У бабочки всего лишь день Последний день, чтобы влюбиться и умереть Но она сидит в закрытой банке Из неё можно только смотреть
Получившему силу титана отмеряно всего тринадцать лет жизни. Эрену оставался год. Всего лишь год он мог позволить себе счастье с любимым. — Я не хочу умирать, Леви — шептал парень, сжимая в руках обманчиво хрупкое тело, раскачивая из стороны в сторону, будто баюкая — Хочу остаться с тобой. Навсегда. Только ты и я. Вместе. Не хочу оставлять тебя одного. — Давай свалим подальше от всех, будем только вдвоём? — шёпот в полумраке звучит ровно, будто безралично, но на самом деле это не так. Эрен чувствует как неожиданно сильная ладонь сжимает его предплечье. Не хочет отпускать. Такое смелое и безрассудное решение - уйти, оставить всё и всех, но глаза Йегера сверкают надеждой и всепоглощающей любовью. Леви не может сопротивляться ему. Не хочет. Они знают, что капитан будет жить и дальше. Жить за двоих. Война закончилась, но так мало времени осталось друг на друга. Хотелось сбежать, но куда бежать от самого себя? Ему отмерян год. Монстр должен умереть.***
Как улетают далеко Все кто был с нею рядом Бабочка долбится в стекло Ей больше ничего не надо
Каждый вечер они не могли насытиться друг другом. Было мало. Триста шестьдесят пять дней было в запасе, и с каждым днём всё меньше. — Я не могу надышаться тобой, сопляк, — бормотал Леви, утыкаясь куда-то в район ключиц, оставляя невесомые поцелуи и чувствуя, как сильная рука скользит по спине. Эрен пах… солью и морем. Как и всё в их небольшом домике. Если прислушаться, можно услышать шум прибоя. Головокружительно. Парень перевернулся и подмял любовника под себя. Огонёк свечи дрожал, казалось, будто плясал в ртутной жидкости глаз, что смотрели неотрывно, с лёгким прищуром. — Ты прекрасен. — оставляя поцелуй чуть ниже подбородка, с придыханием шептал шатен, — Я люблю тебя.. — мягко прикусил кадык — Могу любоваться тобой вечно, — дорожка поцелуев стремится к отзывчивым розовым соскам. Широкий язык вылизывает солоноватую, вспотевшую кожу. Пальцы уже проникают внутрь. Леви не нужна излишняя подготовка, ведь это не первый раз за сегодня. — Мокрый, мягкий, открытый — тянет Эрен, мучительно медленно, однако ритмично двигая длинными пальцами внутри Аккермана. — Не тормози, Йегер, — торопит, срывающимся требовательным голосом. И одним движением Эрен входит сразу и на всю длину, практически не давая привыкнуть, разве что сделать неглубокий вдох, начинает двигаться размашисто и быстро, выбивая стоны. Леви цепляется за сильные плечи, царапает отросшими ногтями. Но что ему будет? На парне всё зарастёт наутро, как на собаке — будь она неладна чёртова сила титана! Эрен же целует и кусает всё, куда только может дотянуться, метит. И правда напоминает лохматого щенка. Последняя пара толчков и два голоса звучат будто в унисон. Леви кончает лишь на десяток секунд раньше. — Ты в порядке? — спрашивает Эрен, снова укладывая себе на грудь разморённого Леви. — Ты совсем меня заездил, — в притворном недовольстве ворчит тот. Эрен счастливо улыбается и прижимает любимое тело ещё ближе к себе, словно стремясь раствориться в нём, стать одним целым. Хотя, казалось бы, куда ближе? Он нежно прикасается губами к виску, скрытому тёмными взмокшими волосами. — Я люблю тебя, — шепчет так тихо, что будь даже вокруг толпа людей, никто бы не расслышал, только Леви, у которого по спине бегут мурашки, от жаркого шёпота молодого любовника. Аккерман ничего не отвечает, только сильнее сжимает тело в своих руках. Он не говорит о чувствах, но это не мешает вновь и вновь доказывать их несносному мальчишке. Всего лишь год.***
Свобода придёт к ним лишь со смертью Хотите верьте — хотите не верьте Но ещё не поздно освободиться Разбить банку, сбежать из больницы!
Белые каллы будто сверкают на тёмном могильном камне. Леви в который раз всматривается в выгравированое любимое имя. Желает впитать в себя каждый завиток. Так страшно однажды забыть, проснуться и не вспомнить блеск любимых малахитовых глаз, ощущение тёмных мягких волос, жар тела, биение его сердца. Хочется сказать так много, но слова иссякли, нечего рассказывать. С момента его смерти ничего не меняется, ничего не происходит. Всё стыло. А быть может дело в Леви? Невозможно радоваться жизни, когда часть сердца будто вынули и положили рядом с ним. В гроб. И закопали на двухметровую глубину. — С тобой было безгранично, Эрен. Ты лучше чая или моря на закате. Ты лучше самой свободы. — тихо прошептал Леви. — Я люблю тебя. — сказал. Наконец-то сказал. Вот только никто теперь не услышит. Пронзительный крик чаек заглушит слова, а ветер развеет их по морю, скрывая самое сокровенное. А Леви снова вернётся в пустой дом на берегу моря, в котором его больше никто не ждёт.