позволяет мне задуматься о выходных. - Как я могу? Совсем скоро надо выпускать на экраны сингл нового альбома... - К чертям, - этот ледяной тон заставляет вздрогнуть. - Подождут. - Аой-сан! - с упреком выдает Уруха, просыпаясь. Гитарист лишь ведет плечом, пропуская замечание мимо ушей. - Да пофиг. И плечи мои опускаются сами собой, не выдержав груза ответственности и холода со стороны своей противоположности, в которую я так глупо и безответно влюбился несколько лет назад. И усталость, и тихое отчаяние дают о себе знать, заставляя лицо омрачиться, а взгляд - наполниться грустью и безнадежной пеленой. - Лидер-сан? Мы все беспокоимся о тебе. Возьми небольшой отпуск. Все беспокоятся? Разве? Ты ведь ошибаешься, Руки. Здесь только трое людей способны на это. - Отпуск... - шепчу я сам себе, не особо вникая в смысл этого слова. - Да, надо отдохнуть. Отдохнуть от своей Зимы, так умело влияющей на робкое Лето, наполняя его дождями и слякотью, проступающими соленой влагой на глазах и внедряющимися колючим ветром в с болью бьющееся сердце. - Чудно, - так же безразлично вмешивается Юу, поднимаясь с дивана. И в груди вновь кольнуло от обиды и боли. - Я домой. Без ритма делать тут нечего. Вот и все. Как всегда. Просто люди врут - противоположности не притягиваются. И мы тоже... Никогда не пересечемся. Почему... Почему я должен любить именно этого мужчину? Почему, Боже? Скажи мне! За что я страдаю? Скажи мне... Скажи! Я не могу так больше... *** Все напрасно, что бы я ни делал. Мысли о тебе, как отрава, разрушающая не только тело, но и душу. Как же я устал, Кай... Устал избегать тебя, устал мучить себя. Устал от собственного холода в груди, устал быть один. Я смертельно устал... Я хочу быть с тобой, но я не в силах сделать шаг навстречу. Нет, ты не тот, кто может быть со мной. Ты не тот, кто заслужил этого. Я разрушу тебя, задушу своей безразличностью, разобью своей любовью, не похожей на ту, какая нужна тебе. Я растопчу тебя, сам того не заметив, сам не желая сделать нечто подобное. Я не хочу убивать тебя! И только потому, что я так хочу защитить тебя от самого себя, я вновь делаю это... Может, я раню тебя своим поведением, может, я причиняю тебе боль, но поверь, так лучше. Лучше, чем со мной! Лучше, Кай... А ты даже не знаешь, что значишь для меня. - Ты опять остаешься? Я не могу уйти просто так, хоть и хочу сделать это, хочу, чтобы ты видел, что мне плевать на все, что не касается только меня самого, но не могу. И этот идеал передо мной, идеал достойного человека, которого нельзя не полюбить, лишь кивает в ответ, отводя взгляд в сторону. - Да. - Ясно. Тогда, до завтра. Это все, что я могу сделать. Развернуться и уйти. Нет... Сбежать. Я не оборачиваюсь после, только потому, что боюсь, что лицо лидера, почему-то печальное, вынудит меня вернуться и схватить мужчину в свои объятия. И это уничтожит его... И при мысли об этом я бросаюсь прочь, заглушая в себе желание остаться и испортить тем самым его жизнь. Нет, этот человек, всецело отдающий нам себя, заботящийся о нас, прощающий все, улыбающийся так искренне, что сердце сжимается в груди от чувства вины за свое поведение, этот человек, такой добрый, отзывчивый, верный и открытый - не должен разбиться об айсберг в моем сердце. Я не могу допустить этого! - Аой-сан, я приготовил слишком много и... - Ты же знаешь, мне не нравится твоя еда. Он снова вздрагивает, хоть и слышал это уже сотню раз. И всякий раз от этого сердце пронзает, словно стрелой, вспышка боли. Но я игнорирую это, не подавая вида, хотя и чувствую, что скоро не выдержу. - Хорошо, тогда... - Чай я тоже сделаю сам. И на этом попытка завязать разговор прекращается. И я знаю, что виноват. Но никогда не попрошу прощения. - Тебе нужен отдых, лидер-сан, иначе ты умрешь молодым. Я не оборачиваюсь на сделавшего это замечание вокалиста, продолжая возиться с гитарой. Знаю, что Ютака не ответит, а просто виновато улыбнется другу, не в силах бросить работу на полпути. Только вот после этого вмешивается в разговор наш менеджер и все становится серьезнее, чем кажется нам всем. - Кай-сан? - Да? - Тут ошибка... И тут тоже. Простите, но... Вся ваша работа за последние две недели содержит в себе много оплошностей. Я не хочу вас обидеть, нет, но... Я задерживаю дыхание на миг, позабыв о тлеющей сигарете в зубах. Кай ошибся? Серьезно? Не могу поверить, это впервые, когда случается нечто подобное. Что же происходит с этим мужчиной, приносящим в нашу группу свет и радость? - Простите. Совсем тихо, и я закрываю глаза. - Ютака, может, отдохнуть? Пару дней? - Как я могу? Совсем скоро надо выпускать на экраны сингл нового альбома... - К чертям, - вмешиваюсь я, не выдержав этой тяжести, которую он взвалил на себя. Какой же ты дурак! Зачем ты так мучаешь себя ради нас? Зачем, Кай? - Подождут. - Аой-сан! - В голосе Кою я слышу упрек, но только безучастно дергаю плечом, вдыхая в легкие сизый дым. - Да пофиг. Кто бы знал, как трудно было сохранить эту маску на лице. Кто бы знал! Господи Боже... - Лидер-сан? Мы все беспокоимся о тебе. Возьми небольшой отпуск. Таканори прав. Еще немного, и я бы не смог сдержаться, слишком беспокоясь о твоем здоровье. Ты совсем себя не бережешь! - Отпуск... Да, надо отдохнуть. Мне тоже не помешает. Несколько дней не видеть тебя, Ютака. Моя стойкость на пределе. Если не сделать перерыв, ты окажешься в опасности с моим именем, данным ей. Нам обоим нужен этот отдых. - Чудно, - я поднимаюсь с дивана, отложив в сторону инструмент. Поскорее уйти! Мне нужно покинуть это место сейчас же! - Я домой. Без ритма делать тут нечего. За что мне все это? За что я обречен на муки любить именно этого мужчину? За что, Господи? Скажи же мне... Открой эту тайну! Я больше так не могу... *** Не могу найти себе места. Дома нечего делать. Без работы все мысли крутятся вокруг него. Оказывается, что когда я не занят, все вокруг окрашивается в серый, переполненный лишь черным тяжелым взглядом. Зря я согласился взять выходные. Осталось только сойти с ума в четырех стенах. Все же, работа, как бы тяжела она ни была, спасала лучше всего от тяжести неразделенной и бессмысленной любви и самого себя. Заставляла хоть ненадолго отвлечься от человека, чей лед нельзя растопить даже самой искренней улыбкой. А сейчас... Сейчас все погрузилось в нестерпимую боль и одиночество, то самое, что пугает любое живое существо своим внедрением в его жизнь. И я понимаю, что теперь, свободный от обязанностей и чужого общества, я могу сломаться в любой миг... И я налегаю на алкоголь, топя в рюмке свою беду, видя перед глазами лицо самого жестокого человека в этом городе. *** Моя квартира как всегда пуста. И, как всегда, тут царит беспорядок, который так не нравится Каю. Раньше, приходя ко мне, он прибирался тут, после чего я не мог найти свои вещи, бережно уложенные в шкафчики и на полочки, и из-за этого я рычал на ударника, который лишь улыбался мне, обещая больше не делать этого. И теперь он на самом деле не трогает здесь ничего, смиряясь с вечным бардаком этого места. От этого я вновь чувствую себя одиноким. Интересно, как он там? Ведь у него нет инструмента в квартире, в отличие от меня - я хотя бы могу заглушить мысли о лидере игрой на гитаре. Но когда берусь за нее, вновь понимаю, что это уже не помогает мне. Не спасает, как раньше. Без работы и обязательств, какими наделил нас сам Ютака, все становится тусклым и бессмысленным. И в этой тусклости возникает родной и знакомый голос, тревожа воображение и мучая его самым жестоким образом. И появляется уже почти привычная боль от разлуки, хоть она и присутствует и при встрече тоже, переполняя собой израненную душу. Но нам все равно не суждено быть вместе. Просто мы - противоположности друг друга. И, на самом деле, утверждение, что они притягиваются - наглая ложь. И я напиваюсь, чтобы вновь забыться сном без сновидений, которые все равно приходят в мои темные длинные ночи, показывая мне лицо самого светлого человека в этом городе. *** Так проходит несколько дней. Под звуки телевизора, который я не смотрю. Он лишь создает иллюзию жизни в этой пустоте, но это лучше, чем сидеть в полной тишине сутками. Раньше я не увлекался спиртными напитками и, даже празднуя что-то, не вливал в себя такое количество алкоголя, вот только когда ты в отпуске, наедине с самим собой и своим разумом, другого способа забыть все нет. И эти несколько дней кажутся мне вечностью, наказанием, непонятно за что полученным. Аой, конечно же, не звонит. Да и с чего ему звонить мне? Причин для этого никогда не было. Да и я набираю его номер только по работе. Так что смысла смотреть на экран мобильно нет, но я все равно держу трубку возле себя с непонятной и глупой надеждой увидеть фотографию мужчины при звонке, стоящего у концертного зала в теплой куртке, окруженного снегопадом, который бывает тут редко и в который я уговорил Юу сфотографироваться. И на этом изображении он такой же, как и колючие холодные снежинки, танцующие у его лица в воздухе. И это на самом деле красиво. Сколько уже дней прошло? И сколько осталось до возобновления сердцебиения? Я не хочу узнавать - не хочу даже двигаться с места. Смотря в одну точку в прямоугольник телевизора, я больше не знаю, что такое жизнь. Умерщвленная душа спокойно спит внутри бодрствующего тела, делая из меня живую куклу, не способную двигаться самостоятельно. И вместо ведущей вечерних новостей я вижу музыканта с черной гитарой, такой же черной и блестящей, как взгляд из-под его ресниц, и такой же безразличной ко всему, лишенной эмоций и созданной кем-то только для того, чтобы сверкать в свете прожекторов, как и эти глаза. И я ударяюсь в апатийное отчаяние, едва осознаю, что мне не хватает этого короткого взгляда, даже такого, но все же брошенного на меня при встрече и прощании. Я не замечаю опустившегося на Токио вечера, затемняющего небо для того, чтобы после рассыпать по мрачному полотну миллиарды белых камней, и начавшегося дождя за окном - тоже. Только вспышка молнии привлекает внимание, откладывая в голове ненужную информацию о том, что начинается гроза. Раскат, заставивший сигнализации машин сойти с ума разом, лишь подтверждает эту мысль, и я не вижу смысла задерживаться на ней, вновь переводя взгляд на работающую плазму на стене. Какая разница, что за окном, когда внутри - все та же безграничная пустота? Верно, никакой. Смена погоды никак не влияет на смену настроения. Да и что может повлиять на последнее сейчас, в этот лишенный событий день? Только трель моего сотового телефона, что заставляет дернуться от неожиданности. И я застываю на месте в ступоре, когда вспыхнувший экран показывает покрытого снежными брызгами человека... - Аой-сан? Я весь дрожу, вцепившись в трубку недвижными пальцами, когда все же прихожу в себя и нахожу силы ответить на вызов. - Хотел узнать, как ты. Эти слова сказаны резко и отстранено, но... - Нормально, немного скучно, правда. Без работы. - Ясно. - А ты? - Все хорошо. - Вот как. Мы молчим пару минут, не зная, что еще сказать друг другу. Это кажется тупиком, но прощаться после пары слов как-то нелепо. А я не знаю, как продолжить разговор. - Аой-сан. - Кай-сан. Мы прервали тишину в динамике одновременно, и я замялся, ощущая напряжение на другом конце провода. - Говори первым. - Нет, давай ты. Я поджимаю губы, прикрывая рукой глаза. - Ты... дома один? - наконец произношу я, не зная, правда, зачем спрашиваю об этом. - Ну, да. - Совсем? - вдруг сдавленно из горла, потому что пустые комнаты начинают сводить с ума. - А может быть "не совсем"? - Верно, не может... Вновь молчание, а потом сухой голос друга, заставивший время вновь застыть на месте. - Ладно, тогда до встречи. - До встречи, - он кладет трубку сразу же, едва дослушав фразу до конца, и я понимаю, что это - все, на что я могу рассчитывать с ним. И это начинает рвать меня на куски изнутри, и затихшее было отчаяние вспыхивает с новой силой за клыками ребер. Именно это и выталкивает меня с дивана. Именно это и заставляет все бросить. Именно потому я хватаю ключи от квартиры, кинувшись к входным дверям. Юу, если все так сложно, почему мы все еще в одной группе? Так долго... *** Звуки надвигающейся грозы заставляют взгляд лениво переползти на оконное стекло, в которое уже стучит своими крошечными лапками будущий ливень. Молния ослепляет лишь на долю секунды, но этого оказывается достаточно, чтобы внедрить в меня острую необходимость увидеть или услышать того, кого мне не следует видеть и слышать. Алкоголя в крови столько, что уже все равно и на дождь, и на спасительный некогда компьютер, стоящий на столе перед креслом, в котором я сижу уже несколько часов без дела. И просидел бы так и дальше, если бы не оглушительный гром за пределами моей квартиры, ставший каким-то рычагом, что-то переключив во мне, словно я и не человек вовсе, а лишь машина, управляемая стихией. И я все же хватаю свой сотовый, поднявшись с кресла и подойдя к окну, быстро, пока сомнения снова не остановили меня, набирая номер человека, которого люблю, даже не зная, чем объяснить этот звонок. На экране появляется фотография лидера, сделанная жарким летом, где солнце заливает музыканта своими золотыми лучами, а краски распустившихся цветов окружают его, такого же яркого и свежего, широко улыбающегося в камеру. - Аой-сан? Я вздрагиваю, впервые услышав Кая за эти несколько длинных дней, судорожно принимаясь искать ответ на его отчего-то взволнованный голос. - Хотел узнать, как ты, - первое, что приходит в голову, а тон все такой же грубый. Может, это уже привычка? - Нормально, немного скучно, правда. Без работы. - Ясно. - А ты? - Все хорошо. - Вот как. В трубке воцаряется молчание. Я плотно закрываю глаза, прижимаясь лбом к холодному стеклу, за которым шум дождя кажется самым ужасным секундомером на свете. И слова застревают в глотке, заставляя поддерживать тишину в динамике. Боже. У нас нет даже общих тем для разговора. Как мы вообще продержались в одной группе столько лет? - Кай-сан. - Аой-сан. Одновременно, собравшись с мыслями и придумав продолжение нелепого звонка, но вновь потерявшись из-за собственных имен, сказанных в унисон. И что теперь делать? - Говори первым. - Нет, давай ты. Еще пара секунд, я успеваю прикурить, ожидая ответа, и выдохнуть дым в окно перед собой, что ударяется в стеклянную поверхность, окружая собой мое лицо в то же мгновение. - Ты... дома один? - неуверенно, словно он хотел сказать нечто другое. - Ну, да. - Совсем? - А может быть "не совсем"? - раздраженно выдаю я, мысленно тут же обругав себя за это. - Верно, не может... Разочарование? Или обида? Я снова замолкаю. Я опять сделал это. Опять обидел его! Черт, я чувствую себя настоящим подонком. Он не заслужил этого. Зря я позвонил. - Ладно, тогда до встречи. - До встречи... Я бросаю трубку, едва он договаривает, прекрасно понимая, что стало только хуже - и мне, и ему. И никак не исправить это, уже нет. От злости ударяю кулаком по раме, бросив окурок в пепельницу и резко отвернувшись от вечернего Токио, находя взглядом бутылку сакэ на столе. Верно, осталось только пить. *** На улице льет, как из ведра. А я не догадался взять зонт, хотя и знал, что гроза давно владеет этой столицей. Но на самом деле, мне было плевать на это. На все. Я очнулся от своего безумия и безрассудства только тогда, когда уже стоял у дверей Аоя, но даже это не смогло остановить меня. Да, я здесь. Я бежал в дождь именно сюда. К нему. К человеку, чье безразличие и холод так ранят меня. Но... пусть. Пусть будет больно, пусть будет плохо, ничего страшного! Просто я больше не могу так. И пальцы касаются дверного звонка. Я слышу, как за дверями раздаются шаги, и сердце начинает стучать им в такт, теряя свой ритм, подстраиваясь под другой. - Кто? - Аой-сан, это я. - Кай? Изумление в голосе и шорох, после которого - скрип замка и наконец... Я не могу выдохнуть, когда двери распахиваются, позволяя мне увидеть причину моей боли. Юу и сам не может вымолвить ни слова, просто смотря на меня широко раскрытыми в неверии глазами, и лишь через несколько секунд приходит в себя, вздрагивая, как от осознания чего-то страшного. - Ты промок до нитки! О чем ты думаешь, лидер?! - он вновь вспоминает о грубости, хватая меня за руку и дергая в квартиру. Я чувствую, что он злится, слыша хлопок двери за моей спиной. - Я принесу полотенце! Быстро в душ! Откуда... нет, почему он вдруг забеспокоился? Почему занервничал? Я ловлю мужчину за запястье, не давая ему уйти на поиски полотенца, и он оборачивается, бросая на меня свой черный матовый взгляд, ожидая озвучивания причины остановки. Но я не могу сказать ему, что заставило меня сделать это. Я вообще не могу говорить, горло сдавило от охвативших меня эмоций, лишая такой возможности. Я просто смотрю на него, не в силах отвести взгляда от темных радужек, скорее чувствуя, чем понимая, что мои глаза наполняются предательскими слезами. И он тоже, впервые, не отворачивает от меня лица, так долго, что можно забыться в этом моменте, оставшись навсегда стоять в прихожей. Но нет вечных вещей. И именно поэтому наступает миг, когда надо что-то сделать, чтобы закончить что-то одно и начать нечто другое. И мы оба вдруг понимаем, что именно нам нужно сделать... Всего лишь шаг навстречу. Протянув руку к человеку напротив. И когда мы без слов подаемся к своей противоположности, все вокруг превращается в руины, встряхиваясь и переворачиваясь с ног на голову. Аой... а что чувствуешь ты? *** Не понимаю, что на меня нашло. Минуту назад я готов был отчитать его за то, что он вытворил, но теперь все изменилось. Теперь я ловлю его в свои объятия, притягивая к себе, мокрого с головы до ног, наплевав на все, не выдержав давления. И набрасываюсь на его губы с такой жадностью, с какой он впивается в мои, будто обезумев. И мы целуемся, целуемся так, будто это не только первый, но и последний раз в жизни, цепляясь друг за друга, как за спасительную ветвь на краю обрыва. Его губы холодные и влажные от дождя, на них замер вкус осени, который я впитываю в себя, словно измученный жаждой, раскрывая их своими. И едва он поддается, так охотно и доверчиво, я не могу больше сдерживаться - наши языки сплетаются в отчаянной борьбе, проникая в теплоту чужого рта и вызывая мурашки по коже от этих ощущений, так долго желанных и запретных. Моя одежда намокает от его, прилипает к телу, заставляя поежиться, но я лишь крепче прижимаю к себе красивое стройное тело, которое не могу отпустить, не сейчас. Он так сильно дрожит. Замерз. Неужели, шел пешком? Раз так, он действительно свихнулся! Он может простыть... Он может... О, боже, что я делаю?! Кай. Я не тот, кто нужен тебе. Я не достоин тебя. Я принесу тебе только страдания, я превращу твою жизнь в Ад! Зачем ты пришел? Почему я сорвался? Разве я не обещал оградить тебя от своих демонов? Почему я не могу оттолкнуть тебя от себя? Почему продолжаю целовать, яростно и жадно, почему ты так хватаешься за мои плечи дрожащими пальцами, не давая отстраниться? Мы не должны допустить продолжения этого безумия! Но как бы я ни старался - не отойти. Не выпустить из плена. И я тяну его за собой, растеряв остатки здравого смысла, утопив их в чужом жаре и алкоголе, кружащими голову. Взгляд Ютаки - он тоже пил сегодня? Не важно. Ведь сейчас я держу в руках свое недоступное счастье. Какое... прекрасное падение. Мы оба разобьемся о последствия этой ночи. Мы оба... *** Господи, разве это не сон? Это должно быть сном. Потому что это не может быть правдой. Эти руки, музыкальные, красивые, зарываются в мои волосы, скользят по моей спине, собирая ткань промокшей насквозь рубашки, ласкают плечи и бедра, касаются шеи. Он пьян? Даже я, успевший осушить бутылку с чем-то крепким, могу заметить это. Но он осознает, что делает, и этого достаточно. Да и если бы не осознавал, я уже не в силах отступить. Это будет самая большая ошибка в моей жизни, но ничего страшного - за последние две недели я много ошибался. И потому, позволяя разуму сбежать из моей переполненной туманом желания головы, я принимаюсь за его футболку, пробираясь ладонями под черную ткань, чтобы коснуться его кожи напрямую. И это касание сводит с ума, через кончики пальцев, под которыми чувствуется мягкость загорелого полотна, проходит разряд тока, по всему телу, крошечными молниями проносясь по венам через взбесившееся сердце. Я держу в руках свою несбыточную мечту. И ощущение этого ввергает в сладость ситуации без возврата в жестокую реальность. Я иду за ним, не помня себя от мимолетной вспышки счастья быть так близко к этому мужчине, чьи руки принимаются срывать с меня мокрую одежду, освобождая от неприятных ощущений. Это безумие? Да, это оно. И уже не остановиться. Только целовать эти губы, это тело, чувствовать запах сигарет на его волосах и аромат одеколона на шее, в которую я утыкаюсь лицом, чтобы слизать с солоноватой кожи капли воды, сорвавшиеся с моих волос. И судорожный вздох возле моего уха кажется мне самым прекрасным звуком, что я мог услышать, и потому я принимаюсь зацеловывать плавный изгиб, на ощупь снимая туфли и оставляя их, где придется. Мы раздеваем друг друга, бросая вещи на пол по дороге в спальню, и лишь там, когда я падаю на мягкий матрац, потянув за собой воплощение холода и безразличия, окончательно забываюсь. Всему виной эти полные губы, припавшие к моей груди во вспыхнувшей страсти, ловящие собой твердые от холода горошины сосков. И первый стон, заполнивший эту комнату, срывается с моих губ без стеснения и попыток скрыть полученное удовольствие. Словно звери, ведомые лишь низменными желаниями, не говоря ни слова друг другу. И я тянусь навстречу, поддевая пальцами пряжку его ремня, не выдерживая силы подаренного мне удовольствия, которое казалось таким невозможным рядом с Юу. *** О, боже. Этот человек... Я задыхаюсь от вспышки наслаждения, едва его пальцы справляются с пряжкой ремня и замком джинсов, пробираясь под грубую ткань ладонью. Бедра не по моей воле подаются навстречу этим ласкам, позволяя его руке сомкнуться в тесное кольцо на напрягшейся плоти. И я вновь возвращаюсь к его губам, нетерпеливо и резко сдергивая с него темные брюки, желая увидеть любимое тело без этих модных тряпок, что бесспорно ему идут. Кай с готовностью принимает отданную ему роль, обнимая свободной рукой за шею, и я оказываюсь между его бедер, ощущая его желание, его голод. Мы совершаем ошибку. Жестокую, опасную, грубую. Непростительную. Я лишь мельком понимаю это, но мои ладони продолжают изучение желанного тела, согревающегося от жара этой сцены, но возможности обсохнуть у него нет. Влажная от дождя кожа скоро покроется каплями иного происхождения, которые будут пьянить лучше любого крепкого напитка, существующего на земле. И я готов напиться до потери сознания этим нектаром. Поцелуй прерывается новым стоном с его раскрывшихся губ, и Ютака запрокидывает голову, выгибаясь навстречу дугой, едва мои пальцы погружаются в отзывчивое распаленное тело под моим. Это выглядит так соблазнительно, как жаль, что он не видит этого сам. Зато я ловлю каждое движение и каждый вздох, остающийся в воздухе горячим следом, оседающим на мою кожу. И эта пытка, в которой мой лидер извивается на простынях, комкая и сбивая их своими ладонями, что после вновь тянутся ко мне, длится так долго, насколько хватает нашего терпения. - Юу... - Ютака... Это, наверное, первый раз за долгое время работы, когда мы называем друг друга нашими настоящими именами. В последний раз мы слышали их так давно, еще когда у нас не было сценических имен. И я соскучился по этим произношению и тону, с какими он зовет меня сейчас. И понимаю, как сильно я хочу этого мужчину. Прости меня, Ютака. Я больше не могу ждать. Я больше не хочу ждать. *** Утро ворвалось в нашу жизнь слишком резко. И слишком беспощаден был свет этого раннего солнца, осветившего порочную спальню своими первыми лучами. Я закрываю лицо ладонями, больше не слыша шума прекратившейся грозы и сбитого дыхания гитариста рядом со мной. Больше нет. Юу сидит на краю кровати спиной ко мне. В его пальцах тлеет сигарета, чаще обычного подплывая по велению руки к красивому лицу, которое я не вижу. Он слишком много курит... И мы оба понимаем, что наделали. Поэтому здесь вновь висит неподъемной тяжестью молчание, такое же неловкое, как при обрывах в разговоре накануне. Это давит на грудь и голову, заставляя чувствовать только горечь и боль, новую, которая, наверняка, вскоре станет такой же привычной, какая была до этой ночи. Я поднимаюсь с простыней, садясь на кровати и роняя голову вниз. Нам нечего сказать друг другу. Потому что на самом деле все просто - мы забыли эту истину, поддавшись эмоциям, но теперь она более чем ощутимо ворвалась в сознание новым вирусом, разъедающим изнутри. Это была ложь. Ложь о том, что противоположности притягиваются. Вот и все. Аой тушит окурок в пепельнице, не оглядываясь. И тут же закуривает новую сигарету. Оттого ли, что он тоже чувствует нечто подобное, или потому, что не знает, как начать разговор - я не знаю. Но время идет, тишина продолжает владеть спальней, и мы просто сидим рядом, закрываясь друг от друга, словно незнакомцы, пойманные на преступлении. И именно сейчас я понимаю, что то, что произошло между нами - всего лишь случайность, которая станет причиной неловкости в будущем. Случайность, о которой мы никогда не будем говорить. Остались только воспоминания. Когда-нибудь они станут тусклыми и будут казаться нам всего лишь сном. Когда-нибудь, обнимая кого-то еще, мы будем думать о другом человеке, о другой ночи. Когда-нибудь мы вновь переломимся, будто тростинки в бурном потоке ливня, и тогда я не знаю, что станет с нами обоими, отказавшимися друг от друга. И это все, что будет у меня. - Завтра репетиция... В восемь. Найдя в себе силы, наконец произношу я в спину самого холодного человека в этой стране. Наше время вышло. Все когда-нибудь подходит к концу. Мы исчерпали и этот шанс, и эту ночь, выпив все до последней капли. Это начало нового дня, в котором не будет "нас", Юу. Даже если я люблю тебя еще сильнее, чем то было раньше. - Я приду. *** - Опять допоздна? - Да. - Ясно. Тогда, до завтра. Я отворачиваюсь от сидящего за барабанной установкой мужчины, направляясь к выходу из репетиционной. Все так, как и должно быть. Я всегда думал об этом, Кай. Всегда размышлял. Мы сами оборвали это. Я - потому что хочу уберечь тебя от себя. Ты... из-за моего безразличия, вновь ставшего основой жизни в группе. Просто, так надо. Когда-нибудь ты поймешь. Я не имею права быть причиной твоих страданий, хоть и люблю тебя сильнее прежнего. И я бы так хотел быть с тобой, называть тебя своим, делить с тобой мою постель вновь и вновь, но... этого не будет. Никогда. Я просто не смогу сделать тебя счастливым. А ты единственный из нас всех, кто заслужил быть счастливым. Такой же добрый и отзывчивый, такой же искренний и мягкий, открытый и светлый, как весна, дарящая миру зелень и роскошь цветов, тепло и радость - всем без исключения. Идеал существа, имя которому Человек. Именно такой, как в тех фильмах, смысл которых - вечная любовь, вечное счастье, вечная вера и победа добра над злом. Сказки для взрослых, которых не бывает в жизни. Но ты - ты есть. Герой из тех страшных книг, что всегда придет на помощь, не думая о себе и жертвуя всем ради нас, таких несовершенных и эгоистичных, кого ты называешь своей семьей. Потому что это ты. Потому что это я. И мы просто... Просто параллельные прямые, которые не должны пересекаться... Никогда. Это закон.