***
Когда Фенрис возвращается с охоты, Хоук сидит на большом камне с закрытыми глазами, рядом с ним ведьма. Воздух вокруг них пульсирует, и Фенрис ощущает у себя под кожей легкое биение лириума, будто заключенная в нем магия отвечает на медитацию. Он всегда был чувствителен к магии, но если прикосновения Хоука посылают по телу волны тепла, успокаивающие, убаюкивающие боль от лириумных клейм, то от ведьминых медитаций боль отращивает себе зубы. Флемет говорит, что искусство призыва работает иначе, чем врожденная стихийная магия Хоука и, возможно, затрагивает какие-то тонкие аспекты темного ритуала, через который прошел Фенрис, но он не хочет знать подробностей, с него достаточно того, что образ дракона — самый сложный для освоения и требует полной отдачи. Фенрис старается не мешать, но он всегда где-то поблизости. Охотится, упражняется с мечом, укрепляет их с Хоуком временное жилище. За пару недель он обмазывает лачугу глиной и сплетает циновки из высушенной травы, на которых они спят. Хоук приходит каждый вечер уставший и вымотанный, как загнанный бронто. Усаживается к костру, кладет голову Фенрису на колени. Иногда он рассказывает о своих успехах — что видел глазами ворона, пролетавшего над топями, что услышал в шепоте травы — а иногда намертво замолкает. Фенрис становится его тихой гаванью в штормовом море. Вслушивается в его сонное дыхание, в треск костра, шум ветра в ветвях, затянутых мхом и паутиной, гладит Хоука по волосам, баюкая, оттягивая головную боль. — Почитай мне, — шепотом просит Хоук. И Фенрис читает, развернув книгу так, чтобы страницы освещались пламенем костра. Флемет еще в первый день их пребывания в Черных топях разрешает Фенрису брать ее книги. Поначалу он не решается даже входить в дом ведьмы, потом брезгует брать в руки малефикарские трактаты, но постепенно его разбирает любопытство. У Флемет оказывается богатая библиотека. Здесь находят место фолианты по истории эльфов, об Элувиане, о древних богах, Фен’Хареле, Утенере, книги о первых гномах, свитки о давно исчезнувших городах Вольной марки, политике Орлея, записки братьев андрастианской церкви. Многие из них Фенрис не может прочесть, потому что не умеет читать на других языках. Но даже тех немногих томов, на чтение которых у Фенриса хватает знаний и сноровки, больше, чем он смог бы прочесть за годы. Однако он упорный. Упрямый. И более терпеливый, чем когда бы то ни было: Хоук научил его этому. Вот только он не научил Фенриса, как сдерживать в себе желание коснуться его губ своими, когда Хоук засыпает, а костер освещает его лицо мягко и румяно, как спелое яблоко. Фенрис любит яблоки. А Хоука любит еще больше. Присутствие ведьмы ощущается даже тогда, когда ее нет поблизости, и это мешает быть с Хоуком по-настоящему наедине. Фенрис скучает по его рукам: ласковым, чутким, что касаются так невесомо и одновременно так жаждуще. Хоук постоянно извиняется за то, что обучение отнимает так много времени. Вместо ответа Фенрис крепко целует его, обнимает, будто заворачивает в темноту ночи, как в шерстяное одеяло, и тихо стонет, когда вокруг него смыкаются горячие объятия. Рядом с Хоуком Фенрис чувствует себя желанным, нужным, любимым… И хочет быть таким же для Хоука. Он будет рядом столько, сколько потребуется.***
День, когда Хоуку удается вырастить чешуйку, становится праздником. Красная полупрозрачная чешуйка, будто вырезанная из слюды, выглядит странно и чужеродно на тыльной стороне его ладони, но сам Хоук сияет ярче солнца в летний полдень. — Красный — хороший цвет, — отмечает ведьма, — цвет могучих и сильных драконов. Теперь уже скоро. Хоук приступает к тренировкам и медитациям с удвоенной силой. Когда он глубокой ночью ложится рядом с Фенрисом, от него пахнет жженым эмбриумом, серой, дымом, свежим мясом и — немного — кровью. Фенрис вскидывается: — Это магия крови? — Нет. Никаких сделок с демонами, — говорит Хоук, — Флемет говорит, что мне нужно знать вкус крови, чтобы дракон во мне его тоже знал. Это важно. Фенрис удивляется. Переворачивается на другой бок, лицом к Хоуку, и уточняет: — Так ты собираешься быть настоящим драконом? Пожирать рыцарей и похищать принцесс? — Жрать рыцарей не обязательно. А одну принцессу я уже похитил. Фенрис фыркает и закатывает глаза. Хоук смеется, обнимает его, притягивает к себе. Тянется к губам, чтобы поцеловать, но упирается в выставленную руку. — Нет, Хоук. Ты этим ртом жуешь сырое мясо. — М-м-мх! — он обиженно мычит и покрывает ладонь Фенриса быстрыми сухими поцелуями, выпрашивая разрешение. Сердце Фенриса оттаивает. Он просто не может долго сопротивляться озорному блеску в любимых глазах, низкому, раскатистому смеху, ощущению тепла и легкости. Каждый поцелуй Хоука наполняет его светом, будто искрами от пылающего костра, и Фенрис сдается. Где-то на краю сознания пульсирует ощущение чужого взгляда, непрошенного внимания. Фенрис игнорирует его и зарывается пальцами в волосы Хоука, растворяясь в поцелуе. Может, ведьма и украла дни Хоука, но его ночи по-прежнему принадлежат Фенрису. И он не намерен делиться.***
Он сидит на стволе дерева, упавшего поперек ручья, будто мост, и точит меч, когда слышит оглушающий рык. Такой рык Фенрис слышал только однажды, когда сопровождал Хоука в Костяную Яму. Это дракон, в этом нет никаких сомнений. Фенрис вскакивает и прислушивается. Напряженно вглядывается в небо, услышав хлопанье огромных крыльев, а секундой позже видит их — перепончатые, полупрозрачные. Свет проходит сквозь них, как через витраж; темные нити вен похожи на травленое золото, красная чешуя горит на солнце. Следом за алым драконом в небо взвивается второй, темно-фиолетовый, гораздо крупнее него, и тоже разражается рыком, ликуя. Два дракона кружат в небе над топями. Фенрис наблюдает за их величественным полетом, прикрываясь рукой от солнца, и наполняется радостью. Хоук так долго мечтал об этом, и вот теперь получилось! Если бы несколько лет назад кто-то сказал Фенрису, что он не только влюбится в мага, но еще и будет поддерживать его в самых безумных идеях, он бы разбил бутылку вина об голову проклятого лжеца. Даже сейчас Фенрису самому с трудом верится, что это происходит с ним. — Фенрис! — Хоук бежит к нему через всю поляну, подхватывает на руки и кружит, — у меня получилось! Ты видел? — Да, я видел, — он до невозможности смущен. Румянец жжет щеки, а от улыбки болит лицо. Рядом довольно посмеивается Флемет, ставшая невольной свидетельницей этого всплеска чувств, и Фенрис просит, — отпусти меня. Хоук ставит его обратно на землю, но не выпускает из рук. Увлеченно рассказывает о том, что чувствовал, что видел, как ощущал себя в таком огромном и сильном теле, и глаза его горят восторгом. Даже кончики ушей Фенриса полыхают. Он смеется и улыбается вместе с Хоуком, который не был таким счастливым со времен лучших дней в Киркволле, и понимает, что до невозможности скучает по их общему прошлому. Но у них есть и будущее, в которое Фенрис смотрит без страха и сомнений.***
Шаги у Флемет тихие, иной бы и не услышал. Но слух Фенриса отточен долгими годами побегов и скитаний, так что он говорит, не поворачивая к ней головы: — Что тебе нужно, ведьма? — У тебя хороший вкус на книги, — старуха не садится рядом в траву. Только кивает на полуразвернутый свиток у него на коленях, записки брата Дженитиви. Фенрис читает его уже во второй раз, чтобы запомнить детали, — не думала, что кто-то однажды раскроет этот свиток вновь. — Ты пришла сказать не это. — Верно, — легко соглашается она, — Ветер меняется, мне нужно следовать за ним, чтобы не пропустить зов судьбы. Я покидаю эти земли. — Не могу сказать, что меня это расстраивает. — Дерзкий. И верный, как волк. Ты мне даже немного нравишься, — усмехается Флемет, а Фенрис хмурится, — Хоук выучил основы. Но ему нужно много практики, прежде чем он постигнет искусство смены облика в достаточной мере. — Почему ты говоришь это мне? — Потому что твои чувства к нему сильны. Сильнее, чем ненависть к магии. Ты будешь для него голосом разума. Хоук станет часто перекидываться, чтобы закрепить образ, но долго оставаться в другой ипостаси нельзя, любой маг-оборотень это знает. — А если он задержится в облике дракона? — Останется таким навсегда. Это как удар в лицо. Внутри Фенриса разворачивается необъятная сосущая пустота, словно трескается земля, образовывая расселину до самых Глубинных троп, и даже глубже. — Что мне нужно делать? — Наконец правильный вопрос. Будь его якорем. Пусть ему захочется вернуться к тебе. Над головой Фенриса в небесной вышине, увенчанной верхушками деревьев, парит алый дракон. Каждый последующий полет укрепляет его крылья, он летает аккуратнее и грациознее с каждым днем. Фенрис тяжело вздыхает, хмурится. Опускает взгляд на алую ленту, повязанную на правом запястье, задумчиво касается ее кончиками пальцев. — Я последую за ним, куда бы он не отправился. — Он должен это помнить. Он очень многое должен помнить, чтобы не потерять себя. — Он помнит, — уверенно говорит Фенрис. И, подумав, прибавляет, — Хоук никогда не говорил мне, что за услугу ты хочешь в обмен на знания. — О, сущий пустяк. Оказаться в нужное время в нужном месте. — Очень расплывчато. — Верно, — Флемет лукаво улыбается, но ничего не поясняет. Фенрис терпеть не может такие фокусы, как загадки старых ведьм, — свиток можешь оставить себе. Это похоже на прощание, и Фенрис считает нужным уточнить: — Ты уходишь уже сейчас? — Да. Моя часть сделки выполнена. Сейчас меня ждут дела в другом месте. Внутри Фенриса вскипает гнев: — Бросишь нас посреди топей? — Брошу? Вы сами сюда пришли. — Ты провела нас по безопасному пути. А как же мы выберемся? — Спрашивает эльф со своим собственным драконом, — смеется старая ведьма, укутываясь золотистыми вспышками, как кружевом, — по воздуху. Мгновение — и перед Фенрисом возникает знакомый крылатый силуэт. Драконица оглушающе ревет и за несколько взмахов могучих крыльев оказывается в небе. Алый дракон какое-то время следует за ней, а потом, будто опомнившись, поворачивает назад, к знакомой поляне и дыму от костра. Пикирует прямо на Фенриса, взмахивает крыльями почти у самой земли, поднимая ветер, что бросает в лицо пыль и мелкие семена сорных трав. Фенрис много раз видит, как Хоук перекидывается, но никак не может поймать момент, когда дракон перестает быть драконом, и наоборот. — Куда она улетела? — спрашивает Хоук, запыхавшись, как от долгого бега. — Без понятия. Далеко. — Далеко? Так она сказала? — Она только сказала, что покидает эти земли, — Фенрис пожимает плечами, — считает, что обучение окончено. Хоук стонет и трет руками лицо. Падает в траву рядом с Фенрисом, сопит, пытаясь восстановить дыхание. Его немое возмущение настолько громкое, что Фенрис невольно усмехается. — Она тебе не сказала. — Нет. — Хватит с тебя ее уроков. Ты уже знаешь достаточно, — Фенрис кладет руку ему на колено, чтобы выразить свою поддержку и успокоить, но Хоук трактует это по-своему. Смотрит на него снизу вверх глазами, полными невысказанной нежности, и этот взгляд мгновенно согревает Фенриса. Внутри у него будто цветет яблоневый сад, весь в ослепительно-белых лепестках, как в снегу. Он склоняется над Хоуком так низко, что чувствует на лице теплое дыхание. Губы у Хоука сухие и обветренные, но Фенрис не жалуется и отвечает на поцелуй. Ведьмы наконец-то нет рядом, и никто не может им помешать.***
Еще несколько дней они живут на опустевшей поляне — то ли по привычке, то ли давая себе время привыкнуть к новому облику Хоука. Фенрис с трепетом изучает Алого дракона; оглаживает чешую, что крепче любого доспеха, чешет надбровные дуги, заставляя его довольно рокотать, рассматривает шипы на хвосте, острые, как заточенные клинки. Алый вдвое меньше фиолетовой драконицы, но его размеры все равно впечатляют: он может прилечь на бревенчатый дом и раздавить его своим мощным телом. Фенрису кажется, что Хоук-дракон настолько же привлекателен с драконьей точки зрения, как и Хоук-человек — с человеческой. — Ты будешь выглядеть исключительно даже в ипостаси паука, да, Хоук? — хмыкает Фенрис. Дракон отвечает ему утробным клокотанием, похожим одновременно и на мурлыканье огромного зверя, и на лязг металла. Алый немного понимает речь, и они оба тренируются, проверяя, как далеко можно зайти в этом понимании. Фенрис не из пугливых, но он взволнованно ерзает, забравшись на спину Алого. — Вовсе я не боюсь, — ворчит он в ответ на клекот в горле дракона, как ему кажется, шутливый, — просто не хлопай крыльями сильно. Он понимает, что Алый взлетает предельно медленно и осторожно, но ветер все равно поднимается такой, что Фенрису приходится что есть сил ухватиться за выступающие костные гребни. Первый полет ошеломляет; земля стремительно отдаляется, навстречу несутся облака, будто купая в белизне, крылья вспенивают воздух. Фенрис словно оказывается посреди бурного шторма в крошечной лодчонке, захваченной стихией, и испытывает восторг пополам со страхом. Он заставляет себя привыкнуть к высоте, ведь Хоук привык, значит, в этом нет ничего сложного. Они парят над Дикими землями, топями, лесами; внизу вьются маслянисто блестящие ленты рек, желтеют серные источники, а над ними разворачивает свои плечи небо — без начала и конца. Фенриса охватывает небывалое чувство свободы; опьяненный, он не может надышаться бьющим в лицо ветром, не может вобрать в себя всю тусклую красоту этих диких пейзажей, затерянных среди туманов и древних развалин. Вот, что значит быть драконом. Вот, что значить уметь летать. Теперь у них одни крылья на двоих. И Фенрис наконец допускает мысль о том, что это, возможно, было не самой плохой идеей.