Всё так безмолвно и противно, Тебе не стыдно, мне не стыдно, Дурак, найди себе другой удел, А я боюсь, боюсь, вот мой предел…
♪
« — Папа, мне не нравятся девочки…»
— первый (не)правильный шаг. Легко и приятно читать истории, где родители понимающие, любят и души не чаят в своих детишках, поглаживают по голове и покупают всё, что попросит их дитя. Но жизнь не очередной фанфик с метками «флафф», «софт» или «крутой позитивчик» — это непростая вещь, в которой с определённой скоростью появляются неприятности: у кого-то слишком быстро, у кого-то медленно, но людей без проблем не существует. — Папа, мне не нравятся девочки. В них нет ничего интересного, — маленький блондин чешет нижнее веко, где находится очаровательная родинка, пухленьким пальчиком. В левой руке огромный плюшевый мишка, Ккоми. — Ты сейчас думаешь так, малыш. В будущем твоё мнение изменится, вот увидишь, — немного погодя, с улыбкой отвечает высокий и крепко сложенный мужчина. Они идут на уроки ораторского искусства. Хёнджину уже семь, он учится в начальной школе, в гуманитарном классе. Кроме этого занимается ораторским искусством и акробатикой, современной. Всё это ему очень сильно нравится, но утомляет. Родители чётко дают понять, что везде нужно преуспеть: показать себя с лучшей стороны, пахать, чтобы быть лучше всех. К первому классу средней школы добавляется ментальная арифметика, Хван её терпеть не может, хочет похныкать, бросить к чёрту и погулять с Сынмином, покушать вафли, искупаться в бассейне, но нельзя. Он должен быть лучше всех. В двенадцать лет у него проявляются незнакомые ему чувства, интересы, привычки и мотивы. Но то, что ему нравилось раньше, продолжает нравится. — Идёшь на дискотеку? — девочка с двумя косичками, любопытным и пронизывающим взглядом таращилась на Джина, что завязывал шнурки. — Нет, не хочу. — Ты скучный, — разочаровавшись, вздыхает и уходит в другую часть коридора. С того момента всё и началось.Абузой быть легко и гневным, Легко беситься и шалить, Легко ворчать, судить несметным, Богатством родичей своих. Легко стараться быть «достойным», Скрываться маской, толстым слоем, Легко лежать в кровати с мамой, Не зная дроби с диаграммой. Легко быть…
— Дай, я прочитаю. Длинноногая сонсенним, с идеальной макушкой без «петушков» и красивым пучком, забирает лист. Эмоции на её лице не показывают ничего, кроме равнодушия. У Джина руки трясутся сильнее. « — Хоть бы маме не рассказала». — Слишком просто. Ты учишься ораторскому искусству, литература должна быть самым лёгким из всех возможных способов изречь мысли. Думаю, тебе стоит хорошенько взяться за ум и писать более красочно, ты ведь не первый год у нас. — Да, хорошо, — на самом деле — нет, ничего не хорошо, ему обидно. Все дети собирают свои вещи и уходят домой вместе, пешком. Смеются, рассказывают истории, играют в игры, а мама Хёнджина написала ему, что задерживается и он должен ещё позаниматься. Учитель оставляет ему ключи и уходит. Мысли, вдохновение, чувства — всё путается. Но так хочется писать, писать дальше. Стихи успокаивают недовольство.Легко быть смешным дурочком, Не знать слова «забвенье», «аллегория» и «троп», Легко играть в футбол с детьми другими, Легко, легко, когда ты с ними. Когда есть те, кто просто знает, Чего ты хочешь, всё признает, И не осудит. Будет лишь давать совет, И будет вместе, много-много лет.
— Ой, привет! Прости, я оставил здесь куртку днём, я заберу, — мальчик со светло-коричневыми волосами и милыми щёчками быстро прошмыгнул в конец помещения, где размещена вешалка, крючки. Хёнджин ничего не отвечает, не знает каким образом ответить. — … А ты же с ораторского, да? Мне нравится твой рюкзак, крутой, — яркая улыбка расцветает на светлом лице, Хён немного теряется. — Да? Обычно никто не любит классическое, с Р25 и Р14… — Что? А что это такое? — искренне удивляется младший. — Цвета. «Миндальное искушение» и «Невинное утро», — чуть увереннее говорит Хван. — Ва, я не знал… Ты один? Может вместе посидим? Меня мама должна скоро забрать. Что-то говорит Хёнджину о том, что своя мама бы это не одобрила и вообще, он должен заниматься, а не «пустословить с кем попало». Но этот мальчик не кажется «кем попало»: хочется с ним поговорить, он обычный, но уникальный. — Можно посмотреть? Я никогда не знал как вы тут толком учитесь, — застенчиво улыбаясь, садится рядом. Хван просто протягивает лист, опираясь на свою ладонь щекой, смотрит в окно, где уже темно. — Вау, это очень интересно! У тебя определённо талант! Мы должны вместе придумать песню! Я музыкант, ой, я забыл, короче, меня зовут Хан Джисон, я вокалист и пианист, но в будущем планирую писать более трудную музыку, нежели классику, — очень быстро и мило бегая глазами по помещению, тараторит Джи. — Я Хван Хёнджин, а какая музыка нравится? — Джин тоже любил музыку, а сейчас, когда попалась возможность поговорить с тем, кто занимается этим профессионально, хочется знать больше. — Пойдём-ка! — хватка у Сона сильная, а ещё он бежит по коридору в свой кабинет, а Хён, что очень давно хочет передохнуть, пыхтит. — Слушай. Пальцы брюнета очень милые, несильно проходят по клавишам, ногти аккуратно пострижены, глаза прикрываются, мелодия постепенно становится чётче и резче, иногда замолкает, иногда напоминает современную музыку. По окончании, Хан резко распахивает глаза и с предвкушением ждёт критики, Хёнджин впервые искренне улыбается. — Это прекрасно. Очень красиво, — он всё также улыбается и тихо хлопает в ладоши. Лицо младшего немного кислится, тело сьёживается, а затем, в порыве эмоций, крепко обнимает Джина. Секунды две Хван ничего не делает, но потом сам жмётся сильнее. Так приятно. — Спасибо! Мне никогда такое не говорят… Ой, мама идёт! Пока, ещё увидимся! Следующая их встреча состоялась спустя неделю, Хан был очень радостным и гиперактивным. Хёнджин собирал свои вещи, рядом стояла мама, пока в класс не зашёл Джи, следовательно, со своей мамой. — Сегодня будешь с Хёнли, мне надо закончить отчёты, — листая что-то в телефоне и даже не смотря на сына, говорит та. Рядом подбегает Джисон, слегка пугая. — Здравствуйте, можно Хёнджин сегодня побудет у нас дома? Можете взять номер моей мамы, на всякий случай. Пожа-а-а-алуйста! Джин не помнит, как и почему мама всё же разрешила, как он очутился в большом и красивом доме. Но помнит, как восторженно Хан рассказывал очередной факт о каком-то ките, что умер миллион лет назад, ещё помнит жёлтый свитер и вкусные оладьи мамы Хана, её милый голос и понимающий взгляд. — … Мама, а Хёнджин пишет стихи! — в недавнюю речь вставляет Сон, с оладьями во рту. — Да? Как интересно… Дашь почитать, солнце? — Хёну было страшно, немного стыдно, но он протянул небольшой жёлтый и смятый кусок бумаги. — Боже правый, тебе точно двенадцать лет?! Это очень взросло написано, у тебя дар, солнце. После того дня он стал «солнцем» госпожи Хан. Матери Хвана было очень удобно оставлять бесплатно ребёнка у неё, сами дамы быстро нашли общий язык — пристрастие к косметике, болтали по телефону. С психикой и социальностью Хёнджина всё становилось лучше… Вроде.***
— Эта сука любит Кёнхи! — со страшным звуком прыгая прямо в обуви и с рюкзаком на кровать, орёт Джи. — Эй! Это плохое слово! — таким же тоном отвечает Джин. — Не знаю, Бин-хён сказал, что это значит «собака», так что, нет, нормальное слово. — Собака любит Кёнхи? — неуверенно произносит Хван, наклоняя голову в бок. — Нет! Мина! Красивая девочка из класса 1-4! Тупая дура! — Эй! Хватит! Она что, нравится тебе? — Уже нет, уф, пошли гулять. Мальчики идут по тёмной улице, что освещается лишь старыми фонарями. Их должны были наругать и не разрешить идти в такую ночь, но это же «возле дома, мам», поэтому можно. — Сон-а, не заморачивайся, девочки глупые, — Хёнджин крепче прижимается к плечу Хана, пока тот идёт, пиная камни. — Да, ты прав. Девочки тупые! — улыбаясь, отвечает Сон. Джисон запомнил тот день на всю свою жизнь, как они тринадцатилетние впервые начали говорить о сексе, о том, что их бесит, о том, что они обязательно напишут песню вместе, станут знаменитыми, у них будет большой дом и пони миндального цвета. — Потому что это по-аристократстки! — со смехом кричит Хён, обнимая Сона сильнее. — Пускай тогда, пони так пони.***
В пятнадцать Джисон прокалывает сразу четыре дырочки на одном ухе и две на другом, волосы становятся синими, а характер настырным. Музыкальные вкусы начинают меняться, а слово «сука», уже давно не «собака». Они также проводят большое количество времени с Хёнджином. Вместе гуляют, сочиняют мелодии, готовят блинчики и придумывают планы на будущее. — Мне страшно, я не знаю как сказать. Что мне делать? Молчать? — парни лежат в обнимку на кровати Джисона, смотря в потолок. — Они же должны понять, Хёнджин-а, ты такой замечательный, я даже не представляю, почему же родители так строги с тобой, ты ведь делаешь ВСЁ, что они скажут. — Я… Они не примут этого. — Попробуй, если что… Я рядом. Все будет нормально, бро.« — Мам, мне нравятся мальчики» — второй (не)правильный шаг.
Хоть Хёнджин бросил акробатику, тело осталось таким же крепким и пластичным. Родители перестали давить на ребёнка, поэтому единственным дополнительным занятием оставалось ораторское искусство, но даже при этом, его речь пополнялась буквами из различных манг и манхв, а не со сборника учителя Ким. И без того душной спальне мамы, становится намного жарче, Хён не знает как плавно подойти к теме, что он хочет обсудить с родителем. Мама увлечена документацией на макбуке, просто тихо вздыхает, ждёт пока Хван что-то скажет. — Мам, как дела? В последнее время тебя дома почти нет… — легко и (почти) палевно задаёт вопрос. — Всё успешно, из-за повышения работы много, ты чего-то хотел? — Да-а, это важно, — на этих словах мать разворачивает кресло и смотрит в упор. — Что там случилось? — Мам, мне нравятся парни. Мать просто не моргая, смотрит в окно, взгляд её тяжелеет, скулы становятся заметнее, она скалится, именно такая реакция и ожидалась. — Тебе шестнадцать лет, Хёнджин, ты серьёзно? Что тебя довело до такого состояния, скажи, что вообще вызывает бурю чувств в парнях? — после каждого слова тон становится строже и громче, — ЗАЧЕМ я растила тебя таким? Ты ж… Окей, у тебя сложный период, это пройдёт.« — Мам, я люблю Джисона» — третий (не)правильный шаг».
— Джин, ты не забудь чехол от гитары, он стоит как десять шоколадных батончиков! — с невозмутимым лицом проговариват Хан. — За все восемнадцать лет моей жизни, за шесть лет проведённых с тобой, никто так не печётся о мне, как ты, — смеётся Хван, крепче сжимая Джисона в объятия.***
— Мам, я люблю Джисона. Хан Джисона, — он готовился к этому разговору долгие месяцы, преодолевая страхи, комплексы и неверие. Ноги немного трясутся, рука рефлекторно зарывается в волосы. — Ты ему уже признался? — тон её настолько разочарованный и злой, что желание находиться с ней в одном помещении — мука, хочется побыть у Джисона, поесть пряников госпожи Хан и просто, быть собой. — Нет, еще нет, — уверенно произносит ещё больше встревоженный сын. — Отлично, иди к себе в комнату. На следующий день на милом заборчике семьи Хан висела табличка «Продано», в журнале класса 2-3 не было Хан Джисона и самого его не было. Неужели… Неужели мать всё рассказала? Он не принял его чувства? Неужели он решил даже не попрощаться? Почему? Почему? Тот, кто принимал его розовые свитеры, стрёмные стихи, постоянные драмы и просто верил в него, решил уйти, исчезнуть, истоптать только что начатую новую жизнь, почему? Очередные капли солёной жидкости медленно катятся по идеальной скуле, останавливаясь в районе подбородка и, становясь больше, уплывают куда-то под майку. Всхлипы становятся громче, Хёнджин ревёт, сидя на их любимой с Ханом, скамейке. Сейчас можно. Раньше было нельзя, потому что рядом был Хан, потому что запрещал. Сейчас нет его наставлений и мотиваций, его самого нет. Уже пустые банки пива летят в мусорный бак, иногда в цель, иногда промахиваясь. « — Придурок, Хан Джисон, я всё ещё не могу забыть тебя…» Когда до поступления остаётся четыре дня, Хёнджин берёт курсы немецкого, ничего не боясь. За полтора года, он взростил себя заново, опять, того же «лучше всех», того же «поглощателя знаний». В домашней библиотеке проводил двенадцать часов в сутки, учил новые термины, информации, языки, литературные открытия, всё***
Хван как обычно шёл в столовую после занятий немецким, просто проходил мимо главного входа, где обычно с левой стороны находилась доска с расписанием. Сердце гулко билось о грудную клетку, ладони потели, он просто встал как вкопанный. Возле той самой доски стоял Джисон, некогда синие волосы были уже серебристые, щёки уменьшились в размерах, а в прокролах ушей виднелись всего две аккуратные серьги-гвоздики. С сосредоточенным лицом, он искал своё расписание и развернулся, наверное, пойти в кабинет. Они встречаются взглядами. Хёнджин бежит со всех ног, пока Сон стоит, полный невысказанности. Хотелось узнать, что же произошло, что с ним стало, почему, почему и куча других «почему?», но неловкость, обида, страх каждый раз, при встрече с Джисоном, побеждали. Он просто убегал, как последний трус.***
— Это всё очень странно, может… Поговорим? — при близком расстоянии голос у Джисона кажется низким, а как и рост, примерно, на голову ниже. — Я… После занятий, в «숟가락», я буду ждать у столика возле окна, оно там единственное, — Хан кивает. На всех парах Хён сидел нервный и чересчур встревоженный, постоянно замазывал слова по нескольку раз, ронял ручки, зависал, смотря в одну точку.♪
— Я… — одновременно произносят ХванХан, резко замолкая. — Думаю, мне стоит начать первым, — Хёнджин кивает, хрустит пальцами, нервничая. — Мы не виделись полгода- — Нет, год, шесть месяцев и двадцать пять дней, — перебивает Джин, от чего Джисону опять неловко. — Я… Не знаю с чего начать. — Почему ты уехал? — вопрос, которым задавался Хён каждый день, каждый, чёртов, день. — Тогда расскажу с начала. Тогда, полтора года назад, я подрабатывал тренером плавания у маленьких детей, не рассказывал никому. Даже маме, это всё, чтобы купить ей хороший подарок. В один день я просто уронил телефон в воду и всё, он был непригоден для использования. Мы виделись с тобой в вечер среды, а в пятницу переехали. Наверняка, ты задавался вопросом почему. Мама заболела ещё за месяц до этого, заразилась инфекцией в стоматологии, срочно нужны были деньги на лечение. Когда я в очередной раз пришёл домой после тренировок, было слышно как мама разговаривала по телефону. Только спустя три недели после переезда, я узнал, что это была твоя мама. Она предложила новую квартиру в центре, оплату операции, при условии, если я не буду появляться в поле твоего зрения, — каждое слово даётся Хану с трудом, а эмоции Хёнджина сменяются самыми разными, он не знает как реагировать. — Не думай, что я не искал тебя и не звонил специально. Каждый раз я видел, как ты зависаешь в библиотеке и выходишь из школы, каждый раз, набирая одно и то же сообщение, боялся и в спешке всё стирал, я- — Прекрати, пожалуйста. — … Я любил тебя всю среднюю и старшую школу, ты не представляешь, как было противно лежать на огромной, но пустой кровати, вспоминая, как мы зависали в мини-студии. Каждый, ёбанный день, не хватало всего: касаний, слов, тебя. Прости, пожалуйста, я знаю, что недостоин, но пожалуйста… Хёнджин долго держится, но в конце срывается, тело дрожит, а голос что-то хрипит. Хан хочет сесть рядом, успокоить, погладить по голове, но он не понимает, не понимает его реакции. Он же должен был злиться. А ещё Джи боится сделать что-то не так, поэтому молча сидит, поджимая губы. — Я, — всхлип, — Я не могу всё так быстро принять, нужно… Время. — Конечно, я буду ждать.***
1.
У мамы Хёнджин ничего не спрашивает, знает: она ни за что не скажет правду. Хочется обидеться, но к гомофобам никак не пробиться. Через три дня он встречает Джисона в столовой. — А… Привет! Садись, на, вот, возьми, ты же их так любил раньше. Пряники госпожи Хан всё также идеальны, ностальгия пробирается под белую рубашку, вызывая мурашки. — Спасибо.2.
— Хёнджин-а, я думал, что ты будешь любить свои свитеры до конца… Как я, они были такими красивыми и милыми… — Эй, не смущай меня!3.
— У меня сохранилась наша песня. — ЧТО?! — чуть не давится соком Джин, Хан тихо хихикает. За месяц они как-то старались наладить их отношения, шутили, рассказывали что-то новое, вместе обедали, но прикосновений, кроме рукопожатий, не было. Тихий бит начинает песню, к нему добавляется гитара и приятный рэп Джисона:Пойдём со мной в тот уголок, Где я найти свободу смог, Где наплевать на суету, На злых людей, всю ерунду,
Дальше слышится их милое соединение, где у Хёнджина голос выше:Где будем танцевать под фэйвориты, Где пьём любимый сок, горят софиты, Где можно позабыть о всех страданиях, Где будем вместе, наслаждаться в пониманиях…
Хван слушает молча, иногда задерживая дыхание, иногда пристально смотря в экран телефона, где горит «Hyunsung — 우리의 세계» или «Наш мир». — Хан, мама позвонила вам, потому что… Я сказал ей, что люблю тебя, — шепчет Хён, а Джисон подходит на шаг ближе, всматриваясь в красивое лицо. — А сейчас любишь?.. — Люблю. Объятия Джисона ужасно приятные, крепкие руки несильно сжимают худое тело старшего, немного поглаживая. Хёнджин так скучал по этим прикосновения, поэтому позволяет себе прижаться сильнее.***
Даже спустя два месяца, он ничего не рассказывает маме, лежит в новом номере отеля, чувствуя, как Джисон дышит в обнажённую спину, а руки крепко сжимают бока Джина. — Хан-и, Ха-а-ан, — разворачивается и гладит большим пальцем щеку младшего. — М-м? — Нам надо исполнить нашу мечту. Пикап, одолженный у Чана, еда в контейнерах, музыка, розовый свитер и… Море. Парни позволяют себе покричать и поплескаться в воде. Смех Джисона — идеальное сочетание с шумом волн и хихиканьем Хвана. — Осталось ещё пони найти и дом купить, — Хан валит блондина на покрывало, что они постелили, нависает сверху. — Как же я люблю тебя. — Целуй меня уже, а! Что будет завтра, что они будут делать потом, что скажет мать Хёнджина — неважно, главное — они вместе, всё будет круто.« — Мама, Джисон мой парень, а может и жених…»