Хороший год

Майор никогда бы не подумал, что убийца — он. По показаниям подруги Сомовой, убитая последние пару месяцев вела настоящую охоту на этого Замохрикова, а тот, как выяснили эксперты, никогда не был против стать добычей очередной красивой девушки. Подозревали его жену, такую обычную серую мышку, отчаянно-добрую и порядочную, таким часто изменяют. Подозревали саму подругу, та явно завидовала Софье. Но не его. Впрочем, как бы мужчина ни пытался запутать следствие, а с уликами не поспоришь. Увидев все собранные ФЭС доказательства, он сдался, словно сдулся, и согласился сделать чистосердечное признание. Лисицын сидел напротив, искренне не понимая, за что. — Я пришёл как-то к ней немного раньше времени, собирался позвонить, но сквозь её идиотскую хлипкую дверь услышал, как Соня с Нинкой этой своей разговаривает. И планирует отравить мою жену, понимаете? — ярость выплёскивалась из мужчины волнами. Ему будто даже сложно было чётко говорить по порядку, а не выпаливать слова бесконтрольным потоком. — Я, может, и не самый примерный или порядочный муж, но от своей Люды никогда бы не ушёл. И в обиду её никому не дам! Соня делала вид, что её это устраивает, а сама планировала подлить моей жене цианида! — это медленно, уже успокаиваясь. Дальше проще пойдёт, с признаниями всегда так. Говорят, оно им даже помогает. Иногда. — Я хотел задушить её прямо там, руками выдавить из неё жизнь, чтобы никто не смел посягать на то, что принадлежит мне, но это было бы слишком просто. Мне повезло, я тогда же услышал, что она просто в холодильнике на полке яд и хранит. Громко потопал по лестнице, позвонил в дверь, притворился, что только поднялся. За ужином приготовил ей кофе, — задумчиво, погрузившись в себя, продолжал говорить он, словно не в силах остановиться. Костя знал, что и правда — не в силах. — Сказал, что добавил сироп какой-то ореховый, чтобы оправдать запах. Соня его любит. Любила, — тут он очнулся ото сна, и, снова исполнившись ярости, поднял взгляд на сидящего напротив Лисицына. — Нужно заботиться о своих близких! Защищать их! Вот ты знаешь, что сейчас с твоей женщиной? А с мамой? Или с ребёнком? Я вижу это в твоих глазах, майор, ты за своих тоже любого убьёшь! Можете меня судить и сажать, но не смейте осуждать! — Ну, судить Вас будет суд, Никита Семёнович, — неспешно проговорил Лисицын, отнюдь не уверенный в том, что ему действительно стоит произносить следующие слова. Что и говорить, за маму, Юлю и своего даже гипотетического ребёнка он бы, и правда, убил. — Что же касается осуждать,.. У Вас была масса возможностей защитить жену, не нарушая при этом закон. Вы сами выбрали изменить своей женщине и убить любовницу, когда той надоело быть просто любовницей, — едва начав говорить, Костя уже знал, что его слова не дойдут до собеседника. Замохриков отправится на тот свет, убеждённый в своей правоте. Стараясь не думать о том, что опять, не сдержавшись, пытался достучаться до бессовестного человека, Лисицын спешно выезжал с парковки конторы. На этот год с работой покончено, отчёты написаны, можно смело отправлять домой. К Юле на дачу. Потому что неважно, где они, рядом с ней он дома. Так что долгий путь того стоил. Соколова, последний месяц на пару с Субботиным без выходных выслеживающая особо жестокую банду грабителей, вчера, наконец, смогла их поймать. По такому случаю решила не приходить в контору не в своё дежурство. В кое-то веки они собирались встретить Новый год так, как им обоим всегда хотелось. Не на бегу и не в конторе. И только вдвоём. Выбор места чуть не поставил крест на всех планах. У Кости ютились напросившиеся на праздники родственники из Костромы, а в Юлиной квартире уже три недели шёл ремонт, не создающий ни уюта, ни праздничного настроения. Тогда девушка неуверенно предложила свою дачу, и оба синхронно сморщились, словно от зубной боли. Они не были там вместе уже очень давно, пожалуй, с того самого дня несколько лет назад, и отнюдь не были уверены, что смогут преодолеть неприятные воспоминания. Но в этот раз выбора не было. Съезжая с трассы в садоводство, Костя поспорил с собой, приготовила ли девушка то, о чём он просил. С Юлей никогда не знаешь, что она скажет или сделает в следующую минуту, и это ему нравилось. Заставляло чувствовать себя живым. Он безгранично ей доверял, а такая непредсказуемость завораживала с каждым днём всё больше и больше. Стоило оперативнику войти в дом, как божественный запах сразу заставил рот наполниться слюной. — Ты всё же запекла гуся? — не веря, спросил Лисицын из прихожей, всё ещё не видя девушку. — Он практически бросился в мою тележку в супермаркете, пришлось брать, — притворно-недовольно громко ответила она, но Костя знал, что в её прекрасных глазах танцуют искорки смеха. Майор зашёл в просторную кухню-гостиную и замер. Он никогда не пытался сосчитать, сколько лет они были вместе. Иногда ему казалось, что Юля, так или иначе, всегда была в его жизни, потому что он почти не помнил, как это — быть без неё. Но никогда ещё он не видел девушку такой очаровательно-домашней. В этом чёрном платье с воротником и передником она странным образом напоминала ему вкусный румяный пряник, как мама в детстве дарила, и Костя, сам не зная в который раз, не мог отвести от неё взгляд. Красивая, лукавая, юркая — настоящая Лиса! Знает, насколько прекрасна, и стоит себе, улыбается так обольстительно, что хочется забыть и про Новый год, и про долгожданную птицу. Мысль о маминых пряниках невольно заставила майора вспомнить Замохрикова. Тот ведь во всём прав, чёрт его дери. Ради мамы, сестры и Юли он способен на всё, и даже большее. Ради них он ни перед чем и никогда не остановится, пока будет жив. А Юля так же пойдёт на всё ради него. Костя представлял, на что способны люди после службы в тех секретных подразделениях, куда попала на время Соколова. Он любил удивительную женщину, способную превратиться в безжалостную машину в считанные секунды. Это знание каким-то образом делало её сегодняшний вид каким-то нереальным. И оттого ещё более прекрасным. Как будто почувствовав его странное настроение, Юля медленно подошла к мужчине, позволив тому себя обнять. Вопреки обыкновению, Костя просто молча прижался щекой к её волосам, тихо надеясь, что им не придётся проверять пределы своих возможностей для спасения любимого человека. Соколова, постояв так неподвижно с минуту, отстранилась. — Замохриков признался? — только и спросила она. — Да, — коротко ответил Костя. Майор радовался тому, что она не будет его расспрашивать, пока он сам не захочет рассказать. Если это и случится, то точно не сегодня. — Поможешь? — улыбнулась девушка, с игриво-просящей улыбкой кивнув в сторону раковины, набитой посудой. Мужчина усмехнулся. В те редкие случаи, когда на Соколову находило вдохновение готовить, она оставляла за собой по всей кухне такой бедлам, что казалось, было проще переехать, чем всё это отмыть. Обычно Костя уже на пути к раковине начинал ворчать и подкалывать её изо всех сил, и не останавливался, пока не закончится посуда. — Сейчас, только воздуха глотну, — ответил оперативник, направляясь к террасе. Ручка двери, которую он переделал ещё тогда, давно, легко повернулась, впуская в дом холод, и это подействовало отрезвляюще. — Напомни мне больше не давать тебе готовить, а то ведь проще переехать, чем это всё отмыть. Нет на тебя Мойдодыра, майор Соколова! По этой горе посуды ведь можно забраться на потолок, — завёл привычную шарманку Костя, выдавливая на губку средство для мытья посуды. Он шутил даже больше чтобы успокоить её, но понял, что такая рутина и ему помогла привести себя в чувство. Юлька в ответ смешно надулась и раздражённо дёрнула плечом, но вскоре не выдержала и рассмеялась: — Ой, Лисицын, ты всегда всё в балаган превращаешь! — стукнув мужчину в правое плечо, девушка прижалась к его спине, обняла, сцепив руки в замок на груди, уткнулась холодным кончиком носа в шею и счастливо выдохнула.

***

Такой прекрасный день, как ничто другое, помог похоронить словно всё ещё витавшего между ними призрака их прошлого вечера здесь. Лисицын поклялся себе не говорить об этом вслух, но он искренне не понимал родителей Юли. Интеллигенты, профессора, холодные, будто высеченные из камня. И такие же упрямые. Их дочь выросла в такую прекрасную женщину, умную, сильную, добрую, такую счастливую на своём месте. Как можно так ей пренебрегать? Тогда, в тёплый летний день, они ждали Юлиных родителей, и майор никогда не видел, чтобы девушка так волновалась. Она металась по дому, беспрестанно поправляла волосы, нервно глядя на часы, и, кажется, находилась на уверенной дороге к панической атаке. Когда всегда собранная майор Соколова проверила готовность мяса в семнадцатый раз, Костя, подавив отголоски естественного мужского желания самоустраниться, поймал пробегавшую мимо девушку, крепко прижал её к себе, не давая вырваться, и негромко прошептал, успокаивающе рисуя ладонями большие круги на узкой спине: — Юль, ну ты чего? Девушка в ответ только сжала его футболку, медленно вдыхая и выдыхая, успокаиваясь. Несколько раз будто начинала бормотать что-то невнятное, но останавливалась, будто ей не хватало воздуха, чтобы сказать то, что хотела. Прошло ещё несколько минут, когда она, наконец, смогла начать. — Я никогда никого с ними не знакомила, — начала Юля, обращаясь к воротнику его рубашки. — Мы никогда не были особо близки, но ты говорил об этом несколько раз, и я решилась, а теперь не уверена. Мои родители никогда не одобряли того, что я делаю. Я же девочка, — она горько усмехнулась, произнося эти слова. — Я должна была стать музыкантом или учителем. Доктором, в крайнем случае. Но никак не циркачкой, и, тем более, не полицейской. Кажется, пока я работала у Лукина и Насонова, они ещё как-то надеялись, что я одумаюсь, но потом, когда меня приняли в ФЭС, и почти сразу я практически пропала на семь лет, поняли, что дело безнадёжно. Брат работает помощником профессора в Оксфорде, сестра, сам знаешь, учительница музыки. Меня сравнивают с ними постоянно, ведь только я позорю семью, потому что прежде никто из нашего дворянского рода не опускался до беготни за преступниками. Чего-то такого он и ожидал. Без причины ни один человек не будет вспоминать родителей так редко, как это делала Юля. Его мама и сестра обожали Юлю с первого дня, но спустя почти десять лет знакомства, ему пришлось настоять на том, чтобы познакомиться с её семьёй. — Так ты что же это у меня, девица благородных кровей? Есть у тебя какие-нибудь знаменитые предки, о которых я мог слышать? — с искренним любопытством спросил майор, стремясь отвлечь вроде успокоившуюся девушку от тягостных мыслей. Вероятно, ужин с родителями не был лучше идеей, но сейчас они могут только пройти через него вместе, постаравшись не слишком сильно пасть духом. — Да, один действительный статский советник в конце девятнадцатого века, — закатила глаза Соколова. — Можешь не переживать за своё происхождение, товарищ майор, в отличие от моей семьи, я не придаю этому значения. Что всегда было ещё одним камнем преткновения. Как и то, что все заверяли меня в том, что с такой работой мужика я себе никогда не найду, и вообще. И теперь, когда, — тут она ухмыльнулась, становясь похожей на саму себя, а затем приподнялась и укусила его за шею, — мы с тобой знаем, что они не правы, я даже не знаю, что мама с папой могут учудить. Прости, стоило тебя раньше предупредить, или вообще не стоило это всё затевать, но,. — Юля! — уверенно перебил её Костя. — Это один вечер. Прорвёмся, мы с тобой и не через такое проходили вместе, да? Соколова улыбнулась в ответ глазами, и нервно сжала его руку, обернувшись на звук подъезжающей машины. Очень скоро Лисицын понял, что ошибался. Через такое они, определённо, не проходили. В ужасе перестрелки всё страшно, но просто. Здесь свои. Там — чужие. За этим же ужином огонь на поражение вели свои, и двое оперативников ничем не могли им ответить. Всё было так чинно и прилично, но Костя видел, как каждая фраза родителей будто бьёт Юлю в уязвимое место, о котором он раньше не знал. Она зажималась, но майор видел, что девушка просто не считала нужным дать им отпор. Выбирала позицию сильного, подставляла другую щёку, не показывая, как ей больно. Обидные фразы близких пробивали всегда прочную броню оперативницы. Ужин обернулся катастрофой. Когда гости уехали, Соколова пыталась уверить его, что в порядке, но, кажется, сама понимала, насколько бесплодны эти попытки. Ночью она прижималась к нему и обнимала так крепко, что Лисицын терялся, не зная, как ей помочь. Девушка судорожно срывала с себя одежду, целовала отчаянно и долго, будто хотела с его помощью стереть этот день из памяти. И Костя делал, всё что мог, целуя в ответ и не выпуская любимую из своих объятий. Нежно скользил руками по её совершенному телу. Покорялся ей, покоряя. Надеялся любовью и страстью принести утешение. Поступками пытался убедить в том, что никогда никуда не денется. И совсем не удивился, когда позже почувствовал два крошечных мокрых пятна там, где её голова прижималась к его груди. Майор усмехнулся про себя, надеясь, что ему хватит благоразумия ничего не говорить сейчас. Теперь Юле должно стать легче. Не может не стать. Хорошо, что этот ужас остался далеко в прошлом. Они вместе пережили этот страшный год, у них обоих есть настоящее Дело, и Человек, с которым всё обретает смысл. И можно так сидеть на диване, неспешно потягивая уже остывающий глинтвейн, чувствовать, как Юля доверчиво прижимается к нему своей спиной, держать её в объятиях, укутав своими руками, смотреть в камин и ни о чём не думать. Некоторое время спустя одна упрямая мысль заставила майора нарушить благословенную тишину. — Юльк, может, уже закончим это всё? — в её глазах непонимание, но всё-таки ни капли сомнения или недоверия. — Давай поженимся? Соколова резко отстранилась и уставилась на него, будто потеряв дар речи от неожиданности. Ответом ему стал лишь удивлённо-неуверенный взгляд. В следующую секунду у обоих оперативников зазвонили служебные телефоны, что могло означать только одно. На экранах высветился вызов в контору от Рогозиной. Собирались как по тревоге, потому что только какое-то чрезвычайное происшествие могло заставить Галину Николаевну вызвать выходных сотрудников в два часа ночи первого января. Вот Юля, уже в форме, бегом прошлась по дому, проверяя, все ли приборы выключены. Лисицын в то время предусмотрительно убирал всю еду в холодильник — кто знает, когда они смогут сюда вернуться. Спустя четыре минуты после звонка Юля с рабочим выражением лица уже вела его машину к трассе. — Давай, — вдруг сказала она, повернувшись к нему и на секунду сверкнув широкой улыбкой, и Костя подумал, что, несмотря ни на что, это был хороший год.