***
На улице погода просто ужасная, что уж говорить про настроение. Мокрый снег неприятно липнет к лицу и одежде, пробираясь сыростью к коже. Деревья стоят голые и неприятно тычут своими ветвями в небо, на котором ни одной звезды. Даже полная луна не в силах выйти из-за густых и тяжелых туч. Теплый свет фонарей неприятно оседает вокруг, оттеняя мокрую грязь на черном асфальте. Рихард достает сигареты, но сразу же замечает, что они отсырели. Внутри так неприятно, так тошно. Хочется выплюнуть органы наружу, а потом вдохнуть свежую порцию чистого воздуха, но не получиться. — Ландерс, впустишь? — Круспе смотрит слегка с издевкой, переминаясь с ноги на ногу. Ботинки промокли насквозь, — ну ты же не оставишь друга в беде, так? — Был бы ты еще другом, самовлюбленный нарцисс, — Пауль легонько пихает собеседника в плечо, но чувствует, что пальто мокрое, — проходи. Я принесу тебе вещи. Заодно и новый рифф послушаешь. Может понравится. — Может. Они сидят в маленькой гостиной, где расположилась маленькая пушистая елка. Небольшой диван и кресла стоят почти вплотную, но это и не удивительно. Небольшой газетный столик покрыт слоем пыли, но по нему еще разбросаны газеты с нечитаемым мелким шрифтом. Ландерс закинул ноги на подлокотник и почти невесомо перебирал струны, всматриваясь в лицо друга. Рихард сидел неподвижно, слушая чужую игру, которая отличалась от того, что они обычно делали. Мелодия разливалась медленно, не тревожа уши, но задевая сердце. От этого стало грустно. Было понятно, что Хирше написал ее не в самом лучшем расположении духа. — Ну, что скажешь? — Ландерс приподнялся и поставил гитару рядом, — по-моему, бред. Мы никогда такое не сделаем. Не надо было тебе этого показывать. — Почему это бред? Мне понравилось, но это не для нашего нового альбома. Слишком мягко. Когда-нибудь она непременно найдет свое место среди других песен. Хотя ты мазал ноты. Теряешь сноровку, — они расхохотались. Кто знал, что шутки вскоре станут ножами.***
— Смотри, за окном повалил снег. Надо было утром подвески развесить, — Пауль смотрит сквозь оконную раму, и по его телу пробегают мурашки. — Замерз? — Нет, просто воспоминания дали о себе знать. — Как ни крути, от них не сбежишь. Но порой это лучшие минуты в твоей жизни, — Рихард наклонился и поцеловал кончики чужих пальцев, а потом перешел на запястья, — некоторые люди в твоей жизни тоже воспоминания, но иногда ты не хочешь их забывать. Когда я умру, я останусь воспоминанием в твоем сознании, и я клянусь, ты будешь хранить его. — Вот вечно ты все портишь. Вот зачем об этом заговорил? Знаешь же, как я к этому отношусь. Ладно, передай мне последнюю коробку.***
Декабрьский вечер принес с собой нехилую бурю. Ветер пробирался даже под самые толстые и теплые пуховики. Он завывал особенно громко, когда ты стоял на перекрестке, не прикрытый и доступный. Ландерс посмотрел на наручные часы и помрачнел. Одиннадцать ночи. До дома добираться слишком долго, да и практически невозможно, поэтому он судорожно начал названивать друзьям. Кристоф уехал, Тилль был с девушкой, Кристиан не отвечал, а Оливер не удосужился даже включить телефон. Оставался последний и не самый приятный вариант. В последнее время Рихард слишком горячо реагировал на мужчину, заканчивая почти любой диалог посылом куда подальше. Паулю было обидно, ведь не все его понимали так, как этот вечно недовольный индюк. Он сразу вспомнил тот вечер, когда Круспе заявился примерно в такое же время, и как они сидели и разговаривали до глубокой ночи, смотря друг на друга не как голодные гиены, а как близкие друзья. Хотя этот визит принесет свои плоды. — Алло, извини, что так поздно, — вновь подул ветер, и голова резко заболела, — мне нужна твоя помощь. — Сам Пауль Ландерс позвонил мне. Видно погода испортилась не сама по себе, — голос на другом конце трубки звучал раздраженным. В этом голосе чувствовался едкий деготь. — Мне нужен ночлег. — Можешь прийти. Только позвони перед тем, как подойдешь к подъезду. Они встретились на улице, где Круспе успел покурить. Лифт двигался слишком медленно, делая молчание водой, которая забивала все вокруг. Пауль чувствовал тяжесть со стороны друга. Да, порой он переходил черту, порой он был слишком острым, но не без причины. Резко захотелось во всем разобраться. Хотелось, наконец, довести все это до конца, потому что они мешали не только себе, но и другим. — Можешь повесить верхнюю одежду на стул рядом с батареей. Я тебе постелил в гостиной, надеюсь, не обидишься, — Рихард пошел на кухню и включил чайник, — какого черта ты вообще забыл здесь свою задницу в такое время. — Хотел кое-что понять. Да и просто проветриться. От постоянной работы голова, будто свинцом налита. Не хочется из-за этого терять сноровку, — мужчина раздевается и садиться в небольшое кресло, — уже елку поставил. Неплохо. — Я уж думал, что ты посмеешься, но видимо, сегодня ты не намерен этого делать, — на кухне среди яркого света блуждал горячий пар, который Рихард разгонял руками, лишь бы не возвращаться к диалогу, да и вообще ничего не слышать. — Вечно ты из меня гиену делаешь. — Какое точное сравнение. Чай был без сахара, но Ландерс не думал жаловаться. Как ни как напиток его согревал. Все это происходило в темноте, разве что свет с кухни и от гирлянды помогали хоть что-то увидеть. — Почему ты так ненавидишь меня? — Ландерс говорит это спокойно. Он не хочет терпеть дальше недопонимание. Он хочет все расставить на свои места. — Почему ты постоянно критикуешь меня? Почему тебе не нравятся мои идеи? Почему ты ставишь себя выше? Почему ты не видишь чувства других? Тишина. Стук сердца и бьющих костяшками о стол пальцев. Тяжело, все становится таким тяжелым и недосягаемым. — Я не критикую тебя, а лишь высказываю свое мнение насчет твоей игры. Твои идеи чаще всего не вписываются в то, что мы делаем. Я не ставлю себя выше, чем есть я на самом деле, иначе я бы давно упал. Я вижу чувства, которые не скрыты злобой и обидой. — Ты их не видишь. В упор не замечаешь, — голос снова напрягается, — ты бы не вил из меня веревки, если бы все замечал. — Что замечал? Долгие взгляды, нечаянные касания? Все это бутафория, игра. Только не говори, что ты влюблен в меня, Круспе. — Почему я не могу так сказать? — Ты и отношения — вещи несовместимые. Скольких ты бросал, а потом встречал новых, будто ничего и не было? Скольким ты обещал любовь до гроба? — Ландерс разгорячился и поставил кружку на пол, — не эти девушки шлюхи, а ты. — Почему, почему ты меня так называешь? Почему вы все так считаете? Что если я хотел заглушить чувства к другому человеку пустыми обещаниями? Я хотел забить дыру, прогрызенную тобой, Пауль, — мужчина встает и подходит к окну, открывая форточку, — ты не мог заметить, что каждая твоя шутка — осколок стекла, на который я наступаю. — Ты мог сказать все сразу, — Пауль подходит и кладет руку на чужое плечо, — но ты выбрал ненавидеть меня. Я тебе не судья и не отец, чтобы как-то указывать, но может эти чувства могли быть взаимными? Рев ветра за окном делает тишину незаметной. Они стояли рядом, но при этом были так далеки. Оба понимали, что все взаимно, но оба боялись сделать первый шаг. Ландерс не зря решил прогуляться, ведь уже давно грезил о разговоре, который приведет их к решению этой глупой задачи. Рихард не просто так ответил на такой поздний звонок, ведь таил надежду на хороший исход. А сейчас они как звери в клетке, которые не могут найти выход. — Я не знаю что говорить, — Круспе поворачивается и смотрит с обидой. Длинные ресницы бросают тень, отчего глаз не видно, — я, просто не знаю что сказать. Я хочу, но не могу. — Пожалуйста, возьми это, — Ландерс достает из куртки сверток, который он завязал красной ленточкой, — и уйди в другую комнату. Прежде всего — тебе предстоит разговор с собой. А потом, — он берет Рихарда за руку, после мягко обнимая, — со мной. Сверток представлял собой бумажку с нотами, а вверху надпись: Без Тебя.***
— Смотри, это же та самая красная ленточка, — Ландерс достает потертую ленту, которая уже выцвела и стала неприятной на ощупь, — каждый год я смотрю на нее… — И что же ты чувствуешь? — Не чувствую, а слышу. Я слышу резкие порывы ветра и твой грубый голос, который навсегда впечатал во мне все самое теплое, — глаза медленно опускаются, а взгляд становиться печальным, — давай в этот раз повесим ее на самый верх? — Любой каприз за ваш сладкий поцелуй, мой дорогой, — Круспе аккуратно берет ленту и завязывает ее на самой верхушке дерева, — когда-то она нас связала вместе. — Надеюсь, она не порвется. А за окном холод и снег. Хотя кого это сейчас волнует?