Влю[блять]ся

      Губы Кейла на вкус — десертное вишневое вино, вымоченное превосходными ожиданиями бархатистого послевкусия.       Он весь сладкий, терпкий, исчезающий на кончике языка нотами легкого прикосновения.       До онемения прекрасный.       -Ваше Величество?       Альберу тянет стон из груди, сжимает на грани горла, сдавливая зачатки в легких. Потому что все это — всего лишь его фантазии. Тонкие, стеклянные, отражаемые хрупким фундаментом чужого тела.       Ему хочется распять себя перед ним, выпотрошить собственное существование, на бликах крови выпечатывая то, что вертится в голове неизвестное количество дней, потерянных в воображении.       Кейл делает шаг. Осторожный, легкий, своими босыми ступнями по его разбитой реальности.       Альберу вскидывает руку, смотрит безмятежно неискренне. По-королевски. И Кейл останавливается, впивается нечитаемым взглядом в искусственные голубые кристаллы.       -Все нормально.       Ловит на лжи вздрагивающие зрачки и коротко усмехается.       -Спасибо за доверие, Ваше Величество.       И Альберу в очередной раз рушится, рассыпается под ядом сарказма, искажается до сбитого ритма и хаотичного движения мыслей. В очередной раз оступается.       Кейл видит его насквозь, всю его неправду, выласканную непрекращающимися касаниями до блеска. И делает шаг назад.       Как будто не видит, чего Альберу хочет на самом деле, что Альберу отдирает от себя не нити — надорванные канаты без лишних слов в излюбленном жесте толкай-притяни.       Кейл бросает усталый взгляд на сжатые в руке листы и скидывает их на кровать. Мятые, они нелепо сыпятся на алое покрывало, как язвы, как перья мертвых изрубленных голубей.       Альберу думает, что больше не сможет воображать болезненные касания, нежные поцелуи и колкую страсть, потому что перегорает от одной лишь подобной мысли в его присутствии.       Ему нужно сейчас. Ему нужно по-настоящему.       Он мечется, плачет, кричит, изнутри теряясь в собственном помутнении, и перехватывает тонкое запястье. Еще чуть-чуть, и он Кейла переломает.       Карие, почти чернильные глаза всполохами красного режут сцепленную на руке ладонь в клочья. Тонкие губы образуют белую линию, зажатые в край зубов, обесцвеченные.       Слишком сильно.       Альберу просто смотрит, не отпускает, продавливает до суставов, до будущих синяков. Он хочет вылизать эту радужку — темный шоколад с острым перцем, и тянет застывшего на себя.       -Больно, Ваше Высочество.       Кейл прав, Высочеству действительно больно, и Альберу слегка растерянно улыбается в миллиметрах от вздрагивающих ресниц.       Кейла хочется выесть, изъесть без остатка. Выжрать до сердцевины едкими поцелуями.       Десна жгутся, зудят кончики пальцев, воспаленно заходятся легкие под загнанным в пропасть сердцем. Оно еще стучит, слышишь?       Он все еще неподвижен, просчитывает дерганные удары, пойманные ладонью. Альберу хочется ближе, ярче, вкуснее. До жестокости феерично.       Кейл шипит сквозь зубы, вскидывает плетью висящую руку, прижимает к чужому лбу. И Его Величество от этого прикосновения расходится по швам, трескается до основания, просто-напросто умирает.       Кожа Кейла по-осеннему ледяная, вытканная из инея неисчерпаемым полотном. Она прожигает.       Альберу прерывисто вздыхает, толкает на кровать почти безвольное тело. Под ним целый мир, пламенными оттенками сошедшийся в конец света на терпких губах. Он в этом уверен.       -Ваше Величество.       На бледном запястье цветут бордовые синяки.       -У вас жар.       Потому что Альберу, черт возьми, пылает, касаясь сухого льда, исходится от боли, заглатывая хрупкую тень в каждом жесте.       Его Величество болен. Болен до несуществующей реальности, клешнями вырванной из цепи позвоночника.       Не хватает деталей, не хватает костей. Плоти. Дыхания. Сердцебиения.       Он вылюбил в Кейле все до единого.       Но себе не присвоил.       -Это усталость.       Усталость, ха. Альберу откровенно плачет, склоняется ниже, но прикоснуться, дотянуться, достать не может.       Трус.       Кейл следит за потерянным взглядом, Кейл, как всегда, вымороженно-хладнокровный. Кейл знает, что нужно спрашивать, что нужно говорить, что нужно делать. Он знает, как спасать людей равно как и губить их.       -Мне уйти?       И Альберу признается, что до пыли, блять, уничтожен.       Останься, люби меня и умри со мной. Втекай в мои вены вечностью.       Альберу влюблялся, влюблялся без остановки, крошась по секундам в эйфории, выведенной из строя непониманием.       Ему теперь себя не хватает.       -Уходи.       Его шепот течет осквернением по смятым губам и разорванным в кровь капиллярам.       Кейл на вкус до одури сладкий. И до одури ломкий. Распятый под его телом и выпотрошенный.       Не то чтобы Альберу когда-то хотел влюбляться.