***
С Чоджи они условились встретиться вечером на тренировочной площадке. Накрапывал тихий дождь, песок под ногами потемнел и загустел от влаги – подошвы сандалий вязли, отлипали неохотно, оставляли четкие рубчатые отпечатки. «Прогуляемся», – сказала Ино, отлично зная, что он последовал бы за ней куда угодно, не задавая вопросов. Прогулка закончилась в номере недорогого отеля, затерянного среди улиц на окраине деревни. Ливень нещадно лупил по стёклам, размывал акварельные сумерки за окном. – Нам с тобой так и не удалось побыть наедине, – она повела плечами, плавным текучим движением выскальзывая из промокшего плаща, и повесила его на спинку стула. Собрала в горсть волосы, отжимая воду с концов. – Мне хотелось это исправить. У Чоджи, замершего напротив, отчётливо дрогнули брови, прежде мягкие очертания лица свело напряжением. – Ты не обязана делать это сейчас, – неуверенно проговорил он. – Мы же не на миссии. К тому же... – Я бы не делала, если бы не хотела, – Ино перебила его раньше, чем он успел закончить мысль. Чоджи замолчал. По кованному нагруднику и латам на его плечах всё ещё бежали капли дождя, отсветы торшера ложились на металл тёплыми серебристыми бликами. Он дотрагивался до неё так бережно, словно вся она была хрустально-хрупкой, отлитой из прозрачного ломкого стекла: в каждом прикосновении его пальцев ощущалось столько трепета, столько благоговения и немого обожания, что Ино просто плавилась под его раскаленными ладонями. – Может, как-нибудь по-другому?.. – на миг замялся Чоджи, когда она, дрожа от нетерпения и цепляясь за его спину под футболкой-сеткой, сама опустилась в ворох подушек и потянула его на себя. – Не хочу тебя придавить. – Что за глупости? Иди ко мне. Чоджи выдохнул через усилие, несколько раз моргнул, жмурясь до ряби на веках, – как будто пытался прогнать терзающий его сон. Не открывая глаз, воздел руки к потолку и позволил Ино стянуть с себя майку. Свет упал на незагорелую, местами присборенную складками кожу, выставил напоказ вдавленное углубление пупка и редкие волоски на чуть отвисшей груди. Невзрачное, малопривлекательное тело, кипящее внутренней мощью. Такой сильный, слабый, некрасивый мальчик. Совершенно беспомощный перед ней. – Ино, я… – голос его сдал, и он запнулся, темнея лицом, пряча глаза, – я должен тебе сказать. Так будет правильно... – Тш-ш-ш, – жестом остановила его Ино. Придвинулась ближе, прильнула своей голой грудью к его торсу, мазнув затвердевшими сосками по гладкой коже. У Чоджи вырвался тихий, судорожный стон; он уткнулся лицом ей в волосы, мучаясь от её близости, от не произнесенных слов. – Не нужно. Я все знаю. У Ино горели губы, горели лоб и скулы, горело где-то под рёбрами, и, казалось, тело её вот-вот растает, обнажив пылающий костяной остов. Температура у Чоджи зашкаливала, как при лихорадке – будто внутри у него работала огромная плавильня: от развитых мускулов под слоем кожи так и шпарило ровным неиссякающим жаром. Даже немного жутко было. Он толкался, придерживая её за бедра, целовал в шею, гладил по плечам, по ключицам, по бокам – если бы мог, целиком бы в неё завернулся. Его ладони и губы жглись раскаленными углями, казалось, ещё немного – и запахнет паленой плотью. Никто и никогда прежде не любил её так. Ино стонала под прижавшим её мягким телом, чувствовала прикосновения большого живота к своей промежности, когда Чоджи, забывшись, входил глубже и резче обычного, и ловила ощущение сладкой пульсации внутри – там, где её раз за разом заполнял некрупный, но крепкий член. – У тебя такие сильные руки, – прошептала она, задыхаясь, едва касаясь губами алого уха, виднеющегося меж спутанных прядей. – Мне нравится... Чоджи задрожал, издал низкий, гортанный звук и прогнулся, вбиваясь в неё часто и сильно. Симметрия его лица – и так не совсем идеальная – разрушилась, но выражение было такое живое, говорящее, полное чистого незамутненного удовольствия, что Ино невольно залипла, пропуская сквозь себя каждую эмоцию, разглядывая каждый надлом в мимике. Ноги её дёргались в воздухе, неспособные сплестись за массивной спиной; стоны, шорох простыней и шлепки кожи о кожу разрывали тишину номера – все это продолжалось ещё буквально пару секунд. – Прости, – Чоджи сглотнул и открыл глаза со слипшимися ресницами. – За что? – удивилась Ино, приподнимаясь на локте и поправляя съехавшее одеяло. – Все кончилось так быстро... ты, наверное, не получила удовольствия. Ему было сложно говорить из-за сбитого дыхания, пот стекал по его вискам, собирался на кончике носа в мутноватую каплю. Взгляд потерянно блуждал. – Нет, вовсе нет! – загорячилась Ино. Протянула ладонь к его лицу, мягко отвела мокрые волосы со лба и погладила скользкую кожу. Чоджи, кажется, перестал дышать совсем. – Мне было приятно, честное слово. Для первого раза все вышло очень даже хорошо. Он прильнул щекой к ее касанию – как котёнок, прибившийся к ногам посреди улицы. Глупый, слепой котёнок. – В следующий раз все будет по-другому. Я тебя не разочарую, обещаю. Ино слабо улыбнулась, подставила холодную скулу под его сомкнутые, нежные губы.***
После окончания отпуска в её буднях стало чуть больше порядка и предсказуемости, и намного меньше – свободного времени. Её хотели – она отдавалась: как скажут и где скажут, вне зависимости от собственного настроения или физического состояния. Чувство стыда отмерло в ней полностью уже на четвёртой неделе; на смену мгновениям осторожного, робкого удовольствия все чаще приходили долгие минуты наслаждения. Её сокомандники спали с ней по очереди – изо дня в день, месяц за месяцем, – и очень скоро она перестала разделять их у себя в голове. Очертания лиц, рук, голых тел – всё смазалось. Чужая тёплая кровь уже не так часто пятнала её ладони в бою, под пальцами все реже ощущалась шероховатая обмотка куная, больше не жегся в венах адреналин, годами выработанные рефлексы замылись, растеряли остроту и скорость. Ино старалась об этом не думать. Она делала свою работу – пусть и не совсем так, как раньше, – а значит, была на своём месте. От Сакуры уже целый год не приходило вестей, и Ино могла только гадать, в какой части острова сейчас находится седьмая команда. Их и самих неожиданно забросило в Суну: срочное поручение Хокаге, миссия по сопровождению феодала, вынужденное присутствие на переговорах. Скука. Песчаная буря сорвала все планы, заперла их на лишнюю неделю в гостинице, оттянув возвращение домой. Даже несмотря на непогоду, Шикамару беспрестанно где-то пропадал: иногда возвращался ночевать, иногда приходил лишь под утро. Ино завидовала его свободе и положению в команде – ему все было позволено, наверняка он даже не спрашивал у капитана разрешения на отлучки и вообще не посвящал его в свои планы. Над ней же постоянно довлел неусыпный контроль: строгое распределение времени, правила, ограничения и запреты, секс по распорядку. Бывали такие моменты, когда Ино чувствовала себя не более чем вещью: чем-то вроде торта, поделенного на три равных сектора. Красивого, вкусного торта со светлыми завитками крема, марципановыми цветами и карамельными жемчужинами. – Мы так и будем просто валяться? – она повернула голову и уставилась на задремавшего Шикамару в упор. – Я же к тебе не просто так пришла. Тот сонно, неохотно разлепил глаза, потянулся и зевнул до щелчка в челюсти. – Хлопотно это все. Ещё в душ потом идти. – У твоей лени есть хоть какой-нибудь предел? – притворно возмутилась Ино и толкнула его в грудь, вынуждая опрокинуться с бока на спину. Оседлала его бедра, куснула в нижнюю губу и огладила языком порозовевшие отметины. Рот Шикамару на миг сделался неотзывчивым, сжался в суровую нитку. – Не думаю, что мне этого хочется сегодня, – помолчав, сознался он. – Да? – переспросила Ино, сползая ладонью ниже, под ремень его брюк. Сжала пальцы поверх затвердевшего, вставшего почти во всю длину члена. – Ну, даже не знаю. Кажется, что-то явно мешает тебе думать. Такое бывает, когда кровь от мозга отливает. Шикамару вздохнул и вытащил ее руку у себя из штанов. – Ино, я устал. Правда. Давай без этого. Она ошарашенно заморгала, когда он вдруг взял её за бедра и ссадил с себя на разбросанные подушки. – Как знаешь, – протянула, старательно глуша обиду в собственном голосе. В ту ночь Ино впервые спала в своей постели, не ощущая рядом с собой ничьего присутствия, не потея в жарких объятиях, не просыпаясь с утра от удушающей мужской тяжести, давящей до самых пружин. На следующий день Шикамару опять куда-то запропастился, Асума-сенсей и Чоджи успели раздобыть невесть где доску для шатранджа, водрузили её на стол в общей гостиной и теперь увлеченно осваивали новую игру. Ино отчаянно скучала, дергала ногой в воздухе, накручивала прядь волос на палец. Заняться было откровенно нечем. – Пойду прогуляюсь, – не выдержала и поднялась она, сгребая лёгкую балахонистую накидку с вешалки. Чоджи вскинул растрепанную рыжую голову, пару раз непонимающе моргнул: – Пойти с тобой? – Не нужно, – отмахнулась Ино. Раздражённым, порывистым движением выправила волосы из-под воротника – те отозвались тихим наэлектризованным треском, противно распушились. – Ну, я пойду? Асума-сенсей молчал. Его сложенные в щепоть пальцы на миг зависли над фигуркой, почти коснулись гладкой костяной вершины – так, словно он раздумывал над очередным ходом. – Давай, – сказал и неспешно перевёл на Ино свои глаза, темные от расплывшихся пятен зрачков. – Долго не задерживайся.***
Она увидела их случайно, на пересечении улиц, в нежно-бежевой вихрящейся дымке: они шли вдвоём, удерживая расстояние в полметра, не касаясь друг друга даже взглядами. Их тени, вытянутые на солнце, до рези в глазах четкие, бежали на пару шагов впереди – сплетались, накладывались друг на друга поверх утоптанной песчаной пыли. Махина сложенного веера за спиной, волевой шаг и гордый, величественно-спокойный профиль. Сила, сквозящая в каждом движении. Темари-сан. Ино как-то сразу всё поняла. Она смотрела на них двоих из-под наползающего на глаза капюшона, старалась не выдать своего присутствия и чувствовала, как что-то нехорошее, гнетущее, до боли обжигающее ворочается у неё внутри, в самом центре груди. Что-то, похожее на ревность. Возможно, Сакура действительно была права в тот раз: Ино никого из них никогда не любила, и в этом заключалось главное её везение и преимущество. Но горло отчего-то всё равно перехватило крепким жгутом. Элементы пазла наконец-то встали на свои места. Воспоминания, начавшиеся с небольшой ряби, в какой-то момент захлестнули десятибалльным штормом. В сознании всплыло сразу всё: её настойчивость и редкие, скомканные визиты Шикамару под покровом ночи; ее волосы – всегда собранные в прическу, поднятые наверх в угоду чужому желанию, и его размеренные, почти механические толчки – всегда сзади. Она – Яманака Ино, и он – тот, кто все это время хотел видеть в ней другую.***
Окончательно распогодилось только к концу недели: пески вновь улеглись в мягкие сияющие барханы, воздух наполнился свежестью и вернул себе прозрачность – это ощущалось даже так, когда он лился в комнату сквозь приоткрытое окно. Ино лежала на взбитой, разворошенной постели, раз за разом набирала полные легкие этой прохладной чистоты и чувствовала себя ещё более грязной, чем на самом деле была. В этот раз все начиналось как обычно, по давно отработанной схеме: ласкающая ладонь на её горле, смена поз, пронзительно-приятные фрикции, ощущение тугого тепла, сворачивающегося узлом внизу живота. Пока в какой-то момент Асума-сенсей не смахнул волосы с её дрожащей спины, не прижался тесно, улегшись на неё своей потной, разгоряченной грудью и не прошептал ей в затылок: – Хочу кое-что попробовать. Рука, большая, загорелая до медного лоска, потянулась за её плечо, к прикроватной тумбочке, и после недолгих поисков в ящике извлекла оттуда тюбик с прозрачным гелем. Ино как-то сразу напряглась: едкий дурман похоти вымелся прочь из её головы, от тревожного предчувствия зачесалось под кожей. – А это точно обязательно? – на всякий случай спросила она. Вопрос отпал сам собой, когда ей пошире раздвинули ноги одним твёрдым, бескомпромиссным движением и нажали на поясницу, заставляя прогнуться сильнее. В висках начало шумно пульсировать, вдоль позвонков прошлась леденящая дрожь. – Точно, – сухо сказал Асума-сенсей и добавил через паузу: – Можешь считать, что это приказ. Голос его перекатился металлическими нотами. Ещё никогда прежде не говорил он с ней таким тоном. Ино обернулась, чтобы разглядеть выражение его лица и хоть немного успокоиться, но вместо этого увидела другое: как отвинчивается колпачок в смуглых руках, как угрожающе топорщится и блестит от смазки большой, ровный член. В воздухе разлился тошнотворно-приторный запах клубники. Асума-сенсей выдавил ещё немного геля себе на пальцы и длинно, густо мазнул ей между ног – чем-то холодным и ужасно скользким. Ино даже не успела толком разобраться в своих ощущениях – рвано вздохнула, хватанула воздух пересохшим ртом, когда он без предупреждения оттянул ей ягодицу и упёрся головкой в плотно сжатый вход. – Нет, Асума-сенсей, стойте, я… – сердце билось о рёбра, из-за гула крови в ушах все померкло. – Не бойся, это не больно, – сбивчиво проговорил он, поводя тазом, словно бы примериваясь. Ладонь на её бедре ожесточилась, вцепилась намертво, смяв плоть до красноты. Как это бывало всякий раз, когда он начинал терять над собой контроль. – Со временем ты привыкнешь. Уверен, тебе это даже понравится… Нажим усилился, головка мягко продавила неподатливые мышцы и втиснулась внутрь, обжигая терпкой болью. Ино не успела закусить губу и сорвалась на вскрик, бездумно пихнула его в ногу и дернулась прочь, но её сразу же вернули на место. – Тише, тише… – проговорил Асума-сенсей, сгребая и заводя за спину её руки, снова потираясь крепким стояком о горящую раздразненную дырку. – Ну и куда ты? Все же хорошо было, оставалось лишь немного потерпеть. Ино вся заледенела от ужаса, когда поняла, что он собирается сделать это опять. – Больно, – жалобно всхлипнула она. А уже в следующую секунду почувствовала, как проминается мышечное сопротивление входа, как внутрь неё с силой впихивается жесткий член, как растягивает её, грубо раздвигая стенки. – Больно-больно-больно!.. Она забилась под придавившим её тяжеленным телом. Перед взглядом помутилось, веки запекло жгучей розовой влагой. Асума-сенсей лёг на ее спину и теперь жарко, вымотанно дышал над ухом, держал крепко, царапал бородой изгиб шеи. Огромный, жуткий мужик, которого она совсем не знала. – Расслабься, дай ему войти глубже, – торопливо зашептал он, раскачивая бёдрами на пробу. – Сразу станет легче, вот увидишь. Ну же, не упрямься. Заломленные руки ныли, задница пропускала плохо, отзывалась притупленной тягучей болью на каждое, даже самое незначительное движение. Ино сморгнула злые слёзы, сцепила зубы и попыталась для начала выровнять дыхание, а затем попробовать сделать так, как было велено, и максимально расслабиться. – Вот так, – одобрительно, почти ласково сказал Асума-сенсей, целуя её в мокрый от пота затылок. А потом тихо, хрипло застонал и втолкнулся на остаток. Яйца его качнулись, тепло и влажно прислонились к промежности – Ино задрожала, обессиленно уронила голову на одеяло. – Ну? Разве все еще больно? – Да, – еле выговорила она, ерзая от резковатых вторжений сзади, не поворачивая заплаканного, пошедшего пятнами лица. – Потерпи чуть-чуть, не капризничай, – Асума-сенсей приподнялся и, не прекращая двигаться, трясущейся ладонью нашарил на одеяле тюбик, выдавил ещё немного геля прямо на то место, где его член врезался в её тело, до предела натягивая нежную кожу. Распределил пальцами, размазывая по стволу, осторожно огладил тугие, припухшие от трения края входа. Ино залилась тяжелой волной стыда. В горле клокотало соленое, удушливое. Нельзя было больше терпеть, нужно было сказать. Нужно было сказать ему прямо сейчас... – Асума-сенсей, – она презирала себя за этот слабый, неверный голос, за эту боль, за своё унизительное положение. За то, что он делал с ней сейчас и на протяжении всех этих месяцев. – Пожалуйста, я больше не хочу. Мне не нравится... не нравится так. От нового толчка, мощного и глубокого, перед глазами всколыхнулась желтая обжигающая пелена. Ино уперлась лбом в одеяло, вцепилась себе в нижнюю губу зубами, чтобы не орать. Волосы рассыпались, лезли в глаза и в рот, мешали дышать, но убрать их не было ни возможности, ни сил. – Сейчас, ещё немного, – пропыхтел Асума-сенсей, вколачиваясь крепкими, широкими движениями без намёка на осторожность. Забормотал, ускоряясь: – Уже скоро, скоро, потерпи... Мошонка хлопала о кожу, член распирал до предела, раз за разом входил в неё так глубоко, что, казалось, доставал до самого живота. Ино неосознанно передернула плечами, пытаясь вывернуться из капкана чужих рук, попробовала отползти – левую ягодицу тут же обожгло шлепком. От шока на миг перехватило дыхание. – Не зажимайся, – велел суровый голос из-за спины. – Знай своё место. То, что она почувствовала в ту секунду, было ни на что не похоже. Её словно схватили за волосы и окунули лицом в кипящую краску. Внутри смешались потрясение и обида, слёзы душили, скапливались у переносицы, текли по виску и заливались в ухо. Мокрые, слипшиеся ресницы задевали ткань пододеяльника, оставляли на ней темные влажные пятна. Это было настолько невыносимо, что в какой-то момент Ино просто отключило от реальности: время для неё смазалось, растянулось вереницей секунд и минут, где предыдущая неизменно цепляла последующую, и не было этому конца. Боль из тянущей и жгучей постепенно переплавилась в тупую и противно поднывающую. Натертая дырка мягко сокращалась, принимая член целиком, ноздри забило горько-сладким запахом – в нем смешались пот, песчаная пыль и поддельная клубника. Асума-сенсей очень скоро смекнул, что сопротивление её спало, и сразу же этим воспользовался: отпустил ее несчастные затёкшие запястья, вжал щекой в матрас и теперь драл в задницу так, что ноги разъезжались под его весом. Ино покачивалась под ним, ощущая себя безвольной мягкой игрушкой, которую только что вывернули и теперь торопливо набивают чужие умелые руки. – Умница, – сипло забормотал Асума, толкаясь ещё быстрее и резче, – хорошая девочка, славная девочка, красивая... Ритм пару раз знакомо сломался, и Ино глазами души своей увидела, как прямо сейчас лицо его искажает оргазменная мука, как чёрные радужки закатываются под трепещущие веки, как блестит слюна в углах рта. Асума-сенсей застонал и притянул её к себе за бедра, засаживая до основания, пару раз вбился так, что дыхание из неё вышиб, – там, внутри, вдруг отчётливо запульсировало, стало совсем-совсем горячо и наполнено, и Ино поняла, что он кончил в нее. Это был первый раз, когда он так сделал. – Ну, вот и всё, – проговорил тихо и хрипло, скользя глубоко в её теле, постепенно замедляясь, сжимая пальцами ее раздвинутые ягодицы. – Разве было так страшно? Ино молчала, уткнувшись пылающим лицом в сгиб локтя. Её сильно мутило, руки ныли от кистей до предплечий, поясницу ломило так, словно на неё поставили колено и давили без остановки. Так и не дождавшись от неё ни слова, Асума-сенсей чуть подался назад и, все ещё не вынимая головки, пару раз спешно провёл ладонью вдоль ствола, выдаивая внутрь остатки. И только потом вытащил – Ино почему-то очень ярко представила себе, как следом за выскользнувшим из нее членом тянется вялая нитка спермы, – вход мгновенно отозвался глухой болью и дискомфортом. Она не выдержала и застонала сквозь стиснутые зубы, нахмурилась так, что даже лоб начал болеть: внутри все пекло, будто спиртом плеснули. Хотелось укутаться в одеяло, забиться в угол подальше от чужих глаз и умереть. К сожалению, у капитана были на неё другие планы. – Дай-ка посмотрю, что у тебя там, – сказал Асума-сенсей, поворачивая ее за бедра к свету. – Нет! – она запротестовала из последних сил, попыталась оттолкнуть его руки, – о, Ками, не нужно... – Не стесняйся, тут нет ничего такого. Мы же с тобой взрослые люди. Отпираться было уже поздно: он ловко приподнял ее задницу и оттянул в стороны ягодицы так, что края начало саднить и пощипывать. Ино пыталась сжаться, пыталась сдвинуть ноги и закрыться рукой (которую тут же упрямо отводили), но чувствовала, что, несмотря на все ее усилия, измученная, приоткрытая дырка уже не может сомкнуться полностью – только вхолостую сокращается, истекая спермой. – Из тебя льётся, – заметил Асума-сенсей почти восхищенно. – Поднеси ладонь, чтобы ничего здесь не испачкать. Ино сделала, как он сказал: сцепила зубы и, дрожа от унижения, протиснулась рукой между ног – на подставленные пальцы тут же капнуло тёплой, густой жидкостью. Асума-сенсей шумно втянул воздух носом, выдохнул с тихим присвистом. – Потрогай себя, – попросил нетерпеливо. – Ну же. После всего случившегося было уже без разницы, каким приказам повиноваться, хотелось только одного: чтобы все поскорее закончилось. Чтобы все это минуло как страшный сон, что рассеивается в свете утра. Ино поднялась рукой выше, нерешительно прикоснулась к влажному кольцу расслабленных мышц у себя между бёдер, скользнула подушечками по неровному, чуть вывернутому ободку слизистой. – Ещё. Она облизнула губы, крепко зажмурилась и на пробу толкнулась кончиком пальца внутрь, в гладкое и горячее, – палец провалился сразу по фалангу, так там было все растрахано. На щиколотку капнуло мокрым. Противным. Асума-сенсей громко прочистил горло. – Очень хорошо, – непонятно к чему произнёс он. – Вытрись и одевайся. Сбор через десять минут. В душ потом сходишь, нет времени. Ино только сейчас вспомнила, что возвращение в Коноху было намечено на сегодня, и теперь крайне смутно представляла себе, как она выдержит три дня пути в таком состоянии – даже сдвинуть ноги удалось не сразу, связки казались просто одеревеневшими от долгого напряжения. – Да, кстати, – Асума-сенсей обернулся уже в дверях. Ино бросила на пол два облачка скомканных, использованных салфеток, подняла голову и устало посмотрела из-под растрепанной челки. – Насчет этого, – он указал взглядом куда-то вниз, на её голый живот, – можешь не волноваться, это безопасно. – Я в курсе. Спасибо, что напомнили. В наступившей тишине было слышно, как играет радио в соседнем номере. – Ты злишься, что ли? – задрал бровь Асума-сенсей. – Не злюсь, – буркнула Ино, натягивая белье на все ещё липкую кожу. И это было почти правдой. Она вообще не умела дуться подолгу, быстро отходила. Солнце шпарило немилосердно, и не было от него никакого спасения посреди пустыни: длинные косые лучи плавили тело, били прямо в глаза – кожа на переносице подрумянилась, отслоилась тоненькой сухой плёнкой. Впереди, на расстоянии двадцати шагов, виднелись силуэты Шикамару и Асумы-сенсея – далекие и полуразмытые водянистой рябью зноя. Похожие на миражи. Ино ужасно отстала и теперь чувствовала себя виноватой. – Хочешь, понесу тебя? – помялся и предложил поравнявшийся с ней Чоджи. Наверное, теплоты и заботы в его взгляде с лихвой хватило бы, чтобы растопить чьё-то сердце. – Не нужно, – сказала Ино и потуже затянула ослабший хвост, утёрла липкий лоб тыльной стороной ладони. – Спасибо. Ссохшиеся губы не слушались, никак не хотели растягиваться в улыбку: выходило жалко и вымученно. Песок хрустел под подошвами, набивался внутрь сандалиев и неприятно покалывал пальцы; боль влилась под кожу, обволокла все тело равномерным слоем и делала невыносимой каждую новую секунду пути. Чоджи шёл рядом с ней, нарочно замедляя шаг: так близко, что Ино в любой момент могла бы опереться на него, если бы захотела, – добрый, немного нескладный здоровяк с большими горячими руками и таким же большим, горячим сердцем. Как и прежде, готовый ради неё на все. – Если он ещё раз попробует это с тобой сделать, я вызову его на бой, – внезапно очень тихо произнес Чоджи. Из-за того, что голова его была полуопущена, показалось, будто это сказал вовсе не он. Ино моргнула. – Что? Он остановился, положил ей на плечо грузную ладонь. Мягко сжал пальцы. Ино вздрогнула. – У него нет права так с тобой обращаться без твоего согласия. Возможно, Чоджи был не самым смышленым парнем на свете, но кое-что он все же понимал. Возможно, он понимал даже то, чего не хотелось осознавать ей самой. Близость к нему стала вдруг смущающей, неудобной. Его сочувствие злило, подбивало на жалость к себе, заставляло думать, что это с ней что-то не так. В носу защипало, в глаза словно горсть песка швырнули. – Не знаю, о чем ты, – обронила Ино, уходя от тёплого прикосновения его ладони, возобновляя шаг. Чоджи посмотрел на неё так, словно она разбила ему сердце. Этот взгляд впечатался ей в спину острым каменным осколком, вошёл прямиком между лопаток и застрял где-то глубоко внутри. Больно-больно-больно. Зря она надеялась, что Асума-сенсей не станет ее сегодня больше трогать: он даже до первого привала не продержался. Воспользовался моментом, пока Чоджи и Шикамару отвлеклись на очередное обсуждение и немного оторвались, а сам прижал её к дереву у обочины. – Ну как ты? Все хорошо? – поинтересовался, без спросу забираясь ладонью ей под юбку. Ино не успела выдавить из себя и звука, как его горячие пальцы отодвинули в сторону ткань трусиков и вклинились в ложбинку между ягодицами. В глазах потемнело, когда по влажной, растраханной, все ещё чуть саднящей дырке скользнуло ласкающим прикосновением. Она попыталась что-то сказать, но голос тут же сбился на измученный стон – чужой палец протиснулся внутрь, ворвался грубо, оцарапав ногтем нежную растревоженную кожу входа. Ввинтился до упора, двинулся пару раз в глубине и вышел, растягивая за собой длинный след от спермы. – Какая же ты мокрая, – шепнул Асума-сенсей, неохотно убирая руку из-под её одежды. Хлопнул её по заднице на прощание и отстранился. В ту же секунду Ино словила короткий взгляд Шикамару – тот на мгновение обернулся, выискал их двоих глазами в чаще, – беглый профессиональный взгляд шиноби, никакого личного интереса. Закушенная губа начала кровить, собственная слюна отдавала железом и солью. Ноги подламывались, трусики перекрутились и промокли насквозь. Ходить вот так, с чьим-то семенем в заднице, в испачканном белье, было непривычно, неудобно, неправильно. Гадко. До ужаса возбуждающе. Асума-сенсей был чужим мужем, но отчего-то предпочитал проводить время с ней – Яманака Ино, девочкой, которая на протяжении многих лет считала его своим сенсеем, почти что вторым отцом. Иногда ей казалось, будто в один прекрасный день он разведётся с Куренай и решит жениться на ней – в её маленькой головке ещё долго билась настырная мысль, что это было бы логично, правильно и честно по отношению ко всем. Но стоило лишь их команде вернуться в деревню – и всякий раз Асумы-сенсея резко становилось меньше в её жизни. Он не пропадал совсем, нет. Иногда находил её спонтанно – на тренировочном полигоне или за стойкой в цветочном магазине – и трахал, завалив на присыпанную песком траву или запершись с ней в маленькой домашней оранжерее, среди влажного запаха листьев, земли и свежих бутонов; и тогда в это переплетение запахов вмешивался ещё один – запах другой женщины. Запах чужого дома. Так постепенно к Ино пришло осознание: Асума-сенсей её не любит. Ему с ней удобно – удобно с ними обеими.***
Космеи чахли на солнце: изящные стебли вяли, опускались нежные лепестки. Ино убрала горшок с витрины и переставила его вниз, на решетчатую подставку в прохладной тени. Одна цветочная головка склонилась так низко, что отпала и, подхваченная сквозняком, приземлилась ей на колени, прямо поверх ткани передника. Ино взяла её в ладонь. И что в ней такого особенного, в этой космее? Блестящая каплей мёда сердцевина в обрамлении гладких лиловых лепестков, и всего-то. Простая, скучная красота. Если так подумать, то все, что ей нужно для цветения – это солнце, немного воды да жирной плодородной почвы. Вот бы и людям нужно было столь же мало для счастья. Насколько проще стала бы жизнь. Кто-то толкнул входную дверь, колокольчик захлебнулся звоном – и раскрытый бутон спорхнул с пальцев Ино, точно бабочка, – короткий, прощальный миг красоты, прежде чем его замело ветром под низкие деревянные поддоны. – Привет, – сказал Чоджи, подавая ей руку и помогая подняться с колен. Одет он был в гражданское, и весь его костюм выглядел старательно выглаженным; тугой воротничок обнимал плотную шею, поблескивал тёмной верхней пуговицей в петлице. Ино разглядела даже перемену в его прическе: в ней стало чуть меньше небрежности и чуть больше укладочного средства. – Привет. Ты что-то купить хотел? Чоджи заметно смешался. – Да. То есть, нет, – он досадливо почесал лоб и вздохнул. – Если честно, я просто хотел тебя увидеть. – А-а, – как-то сразу поскучнела Ино. С недавних пор ей стало хватать общения с сокомандниками и на миссиях, а в редкий выходной хотелось побыть наедине с собой. – Я не буду мешать, – заторопился Чоджи, уловивший её смятение. – Может быть, тебе здесь помощь нужна? Ну там, ящики с рассадой потаскать, мешки с землей или ещё что. Я все могу, ты только скажи. Ино обвела его медленным взглядом с головы до ног, выхватила детали: и новые сандалии, и идеально чистые, подогнанные по фигуре брюки, и аккуратные светлые манжеты, облегающие крупные запястья. – Да уж, – сказала. – Только для начала тебе придется переодеться. Идём. Ино улыбалась. Запивала чаем очередной кусок слоеного печенья, стряхивала налипшие крошки с пальцев, говорила и снова улыбалась. За опущенными ролетами, в окружении спящих растений и пустых цветочных горшков, под далекий стрекот работающей системы полива – они сидели вдвоём, прямо на полу у стойки, пили едва тёплый чай из термоса и провожали ещё один день. Домой идти не хотелось. Мысли беззаботно порхали с темы на тему, и, казалось, можно было с лёгкостью рассказать о чем угодно, когда на тебя смотрели вот так. Чоджи слушал, замерев, остановившись взглядом на её губах, и полоска шеи над его красиво наставленным воротничком горела. Ино и не заметила, как чашка в её ладонях совсем опустела, а поток слов иссяк. Зато это заметил Чоджи: потянулся к ней в возникшую паузу, тронул над скулой, заглянул в глаза. Приподнял её лицо за подбородок и поцеловал. Ей хотелось бы чувствовать хоть что-то. Что-то, что было бы глубже и сильнее привычного отклика тела, что-то, из-за чего уже не захотелось бы отстраниться. Хотелось верить, что её – Ино – можно любить иначе: не только как девчонку из команды, с которой удобно по-быстрому снять стресс или ненадолго забыться. Не за красивую мордашку и ладную фигуру, не потому, что с ней – ново и ненапряжно. И пока Чоджи целовал её, раскрывая ей рот жарким влажным языком, все у неё внутри содрогалось и сжималось от жалости. Жалости даже не к нему – к себе. Потому что никому из всех своих мужчин она никогда не была нужна по-настоящему. Позже, стоя у зеркала в подсобке, рассматривая размазанную линию собственных губ и тусклые, оттенённые усталостью глаза, Ино впервые жалела о том, что не оттолкнула его. Из блаженства заслуженных выходных ее выдернули на следующий же день, когда их команду экстренно перебросили на подкрепление к другой. Ино была настолько выбита из колеи спешными сборами, что только на подступах к полю боя до неё наконец-то в полной мере дошло, какая именно то была команда. – Йо, – Киба дождался, пока они приблизятся, и приветственно вскинул руку. Видок у него был совсем не ахти: расстегнутая куртка утратила рукав и часть плеча, трепетала на ветру обгоревшими полами. От него так ядрено несло паленой шерстью и сажей, что запах этот ощущался даже с расстояния нескольких метров; на грязном, испещрённом ссадинами и кровоподтеками лице красовалась острозубая ухмылка. – Кто это тебя так? – спросил Шикамару, повёл по сторонам темными внимательными глазами, мгновенно оценил ситуацию. – Забей, – Киба лишь отмахнулся и расслабленно почесал за ухом, – толку от этих разговоров, если все они уже мертвы. Припозднились вы с подкреплением, мы их и без вас раскидали, да, Шино? Мешковатая зелёная фигура, нависшая над трупом чуть поодаль, шевельнулась – зловеще сверкнули стекла очков над высоким глухим воротом. Ино присмотрелась и увидела, что края глубокой раны в животе покойника чернеют все гуще и проваливаются, охваченные плотоядным жучиным копошением – от этого зрелища недавно съеденный обед попросился наружу. – Не смог бы я не согласиться с этим, – подал голос жутковатый Шино. Мимо промчался, чуть не сбив её с ног, огромный белый пёс, следом за ним пронеслась Хината, бросила к ногам Кибы медицинскую сумку и принялась хлопотать над ним с ниндзюцу, сновать с бинтами и целебными мазями – тот хоть и ворчал, но под ладони её подставлялся охотно, жмурил свои раскосые звериные глаза, изредка облизывал разбитые губы. Ино прикинула в уме, что Хинате тоже не так давно исполнилось шестнадцать. Вряд ли её миновала та же участь. Почему-то вдруг подумалось, что если кому и повезло по-настоящему, так это именно Хинате – ведь в её команде парней было всего двое, а женщина-наставник наверняка зачастую занимала её сторону и не давала ученицу в обиду хотя бы из женской солидарности. Кстати о женщинах-наставниках... Со стороны могло показаться, что с кудрявой, темноволосой Юхи Куренай они выглядели полными противоположностями. Жёсткие пряди вились из-под хитай-ате, яркий макияж не скрывал ни возраста, ни следов усталости на красивом лице. Видеть её рядом с Асумой-сенсеем было странно. Неприятно. – Здравствуй, Ино, – Куренай смотрела сдержанно, без эмоций, как будто сквозь неё, но Ино казалось, будто эти алые глаза сдирают с неё кожу – освежевывают заживо. – Здравствуйте, – поздоровалась она спокойно и уважительно, не теряя достоинства и уверенного разворота плеч. Провести ещё как минимум сутки в компании этой женщины и её команды представлялось чем-то сродни пытке. Тела обыскали и закопали быстро, а потом так же быстро выдвинулись в путь – к месту ночлега. До захода солнца оставалось всего ничего: они торопились, перелетали с ветки на ветку длинными прыжками, и следом за ними крались по пятам тяжёлые синие сумерки. Уже совсем скоро стало ясно, что на хвосте у них сидит кто-то ещё. – Он приближается. На девять часов, – сообщила Хината, не поворачивая головы. – Да, чую его, – Киба потянул вздернутым носом, принюхиваясь. – Запах знакомый, кто-то из своих. Сквозь сплошное мельтешение деревьев начал проявляться приближающийся силуэт – и пары секунд не прошло, как он выбился на свет и влился в их построение. – Неджи-нии-сан! – воскликнула Хината, резко останавливаясь на одной из веток. Неджи тоже остановился, и на короткий миг они застыли напротив друг друга, удивительно похожие, с одинаковыми выражениями на лицах – словно разделённые тонкой стеклянной полосой зеркала. Тогда уже притормозили и все остальные. – Ты-то что здесь делаешь? – едко прищурился Киба, приземлившийся четко по левую руку от Хинаты. – Ещё один помощник на медленных ногах? Неджи окинул его таким холодным надменным взглядом, что тот невольно заткнулся. – У меня срочное донесение от Хокаге, – он расстегнул поясную сумку и достал оттуда свиток, поочередно выискал обоих джонинов глазами в полутьме: – Я хотел бы переговорить с капитанами. Лагерь разбили неподалёку от озера: палатки расправили свои брезентовые крыши под светом луны, в центре поляны потрескивал поленьями костёр; Акамару спал прямо на траве, положив косматую морду на сложенные лапы – изредка дёргал гладким чёрным ухом во сне. – Ну как ты? – понизив голос, спросила Ино, когда все нейтральные темы для разговора закончились. – Напарники не обижают? Хината порозовела лицом и долго молчала: грела руки об алюминиевую кружку, рассматривала обрезанные носки своих сандалиев. – Все хорошо, – проговорила тихо, не поднимая взгляда, скрытого за густой тенью ресниц. И продолжила, слегка запинаясь от волнения: – Киба-кун и Шино-кун… они очень добры ко мне. – Вот как. Тему пришлось замять, так как парни начали один за другим возвращаться с берега после купания – с мокрыми полотенцами в руках, с блестящими от воды волосами и влажными желтоватыми бликами на коже. – Идём, Хината, – проходя мимо, Киба мягко тронул её за плечо. Длинные смоляные пряди её волос качнулись на ветру, и со стороны могло показаться, будто Хината вздрогнула от его прикосновения. Но Ино сидела достаточно близко к ней и видела, что на самом деле это не так: Хината тоже привыкла. Смирилась, как и все они. – Подъем завтра ранний. Тебе нужно выспаться. Сбоку от Кибы внезапно выросла мрачная тень. Ино даже толком не успела ничего рассмотреть: мелькнуло белое, раздалось что-то вроде приглушенного хлопка или треска – а в следующую секунду ладонь Кибы уже не лежала у Хинаты на плече. – Убери от неё свои руки, – очень тихо и очень зло процедил Неджи, вклиниваясь плечом в пространство между ними двумя, загораживая побледневшую Хинату своим корпусом. – Хината-сама никуда с тобой не пойдёт и уж тем более не останется наедине. – Неджи-нии-сан, зачем ты… – залепетала было Хината и попыталась встать, но Ино вовремя дернула ее за локоть и вынудила с размаху опуститься на место. Лицо Кибы хищно заострилось, ноздри напряглись. – А? Это ещё почему? – он по-собачьи склонил голову набок, и человеческого в нем не осталось ровным счётом ничего. – Потому что ты тут, такой прекрасный брат нарисовался? Наши внутрикомандные дела тебя не касаются, если забыл. Атмосфера накалилась настолько, что, казалось, даже воздух загустел и стал душным. На шум начали стягиваться люди: на фоне всплыли лица Шикамару и Чоджи, из джонинской палатки высунулся Асума-сенсей, но никто не спешил вмешиваться в выяснение отношений – все просто наблюдали. – Этого не будет, – медленно повторил Неджи. Голос его звучал спокойно и твёрдо, но в ледяной глубине глаз тлело самое настоящее слепое бешенство – даже в профиль было видно. – Ни за что. Пока Ино напряжённо переводила взгляд с него на Кибу и обратно, Хината осторожно высвободилась из её хватки и бесшумно поднялась. Поправила съехавший плед у себя на плечах. – Все в порядке, Неджи-нии-сан, – сказала вполголоса. Прикосновение её белых пальцев к его рукаву вышло совсем невесомым, наверняка едва ощутимым, но Неджи от него словно к месту прирос. – Я скоро вернусь. Прошу, подожди меня здесь, у костра. – Погоди-ка, я, кажется, понял, в чем тут дело, – Кибу вся эта ситуация раззадорила не на шутку, глаза его дико, возбужденно блестели, клыки заметно удлинились и задевали теперь нижнюю губу, когда он говорил. – Отыгрываешь рыцаря, а сам только и ждёшь удобного случая, чтобы на неё залезть. Я прав?.. Удар был молниеносным. Зрения Ино не хватило даже на то, чтобы уловить сам момент замаха, – воздух словно разрезало, на траву сразу полетели алые брызги. Киба отшатнулся, тяжело припал на полусогнутую ногу, держась за челюсть. Зрачки его слиплись в иголки, волосы натопорщились на висках, из груди рвалось глухое утробное рычание. Без сомнений, он бы врезал Неджи в ответ, но успел лишь выбросить вперёд ладонь со скрюченными когтистыми пальцами и разодрать ему половину лица и часть шеи – на светлой коже остались длинные следы, тут же вспухшие красным. Дерущихся быстро разняли, растащили по разные стороны костра. – Что, завидно? – Киба дернулся в захвате Шикамару и обнажил острые розовые зубы за окровавленными губами. Сплюнул подкрашенную слюну. – Убью, – прошипел Неджи. Все, что было дальше, смазалось в памяти: Хината с прижатыми ко рту ладонями, снующие лица, разлитый в воздухе металлический запах крови и яркие разводы на невысохших полотенцах. – Побудь со мной, – потеряно шепнула Хината, на ощупь находя и сжимая ее руку в темноте. – Конечно. В палатку к Неджи они пришли вдвоём – как ниндзя-медики. Подвешенный у потолка фонарик расплескивал нервный свет по брезенту стен, и в этом свете лицо Неджи казалось расколотым надвое: всю левую часть залило вишневым, лишь в одном месте, куда коготь вонзился глубже всего, проглядывало сахарно-белое – скуловая кость. Где-то вдалеке взвыл Киба под лечащим дзюцу Куренай: наверняка прямо сейчас ему вправляли челюсть. Хината присела, подобрав под себя ноги. Щелкнула застежками сумки в наступившей тишине, опустила внутрь нежные ладони и принялась перебирать склянки и коробочки, ища нужное средство. Ино знала, что ее помощь вряд ли понадобится: поражение было не столь обширно, и Хината хотела все сделать сама. Ей и прежде не раз доводилось залечивать его раны. – Простите меня, Хината-сама, – выговорил Неджи, качнув головой на тонкой подушке. Его разорванная верхняя губа онемела и не шевелилась, сосуд в одном глазу лопнул, взгляд затуманился кровянистой слезой. Он смотрел только на неё. Так, будто ничего и никого вокруг больше не существовало, будто все прочее было незначительным – бесполезной шелухой, невзрачными декорациями. – Постарайся не кричать, – сказала Хината. Зачерпнула густой маслянистой мази из баночки и, на мгновение замявшись, провела пальцами по его подранной в лохмотья скуле, по щеке, по подбородку. Набрала ещё немного средства и погладила Неджи по открытому горлу – тот зажмурился, запрокинул голову и втянул воздух сквозь зубы. Регенерация шла быстро, неровные края порезов сращивались с шипением. Боль была адская, но он держался. Удивительно, как у него хватало сил еще и говорить. – Я пытался задушить в себе это чувство, но это оказалось выше моих сил, – забормотал Неджи горячечно, торопливо, словно в бреду лихорадки. Ино метнула быстрый взгляд на Хинату: та слушала, затаив дыхание, и по лицу её ползла крапивная краснота. – Мне отвратительно само устройство этого мира. Вы… – рот его болезненно перекосило, желваки заиграли под каменными скулами. – Я уже говорил это прежде, повторю и сейчас: вы не созданы для того, чтобы быть куноичи, Хината-сама. Отдать вас, наследницу клана, в подобную команду – настоящее безумие, самая чудовищная ошибка из всех, что когда-либо совершал ваш отец. Неджи замолчал, пытаясь отдышаться, пережидая пик. На месте рубцов начало появляться розовое, гладкое – Ино на автомате промокнула его лицо влажной тканью, стёрла следы крови и пота с зажившей кожи. – Вами пользуются… как вещью. Смотрят на ваше обнаженное тело, прикасаются к вам, делают с вами то, на что не имеют никакого права… – было видно, что эти слова долгое время мучили его, жгли изнутри, а потому давались с трудом, через боль. Но то была уже не боль тела. – Как прикажете мне это выносить? Хината вцепилась в его ладонь обеими руками – сквозь просветы между её пальцами мелькнули ссаженные костяшки, концы волос мазнули по чужому бледному запястью. – Неджи-нии-сан, прошу тебя, – прошептала она, безвольно опуская голову, – пожалуйста... Но Неджи уже было не остановить: сверни он сейчас с пути, и – Ино была уверена – эта дверь закрылась бы перед ним навсегда. Он приподнялся и сел на футоне, накрыл второй ладонью её вздрогнувшие пальцы. – Ничего и никогда я не желал так сильно, как быть подле вас. Пусть даже таким способом, в этой проклятой команде. Я бы никому не позволил вас коснуться... «…даже себе», – его губы остались неподвижны, но немое продолжение фразы повисло в воздухе. Они смотрели друг на друга сквозь льющийся неверный свет фонарика, не размыкая сцепленных рук, не произнося ни слова – два зеркальных отражения, две части одного целого. И Ино на миг ощутила, как невидимая тонкая ниточка понимания протянулась между ними: от Неджи – красивого, холодного, такого чудовищно уязвимого сейчас Неджи – к Хинате. К глупышке Хинате, которая наконец-то услышала. – И что на них обоих нашло, – негодовал Шикамару позже, когда они вдвоём лежали в одной палатке, каждый в своём спальном мешке. – Наверняка получат теперь по выговору за драку. Ино улыбнулась в темноте и покусала губу, зная, что он все равно не увидит. – А по-моему, это романтично, – она повернулась на бок и, охваченная мимолетным порывом вперемешку со странной нежностью, склонилась над лицом Шикамару: тот настороженно приоткрыл один глаз. – Что? – Я соскучилась, – тихо призналась Ино, потираясь кончиком носа о его небритую щеку. Волосы с шорохом съехали с плеча, скользнули по его коже. – Мы так давно не проводили время наедине. – Не так уж и давно, – заметил Шикамару и ощутимо напрягся, когда она прикоснулась губами к его узкому горячему рту: встретил поцелуй сдержанно, мягко чмокнул её в губы и отстранился. – В любом случае, мне пока всего хватает. Ино рассматривала его так, как будто видела впервые: длинные и тонкие, словно мех норки, ресницы, пробивающаяся щетина на подбородке, отметившая высокий лоб морщина. – Ты уверен? – спросила, стараясь не выдать своих растрепанных чувств через голос. Не вышло. – Уверен. Обо мне можешь вообще не волноваться, все у меня в норме. Больно-больно-больно. Грудь сдавило стальным обручем, кольнуло где-то за лёгким – хуже куная, вошедшего под ребро. И, наверное, не стоило больше ничего говорить, потому что не было нужды мусолить то, что ясно и без слов – им обоим. Нужно было остановиться. – Если не хочешь спать со мной, я могу сделать это руками или ртом. Как ты скажешь. Как тебе нравится. Несколько долгих секунд Шикамару молчал, обдумывая услышанное. Потом взял её за плечи и несильно надавил, заставляя приподняться, сам выпутался из спальника и сел напротив. – Боже, Ино. Ты совсем меня не слышишь, что ли? – он казался уставшим, сбитым с толку. Разочарованным. И именно последнее ранило больнее всего. – А ты совсем меня не хочешь, да? – её улыбка вышла кривой. Грустной. Обида клокотала внутри, обжигала изнанку век, забивала горло комом. И было так противно от себя самой, от собственной навязчивости и глупости, что хотелось закрыть лицо ладонями и разрыдаться. И пусть летит оно все к чертям. – Не в тебе дело, Ино. Я уверен, ты и сама все понимаешь. Она не выдержала и нервно рассмеялась. По лицу Шикамару пробежала тень смятения, во взгляде мелькнула и погасла искорка сочувствия. Только этого ей не хватало. – Ага. Конечно, не во мне, – её губы острым росчерком исказила усмешка, голос истерично задрожал. – Дело в Темари-сан. Ну вот. Теперь точно всё. Секунда – и Шикамару закрылся наглухо. Вот он был с ней – и вот его уже нет, и в ее сторону он больше не смотрит, потому что теперь она – Яманака Ино – не занимает и сотой доли его мысли. Невзрачная декорация – вот кто она. – Переубеждать тебя сейчас было бы слишком утомительно, – он высвободил её плечи и отодвинулся. Размял шею, потёр покрасневшие глаза и переносицу. – А теперь можно я посплю уже? Хотя бы пару часов тишины. Спасибо. Последнее, что Ино успела разглядеть – это как Шикамару окукливается в спальник, как застёгивается под самое горло и отворачивается лицом к натянутому полотну стены. Дальше все размылось влажным туманом. – Если бы я только знал, что Чоджи к тебе что-то чувствует, – после долгого убийственного молчания произнёс вдруг он, – если бы я понял это раньше, то никогда не стал бы во всем этом участвовать. – Вот как, – сухо отозвалась Ино. – Прекрасно. В ту ночь они впервые засыпали, повернувшись друг к другу спинами. Когда зябким утром она спустилась к озеру, чтобы наполнить флягу перед дорогой, на узком выступе берега, в редких зарослях тростника ей встретился Асума-сенсей. В этот раз он трахал ее с особым остервенением и пылом, задрав на ней юбку, тяжело толкаясь бедрами в её почти сухое, не привыкшее ещё тело. Брошенная фляга откатилась в сторону, вода разлилась и сверкала на примятых листьях. Примерно в то же время, находясь в сотне метров от них, Юхи Куренай готовила на огне рыбу, нанизанную на длинные обструганные хворостины.***
Следующий месяц прошёл в тренировках и коротких заданиях близ деревни. Ино нечасто удавалось побыть одной, и такие моменты одиночества ценились ею теперь, пожалуй, больше всех прочих. От долгого бега начало резать бок, мышцы зашлись в тонусе – Ино собрала чакру в стопах и выдала ее по вектору движения, одним махом отталкиваясь от суглинистой насыпи и перелетая над оврагом. Ещё никогда прежде не отходила она так далеко от деревни одна. Вверху, в тёмной влажной зелени крон что-то шевельнулось, зашелестело листвой – она метнула кунай раньше, чем успела задуматься. Металл встретился с металлом под смазанный лязг: атаку отразили. Ино уже собиралась метнуть ещё один, но ветка качнулась под чьими-то невидимыми ногами, и на землю спрыгнул ниндзя её деревни, Сай. Выпрямился во весь рост рядом с ней. – Возьми, – сказал без улыбки, возвращая кунай. Пальцы у него были белые-белые, стылые от ветра – металл совсем не перенял тепла кожи. – Ты что там делал? – утомлённо спросила Ино, пряча кунай и мысленно пеняя на себя за неосмотрительность: надо же было настолько растерять навык, чтобы «своего» не почувствовать. – Рисовал, – на полном серьезе ответил Сай. В ответ на ее изогнутую бровь и скептичный взгляд, брошенный исподлобья, поднял руку с зажатыми в ней тонким альбомом и кистью, замаранной чернилами. – С этого места видно реку. Ту, что в низине между холмов. – Да? Я не знала. Она отчего-то только сейчас рассмотрела его как следует: холодное молочное пятно лица и темный взгляд без малейшего проблеска эмоций. Сплошная матовая чернота – такая, что радужка слилась со зрачком, – чернота не отталкивающая, но понятная. Чистые очертания скул и носа, изгиб неподвижных губ, мягкие угольные штрихи волос у висков. Минимум красок. Весь он – лишь несколько контурных линий на белоснежной бумажной глади. Другой. Красивый. Ее взгляд, уставший от постоянного разноцветия, притягивался к нему сам собой. На Сая было приятно смотреть, и она смотрела, не двигаясь с места, хотя дома её уже наверняка ждали к ужину, а дорога назад казалась неблизкой. Нужно было возвращаться. Прямо сейчас, просто брать – и уходить. Перемахнуть на ту сторону оврага, и дело с концом. – Хочешь меня? – на одном дыхании проговорила Ино. Слова дались совсем легко, и от этой неестественной легкости на мгновение стало страшно. Не должно быть так легко, когда предлагаешь себя мужчине. Взгляд Сая остался полностью безжизненным. В нем не было вообще ничего: ни недоверия, ни желания, ни намёка на какие-либо ожидания. Пустота. – Что, прямо здесь? – наконец, выдал он. – Ну, можем пойти к тебе. Откажись-откажись-откажись. Сай долго молчал, глядя на неё сверху вниз своими непроницаемыми глазами, а потом спросил, понизив голос: – У тебя все нормально? – Нет, – честно ответила Ино. Губы её задрожали, растянулись так, что сухая корочка пошла кровяной трещиной в центре. В голову ударило кипучим жаром, дыхание потяжелело, как перед обмороком, во рту скопилась вязкая слюна. Её ломало и выворачивало наизнанку от переживаний, от всего, что так долго мучило, замалчивалось и не находило выхода. Ей было очень, очень плохо – хуже, чем когда-либо, – но в этот момент она была не одна. Больше – нет. Неизвестно, как ему это удавалось, но он всегда знал, когда она возвращалась домой с миссий: ждал её неподалёку от ворот, с перепачканными чернилами пальцами, с тонкой улыбкой на пепельно-белых губах. Он оставался с ней везде и повсюду: в её снах и в ее мыслях, когда она просыпалась. Он был чистым листом: никем, бесклановым, всего лишь шиноби, привыкшим прятать лицо под маской. Он был тем самым.***
К месту сбора они с Чоджи пришли чуть раньше положенного времени и теперь ждали Асуму-сенсея и Шикамару, укрывшись от зноя в беседке. Под потолком, в промежутке меж деревянных балок, паук раскинул паутину. Бабочка трепыхалась в ловушке, красивые лимонные крылышки бились, теряя крупинки чешуек, наматывая клейкие нити. Жалко. – Ты теперь с ним, да? – без особого интереса спросил Чоджи, отщипывая сдобный бочок от булочки и отправляя его в рот. Он хотел казаться спокойным, но Ино видела, чего ему стоили эти полуотстраненный вид и привычный тон голоса. Чоджи было больно. И он снова налегал на еду, пытаясь заглушить в себе эту боль. – Вроде того, – скомкано проговорила Ино. Если на свете и существовали такие слова, которые помогли бы сказать правду, не задев при этом чужих чувств, она их не знала. Бабочка уже не трепыхалась – лишь слабо перебирала лапками, распятая на паучьей сети. – Чоджи... – Ино подалась вдруг вперёд и взяла его большую, совершено безвольную руку в свои ладони: кожу кое-где перечёркивали шрамы, маленькие и покрупнее, побелевшие от времени и совсем свежие. Она коснулась неровности старого ожога в самом центре ладони и сказала то, что хотела сказать уже давно: – Прости. Мне правда жаль. – Все нормально, – Чоджи как-то слабо, почти неловко дернул плечом, отчего гладкий металл латы поймал слепящий луч. – Я никогда не был достаточно хорош для тебя. Глупо было даже надеяться. Ино молчала, не зная, что на это ответить: внутри все кричало от несогласия, но возразить сейчас означало бы дать надежду. Чоджи нехотя забрал свою ладонь из её рук и провёл пальцем по кромке бортика – смахнул редкие крошки, принялся бесцельно обводить выпуклые древесные морщины без малейшего признака лака. – Чоджи… – позвала она, сама толком не зная, зачем. Он вскинул голову так резко и порывисто, что волосы упали ему на лоб – взгляд его отливал стеклянным блеском, но под глазами было сухо. – Я не хочу тебя терять, но что я могу, Ино?.. – И не потеряешь… – подбивало снова коснуться его, как-то утешить, но она не решалась: боялась сделать лишь хуже. – Не потеряешь, просто это… это другое, понимаешь? – Не понимаю, – сокрушенно сознался Чоджи. И не сказал ей больше ни слова. В селение, куда нужно было доставить ценный свиток, их команда добиралась в тишине. За ужином тоже царило молчание, лишь глухо стучали палочки о дно тарелок – Ино невольно словила дежавю: однажды они уже сидели вот так, вчетвером, в номере гостиницы, под гнетом тяжелых мыслей и общего напряжения. С тех пор минуло почти полтора года. Когда она уже собиралась выключать свет и ложиться спать, за вафельной перегородкой сёдзи мелькнула высокая угловатая тень. О раму коротко постучали. – У тебя есть что-нибудь от головной боли? – поинтересовался сунувшийся внутрь Шикамару. Ино жестом пригласила его войти: тот помедлил, но все же задвинул за собой фусума и, спрятав руки в карманы, побрел через весь номер. – Я давно заметила, что ты стал какой-то тревожный. А теперь ещё и мигрени подключились? – она окинула его цепким, внимательным взглядом медика с ног до головы. – Почему раньше не пришёл? Шикамару почесал в затылке, пялясь при этом куда-то в сторону, старательно избегая зрительного контакта. – Да как-то… Ино шумно вздохнула, тряхнула волосами и стянула их резинкой в высокий хвост. Поднялась с расстеленного футона, откинула в сторону одеяло и взбила легкую подушку. – Ладно. Ясно всё с тобой, – махнула рукой она. – Ложись. – Это ещё зачем? – моментально напрягся Шикамару. Брови его поползли вверх недоверчиво и удивленно. – Буду снимать твою головную боль, зачем же ещё, – после её объяснения лицо Шикамару менее сложным не стало. Ино цокнула языком, страдальчески закатила глаза и дернула его за руку. – Да приляг ты, недотрога. Уже через минуту полегчает, вот увидишь. Она пристроила его голову у себя на коленях и коснулась висков чуткими, нежными пальцами, плавно уводя Шикамару в кратковременный целительный сон. Сколько раз она смотрела в его расслабленное, полное умиротворения лицо, пока он спал рядом, отключившись в конце тяжелого дня. Его ресницы отбрасывали тени на щёки, из-под поддёрнутого одеяла торчали его длинные босые ступни. Тепло мерного дыхания едва дотягивалось до её кожи. Он был её. В такие моменты сердце Ино сладко сжималось и ей казалось, будто Сакура тогда ошиблась: она любила его. Она любила каждого из них. Сейчас, когда его волосы стелились по ее коленям, а веки были безмятежно опущены, она все ещё ощущала в себе отзвук того чувства. И той боли – тоже. Подушечки пальцев сильнее вжались в кожу лба – перед взглядом подернулись рябью границы чужого сознания. Ей не хотелось лезть слишком далеко, ей необходимо было лишь кое-что узнать: одну сущую мелочь. Ино влила в прикосновение немного чакры, зажмурилась и провалилась глубже, в трепещущую красноватую вязкость, принялась разматывать спутанный клубок воспоминаний, пока, наконец, не нащупала нужную ниточку. Ниточка вела в жаркую, засушливую, пахнущую пылью Суну – вернее, в то время, когда их команда выполняла там миссию.***
Темари хваталась за его плечи, сама тянула его на себя, запрокидывала голову и прерывисто вздыхала, упираясь затылком в стену, опускаясь и поднимаясь на его члене. Шикамару держал её за бёдра, скользил в её теле, искал губами её губы в темноте, не веря, что ещё десять минут назад они сидели за столом переговоров, по разные его стороны и избегали даже встречаться взглядами. Где-то совсем рядом скрипнула дверь, прошаркали сандалии по коридору, и снова стало тихо. Здесь, в подобии закутка, где три стены сходились, образуя укромную нишу, их не смогли бы увидеть случайно, но азарт все равно захлестывал по самое нёбо. – Он убьёт тебя, если узнает, что мы спали, – распаленно прошептала Темари и тут же закусила губу, давя стон, потому что Шикамару вжался в неё особенно сильно. – Который из твоих братьев? – Канкуро. Он перехватил её поудобнее, скользнул ладонями по сбитой в складки ткани, спрятал лицо в изгибе её шеи и выдохнул: – Посмотрим. Плоские каблуки босоножек впились в его бока, пришпоривая, раззадоривая ещё больше. От близости и тесноты кружилась голова. – Надеюсь, хотя бы на этот раз ты не собираешься сдаться? Шикамару не собирался. Они были пьяны друг другом всю неделю и не всегда оставались осторожны. Даже держась прохладно на людях и сохраняя расстояние, предусмотренное приличиями, никак не могли отделаться от посторонних взглядов: куда бы они ни пошли, где бы ни появились вдвоём, за ними всегда следили несколько пар глаз. Приходилось идти на ухищрения. Запасной ключ от маленькой съёмной квартиры, в которой они встречались, хранился у Шикамару в нагрудном кармане жилета – прямо напротив сердца. Добирались разными дорогами, исключительно под хенге, путая следы и скрывая чакру, но оно того стоило. Каждый раз. Очень скоро он начал понимать, что угроза убийства со стороны её родственников – это не фигура речи. А ещё – что, вероятно, их обоих с Темари связывали не только тёплые братско-сестринские отношения. За те полчаса, пока он ждал её в резиденции Казекаге, он ни разу не приблизился к кабинету, за дверью которого она скрылась. Мерил шагами скруглённые коридоры, пытался думать об отвлеченном. Он знал, с кем она была в тот момент, и догадывался, что именно она для него делала. Для них. Темари ведь тоже была куноичи. Позже, уже после того, как все закончилось, она шла ему навстречу, спускаясь по витой лестнице, – лицо её излучало отстраненное спокойствие, а сложный узел оби был столь же безупречен, как и тридцать минут назад, когда она уходила, чтобы исполнить свой долг. Её шаги гасились о каскад ступеней, а Шикамару смотрел и смотрел, ловя каждое движение, отчаянно стремясь найти опровержение всем своим домыслам сразу. Но по мере того, как Темари приближалась, причин сомневаться становилось все меньше. Её прическа уже не лежала волосок к волоску, как прежде, мятые заломы на ткани юбки резали глаз. Она говорила – и он видел белые ссохшиеся разводы в уголках её розовых губ. Исключений не было ни для кого – даже для сестёр и дочерей Каге. Особенно – для них. Как он узнал позже, в Суне не принято было ждать до шестнадцатилетия: девочек распределяли по командам уже спустя полгода после наступления менархе. Под одеждой у Темари скрывалось иссеченное шрамами и рубцами, шероховатое на ощупь тело. Шрамы были везде: они прятались на внутренней стороне бёдер и внизу живота, в тылу локтей и коленей – в тех местах, где крайне сложно пораниться на тренировке или в бою. Шикамару чувствовал, что за каждым неровным порезом и шовчиком стоит отдельная история, но ни разу ни о чем её не спрашивал, никогда не просил об этом рассказывать. В пятую их встречу она завела разговор сама. В крохотной спальне съемной квартиры царил мягкий полумрак, окна были закупорены, шторы – наглухо задернуты. На дальней стене лежал круг тусклого электрического света, на скрещённых лодыжках Темари бугрились следы от врезавшихся перетяжек: кожа здесь была деформирована, как будто вывернута, смазана темным наплывом. – Демона внутри Гаары пытались усмирять разными способами. Все были напуганы, и в ход шли любые, даже самые безумные на первый взгляд идеи. Не гнушались вообще ничем, – она остановилась, собираясь с мыслями. Задержала дыхание, как перед глубоким нырком и продолжила: – Спать с тем, прежним, Гаарой было все равно что спать с самим Шукаку. Иногда мне казалось, что я слышала его смех: гадкое такое, пробирающее лисье хихиканье, рвущееся сквозь стоны. Его член ощущался во мне так сухо и так болезненно, словно был сделан из спрессованного песка. Шикамару не знал, как реагировать на такие ужасающие откровения. В Темари не было ни капли неловкости или скованности, совершенно никаких ужимок – лишь жёсткая прямолинейность и резковатая простота натуры. И то и другое било без промаха, в самое сердце. – Меня привязывали, – она подняла голову и посмотрела прямо на него. Медленно, почти сонно моргнула и снова уставилась на свои колени. – Привязывали меня и смотрели. Я помню их взгляды за зеркальными бликами стекла, помню, как кляла себя за то, что не знаю дзюцу, способного поменять меня местами с кем-нибудь, кто остался по ту сторону двери. Она глядела прямо перед собой и говорила, говорила… Говорила, потому что не могла молчать. А Шикамару слушал – вовсе не потому, что хотел, а потому, что знал: Темари это нужно. Ему это нужно. Она расскажет один единственный раз, и они больше никогда не коснутся этой темы после. – Боль была такая, что я несколько раз теряла сознание и приходила в себя уже лёжа под капельницей, местами зашитая, обколотая до состояния неподвижности, до полной отрешенности от собственного тела. Никто не вынес бы такой боли. Сама не знаю, как это получилось у меня, – в тот миг, когда Шикамару уловил в её голосе жутковатую нотку гордости, кожу на его руках продрало колким морозом. – Говорили, все дело в родственной крови. Врали, наверное. Ублюдки. Он не вытерпел: протянул ладонь и скользнул ею по спайкам шрамов у нежной ключицы, по округлому плечу, отмеченному глубоким кратером – рана здесь была сквозная. Темари смотрела задумчиво и опустошенно, из-под густых ржаных ресниц виднелась мутная, замытая радужка. – Я люблю брата, – её голос остался твёрдым, но губы отчего-то дрогнули. – В произошедшем нет его вины. Какое облегчение, что эта хвостатая дрянь покинула его тело и оставила в покое душу… Картинка перед глазами Ино дернулась, рассыпалась крупным цветным зерном – следом отвалился и звук. Чакры в каналах осталось всего ничего, щекотная дорожка крови побежала из носа, пересекла губы и подбородок: Ино едва успела стереть её и сразу же обессиленно согнулась, борясь с приступом тошноты. Шикамару всё ещё спал, едва касаясь затылком её коленей. Спал плохо, беспокойно – жесткий хвост его разметался, под натянутыми плёнками век бегали глазные яблоки, на лбу вздулась голубоватая вена. Вины за собой Ино не ощущала. Те ответы, что она получила на свои вопросы, теперь лежали грузом на её плечах: она узнала даже больше, чем хотела бы знать, и не испытывала от этого облегчения. Потому что понимала: отныне ей придется носить внутри себя ещё одну чужую тайну – то, во что её никто не планировал посвящать.***
Ино любила цветы – как и все красивое. Они тянули свои головки к солнцу, льнули гладкими лепестками к её рукам, и всякий раз, наклоняя лейку над очередным кашпо, она ощущала их безмолвную благодарность. Они нуждались в ней, в её заботе и внимании. Внезапный визит Асумы-сенсея в лавку её удивил: с тех пор, как она начала встречаться с Саем, капитан почти перестал трогать её в нерабочее время, зато регулярно наверстывал упущенное на миссиях – трахал при любой удобной возможности, подолгу не отпуская, – казалось, с еще бóльшим упоением, чем раньше. Поговаривали, что Куренай снова беременна, и что на этот раз беременность протекает тяжело. Люди вообще много чего говорили. – Пойдём ко мне? – предложил он, в задумчивости снимая маленькую открытку с крутящейся стойки. На открытке было выведено два золотых кольца внахлест и какие-то голуби. Асума очень быстро вернул её на место. – У меня выходной, вообще-то, – на всякий случай напомнила Ино. К концу дня ноги просто отваливались, она ничего не ела с самого утра, и живот теперь сводило от сосущего голодного чувства. Очень хотелось домой, но отказать жестким однозначным «нет» было бы невежливо. – Вот и отдохнёшь как раз, – Асума слегка улыбнулся, отчего сигарета в его губах дрогнула и рассыпала на столешницу пепел, – тебе же когда-то нравилось у меня в гостях, разве нет? В памяти всплыл кусочек детства: залитый солнцем, слепяще-яркий день лета, распахнутые настежь окна чужой большой квартиры, мороженое, которое они с Чоджи и Шикамару уплетали наперегонки, по очереди запуская ложки в огромную банку. Мороженое исчезало, не успевая даже подтаять. Они были командой номер десять – смешными неудачниками, только-только вылезшими из-за парт в академии, ещё не знавшими настоящего боя, – и всё тогда было так просто. – Ладно, – тихо сказала Ино, развязывая тесемки передника у себя за спиной. – Идемте. Только подождите, пока все здесь закрою. От квартиры из её нежных воспоминаний не осталось почти ничего: наполнение комнат, свет, даже запахи – все было другим. И если раньше жилище Асумы-сенсея выглядело по-холостяцки аскетично, то теперь все кругом буквально кричало о том, что живет он здесь не один. Ковер в гостиной пестрел от рассыпанных игрушек, к торцу кухонного стола был придвинут розовый детский стульчик, ванная и вовсе представляла собой помещение для наведения марафета – полки ломились от флакончиков, баночек и тюбиков, на змеевике сушились колготки и тонкий спортивный бюстгальтер. Он затащил её в спальню и валял по всей постели, вертел и так и этак, трахал неторопливо, расслабленно, явно не планируя заканчивать быстро. Иногда сползал вниз – губами вдоль живота, – закидывал её ноги себе на плечи, щекотал бородой и дыханием, прижимался раскрытым жарким ртом, ласкал влажно, до пятен перед глазами. Ино терлась о его губы, насаживалась на язык, чуть не хныкала, дрожала – выбиралась из-под него осоловелая, хуже пьяной, снова вскрикивала и цеплялась за чужую подушку. Подушка пахла жасмином и кислой сливой – запахами другой женщины. Под конец она уже мало что соображала от усталости, сил не было даже на стоны. Асума-сенсей потел на ней сверху, вбиваясь так, что спинка кровати ритмично ляпала о стену, а у Ино пальцы тряслись, и губы – тоже. И почему-то хотелось плакать. На тумбочке возле постели сидел игрушечный заяц, смотрел из-под длинных фетровых ресниц: мех отливал бледно-желтым искусственным блеском, усики спутались, с вышитого треугольника носа свисала длинная нитка. Судя по виду, заяц был любимцем Мираи и участником большинства ее игр. Странно, что она не взяла его с собой к бабушке... Асума-сенсей толкнулся ещё несколько раз, вдавил её в простыни и замер, изливаясь с протяжным хриплым стоном. – Сам не знаю, как так вышло, – сказал он позже, подавая ей принесенное из ванной полотенце, – может, домашняя атмосфера расслабила. Ты же выпьешь что-нибудь? Ну, чтобы не было проблем. Ино машинально вытерлась между ног: на махровой ткани остались липкие белёсые следы, кожу неприятно стянуло. Вся эта ситуация здорово выбила её из колеи, но, так уж получилось, что пятнадцатью минутами ранее она уже растратила все свои эмоции и слишком вымоталась, чтобы злиться всерьёз. – Можете не волноваться. Нас готовили ко всему, и такие случаи не исключение. Асума-сенсей хмыкнул, шумно поскрёб бороду. – Ого, прямо ко всему? – пробормотал. Ино деревянно кивнула, не зная, что сказать. Кое-как нацепила на себя одежду, запахнулась в вязаную кофту. Случайно поймала своё отражение в укреплённом на стене зеркале: тень, бледная замученная тень. – Я пойду, наверное. Нужно ещё маме по дому помочь. Она думала, что Асума-сенсей будет настаивать, как обычно, но тот лишь пожал голыми плечами. – Сама доберешься? Не провожать? – спросил. Потащился вслед за ней по узкому коридору к прихожей, нависал над спиной, как голодное ненасытное существо, и только у дверей отступил: – Что ж, как скажешь. До скорого. Дорога смазалась в темноте. Пока Ино бежала домой, прыгая со здания на здание, она дважды чуть не навернулась с крыш и один раз зацепилась за перила растянутым карманом – глаза ей застилали жгучие слёзы, сердце колотилось, разрывая ударами грудь. Больно-больно-больно.***
Сай водил грифелем по альбомному листу: грифель шуршал, оставляя за собой нечеткую, как будто растушёванную уже линию. Штрихи ложились поверх белого фона, творя узор. Они сидели вдвоём, на мосту близ чайного домика, и ступни их обволакивало весенней прохладой реки. – Тебя всё это не смущает? – спросила Ино. Заметила на себе его внимательный взгляд и прибавила: – Ну, то, что я состою в команде, и вообще. Сай отложил альбом, оставив карандаш зажатым между страниц. – Это твой выбор. Уверен, ты знаешь, что делаешь. Ино нервно покусала костяшку пальца. Глаза её бесцельно блуждали по водной глади. – А что, если нет? Все так усложнилось и запуталось, Сай. Я так устала. У меня вот здесь, – она положила ладонь поверх груди и смяла ткань топа, – такая пустота. Как будто из меня душу вынули. Сай слушал, уложив подбородок на сцепленные пальцы, и в глубине его зрачков тёплыми дымными кольцами сворачивалась темнота. – Раньше я искренне верила, что командная работа и все эти миссии помогут мне набраться боевого опыта, закалиться характером. Всерьез думала, что смогу стать сильной, представляешь?.. – Ты сильная, – тихо заметил Сай. Ино усмехнулась, покачала головой как-то совсем безжизненно. Ветер подхватил и взметнул волосы, растрепал неподколотую длинную чёлку. Почему-то вдруг вспомнилась Темари-сан. Вот она – сильная. – Это не то. – А что тогда «то»? – он задал вопрос и выпрямился. Вода разбилась о его щиколотки с мягким плеском. – Чего ты хочешь? На самом деле. Она думала, и в её памяти один за другим всплывали смутные, местами подзатертые уже образы, отголоски пережитых ощущений – фотокарточки двух последних лет её жизни: случайно пойманная улыбка Чоджи, бесшумная тень Шикамару за её плечом; большая ощупывающая ладонь под её юбкой, колючие поцелуи на шее и красноватые следы от шлепков. Минуты боли – минуты удовольствия. – Я не знаю, Сай, – проговорила она, снова отводя взгляд. – Больше не знаю.