Призрак прошлого

Фенрис всегда оставляет зажжёнными свечи, когда Киркволл окутывает ночная тьма. Свечи расставлены по всему дому — в его подвалах оказалось достаточно запасов, чтобы эльф не скупился на освещение. Данариус, трижды проклятый, никогда добрым словом не поминался, но всё-таки был предусмотрителен. Разве что не предугадал, что его поместье однажды займёт его же бывший телохранитель и воспользуется всем, что найдёт. Вина вот уже почти не осталось — всего-то пара жалких бутылок отменного тевинтерского. Воском заливает полы, и Фенрис постоянно натыкается на уродливо застывшие бугорки. Иногда воск даже не успевает остыть и тогда эльф раздражённо шипит — его босые ступни хоть и огрубели, но боль ощущают вполне отчётливо. Впрочем, разве может такая боль сравниться с той, что ворочается неусыпно внутри годами? Он мог бы её обменять на эту, жгущую, настоящую, ощутимую физически, но не может вырвать того, что засело глубоко в недрах самого себя. Фенрис не хочет лукавить: вино и впрямь отменное. Несмотря на всё остальное поганое наследие Тевинтера, хоть что-то хорошее отыскать оказалось возможно. Но об этом беглому рабу думается лишь вскользь, на краю сознания, да так незаметно, что он забывает об этом через мгновение. Тевинтер — редкостная поганая дрянь, скопище людских пороков, алчности и гордыни. И худшее из их проявлений он ощутил на себе достаточно явно, чтобы не сомневаться в верности данной мысли. Фенрис предпочитает думать, что это вовсе не слабость. Что тёплые отблески огня на стенах и окнах — это всего лишь сигнал уличным бандитам, коими кишит Киркволл, что в этот дом соваться не стоит. Фенрис не хочет лишних убийств. Его руки и без того обагрены несмываемой кровью — хотя бы и только в его сознании. Слишком часто в темноте ему мерещились тёмные разводы на покрытых лириумными линиями руках. Зажжённые свечи создавали иллюзию спасения от собственных мыслей и сожалений, не позволяя эльфу окунуться во мрак поместья. Так было немногим легче — от трепетавших под сквозняком огоньков тени танцевали по коже, но едва ли походили на пятна крови. Фенрис засыпает под исходящий от свечей свет и просыпается, когда солнце уже заглядывает в окна. Это становится обязательным ритуалом, одним из немногих, которых эльф придерживается. Это решение устраивает его только до поры. Сны становятся беспокойнее и наполняются размытыми образами, но даже так заставляют его дрожать и сжиматься в постели, обхватывая себя руками до боли и синяков на утро. Призраки прошлого слишком назойливые и появляются всё чаще и отчётливее. Эльф видит слишком многое из того, что хотел бы не вспоминать: видит себя покорным рабом у Данариуса, видит самого Данариуса и отвращение его достигает своего предела; видит себя в окружении убитых им же воинов тумана — первых, кто показал рабу возможность жить не по чужому приказу — и воет в подушку. Мягкий и тёплый свет больше не спасает его от кошмаров. Фенрис гасит все свечи, сдаётся на волю объявшей темноты и больше не знает, есть ли хоть что-либо, что может его спасти. Фенрис не хочет оказаться слабым; но он честен с собой достаточно, чтобы признать, что в одиночку ему не справиться. Да только в Городе Цепей наберётся разве что два человека, к которым он может обратиться за помощью. Варрик, хоть и гном, хороший друг, и всегда поможет эльфу с любыми его проблемами, но он не хочет доверять ему настолько личное. И дело вовсе не в недоверии — он просто не ощущает, что имеет на это право. Вторым — но неоспоримо первым по важности — в его списке оказывается Хоук. Но идти к нему — ворошить свои и его раны. Вряд ли отступник обрадуется появлению на своём пороге эльфа, учитывая, как нехорошо они расстались в последний раз. Фенрис честно пытается. Но собственное поражение видит издалека и мечется по поместью, словно вихрь. Клейма горят и сверкают голубым, отсветы вспышек наверняка можно углядеть ещё на подходе к дому, но эльфу откровенно плевать. Он не в том состоянии, чтобы заботиться о своей или чьей-либо безопасности. Навязчивые голоса из прошлого нестройным хором звучат в его голове, заставляя метаться в тщетных попытках сбежать. Фенрис тянет ладони к ушам, зажимая их, и падает на колени на холодный пол, вымощенный камнем, не в силах сопротивляться. «Ты жалок, волчонок» звучит до боли ненавистным голосом, и эльф закрывает глаза, жмурится до цветных пятен на обратной стороне век. Боль подтачивает изнутри, её оказывается вдруг так много, что он уже не различает, что это за боль и где отыскать её источник. Всё затихает в ту секунду, когда эльфа притягивают к себе чьи-то сильные руки, укрывая в надёжных объятиях. Лириум вспыхивает снова, но Фенрис, вопреки всему, доверчиво утыкается в чужое плечо лбом, всё ещё не открывая глаз. Он вдыхает такой знакомый запах и не сдерживает облегчённого вздоха. Слишком часто такое бывало прежде, слишком часто он обнаруживал себя в этих крепких объятиях, чтобы эльф не догадался, кто пришёл ему на помощь. Но тем сложнее было увидеть, что это действительно так. Потому что если он здесь, значит… Значит… Фенрис чувствует, что клейма погасли, и тут же слышит над ухом негромкий голос. — Успокоился? Вот и славно, а то сверкал на весь Верхний город. Знаешь, тебе повезло, что рядом живу я и проходил мимо, а не какая-нибудь Мередит. Она бы тебя за мага приняла. О, представляю, что бы ты с ней сделал… — голос Хоука, несмотря на торопливо-шутливую речь, едва уловимо дрожал. Это казалось таким неправильным, что Фенрис ощутил вставший в горле ком и не нашёл в себе сил ни на что, кроме как выдавить короткое «прости». — Одного прости маловато будет, — реагирует Хоук мгновенно и зарывается пальцами в белые пряди на затылке, легонько массируя чувствительное место и за ушами. Если бы Фенрис не выдохся так от своих кошмаров, наверняка бы задохнулся от щемящей нежности. Хоук помнит.  — Как насчёт двух? — эльф наконец поднимает голову и Гаррет его не удерживает рядом, позволяя взглянуть на себя. Во взгляде мага слишком много смешанных эмоций, но беглому рабу удаётся различить хотя бы несколько: неприкрытое облегчение, сочувствие и тоска. Набор слишком лиричный, чтобы Фенрис не ощутил неловкость от чужого неравнодушия. Но его внимание переключается на слишком уж усталый вид Хоука. Синяки под его глазами уже начали достигать тех размеров, когда в них можно будет уложить по мабари в каждый. — Тебе нужно быть не здесь, — мягко качает головой Фенрис прежде, чем дожидается какого-либо ответа, и удивлённо наблюдает, как мужчина вскидывает брови, обиженно уставившись на него. — Я значит его спасать пришёл, а он… — искренне возмущается Гаррет. — Нет, ну вы видели… Нарочито полное досады обращение к несуществующей публике заставляет эльфа устало вздохнуть. — Я… Благодарен, и ценю твою помощь, но как давно ты смотрел в зеркало? — Наверняка так же давно, как и ты. Фенрис замолкает и отводит взгляд, потому что на это ему ответить нечего. Хоук прав, и после того, что он здесь застал, было бы сложно поддерживать иллюзию своего благополучия. И абсолютно нечестно — отступник же от него не скрывает. — Почему ты ничего не сказал? — вырывает эльфа из раздумий голос Хоука, и он вдруг вскидывается и несколько секунд смотрит на мужчину долгим отчаянным взглядом, словно перед прыжком в омут с духом собираясь. И тянется сам в объятия к магу и шепчет в самое ухо, задевая губами кожу. — И как ты себе это представляешь? Привет, Гаррет, я ушёл от тебя после самой горячей и лучшей ночи в моей жизни, ничего толком не объяснив, оставляя тебя теряться в догадках, а теперь меня стали мучить кошмары и мне нужна твоя помощь?  — Слов про кошмары было бы достаточно, — усмехается Хоук, но усмешка его полна затаённой нежности. Фенрис чувствует это, даже не видя его лицо. — Хотя мне приятно, что ты считаешь ту ночь лучшей, но правда, достаточно было бы сказать про кошмары. Ладони мага скользят по спине эльфа вниз, забираются под тунику и снова возвращаются на лопатки. Руки у Хоука холодные и Фенрис поводит плечами, шумно выдыхая через нос, но не стремится уклониться от этих прикосновений, воспринимая их как долгожданное избавление от череды бесконечных терзаний. Фенрис снова не отвечает и на этот раз их обоих окутывает тишина. Она отличается о той, которая звенящей пеленой окутывала эльфа в часы его одиночества и зудяще пробиралась под кожу. Эта же мягко оседает на плечи и веет домашним уютом — как бы ни было странно об этом думать в запущенном до упаднического состояния особняке. Фенрис не сильно верит в Создателя, но, если это он направил Хоука к его дому и не позволил его чувствам в отношении беглого раба выгореть за столь долгий срок, Фенрис даже согласен выразить ему благодарность.  — Пойдём, — в конце концов выдыхает Хоук и первым поднимается на ноги, протягивая эльфу руку. Фенрис смотрит на протянутую ладонь с растерянностью, но желание ухватиться и переплести с чужими пальцами свои жгучим ужом вьётся за рёбрами. Он поднимает взгляд на лицо Гаррета медленно, оттягивая волнующий вопрос. — Куда? — Ко мне. Я тебя не оставлю здесь, пока мы не выясним, как именно тебе помочь и… — Разве ты готов… принять меня обратно? — Фенрис перебивает, пожалуй, впервые в жизни Хоука, но не может ничего с собой поделать. Вопрос слишком волнующий, чтобы эльф мог выжидать ещё хоть сколько-нибудь. — А ты никак ждёшь, что я здесь сижу, утешаю тебя, предлагаю буквально руку помощи, чтобы затем сказать нет? — Хоук снова пытается отшутиться, но его усталость берёт своё. Гаррет выдыхает тяжело, но поясняет терпеливо, отчётливо и ясно для сомневающегося эльфа:  — Я всегда готов принять тебя, Фенрис. Не был уверен, что тебе это нужно, но… Я всегда тебе рад. Даже если мы действительно только поищем способ вернуть тебя к спокойной жизни. Хоть у кого-то она должна в итоге быть. Раз у меня никак не получается, хотя я очень даже стараюсь, то хоть… Эй, что это тебя так веселит? Хоук слышит негромкий смешок и оказывается сбит с толку неожиданным весельем Фенриса, но всё же склонен считать, что это не самый дурной признак в сложившейся ситуации. Фенрис же улыбается одними уголками губ. А затем берётся за протянутую руку и рывком поднимается, оказываясь прямо напротив Хоука.  — Kaffas, да какая спокойная жизнь с тобой? — усмехается эльф и больше чувствует, чем видит на самом деле, как ему светло в окружающем полумраке рядом со своим магом.