Утро начинается с рыбного бульона!

Какая-то птичка, сидя, должно быть, на подоконнике, радостно верещала свои трели. Пернатая гадина распевалась всё громче, яростней и настырней, и Гинтоки, и так страдающий от невыносимой головной боли, просто швырнул в сторону предполагаемого окна первую попавшуюся вслепую под руку вещь (странно знакомую в тактильном плане, к слову сказать). Он не открывал глаз, но, наслаждаясь внезапно наступившей тишиной, понял — попал. Втихаря надеясь, что орущей птичке пришлось несладко, перевернулся на другой бок — так тюкающая молотом в висках головная боль немного притуплялась, а тошнота отступала. Состояние было не просто хреновым, а наихреновейшим из возможных. И он бы с радостью вспомнил, как вечер перетёк в такое вот доброе утро, но любая попытка воссоздать картину предыдущей ночи оборачивалась провалом и сильным приступом тошноты. Кажется, Умибозу прибыл в очередной раз на Землю повидаться с Кагурой, а заодно забрать прожорливую бестию на пару дней повидать и другие планеты, поразмяться немного. И, кажется, в честь этого Гинтоки отправил очкарика к сестре и решил выпить — совсем чуть-чуть, конечно же. Кагура страшно не любила пьяных, даже когда дело касалось Гин-чана. А когда Кагуре что-то не нравилось, в Эдо наступал очередной армагеддец, и разгребать последствия приходилось именно ему, как опекуну малявки-ято. Кажется, он кого-то встретил в наливайке, где и решил немного выпить, а потом… потом последним, что помнил Гинтоки, был выход из какого-то бара на окраине квартала Кабуки, выход, к которому его волокли за шкирку, как куль с тряпьём, чтобы… что? Измученный алкоголем организм не выдержал, и Гинтоки, проклиная всё на свете и лишнюю бутылку саке в частности, открыл глаза. О чём, впрочем, тут же пожалел.  — Какого… — только и смог просипеть он, разглядывая руины Йородзуи и человека, спящего на полу недалеко от него. Даже внезапно усилившееся желание вывернуться наизнанку над унитазом, даже желание закодироваться и никогда в жизни не пить ничего, что крепче кефира отступило. Теперь хотелось только сделать сэппуку. В комнате, залитой ярким утренним солнцем, царил такой бардак, будто прямо посреди неё высадился весь флот Сакамото вместе с кораблями, а потом вдоволь порезвился Хедоро, Садахару и сам сатана в лице Окиты с базукой и в крайне хреновом расположении духа. Диван с торчащей из него пружиной был перевёрнут на дыбы, стол — разломан аккурат пополам, телефон, который до этого на нём стоял, тоже. В шкафу, где спала обычно Кагура, напихана какая-то непонятная дрянь, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся чёрной одеждой, подозрительно похожей на форму и отчего-то сильно воняющей рыбой. Об осколках, обломках, щепках, обрывках и прочей непотребщине, толстым слоем покрывавшей пол, нечего было и говорить. В одной из стен торчал аж до половины его боккен. Впрочем, всё это было не так страшно. Это всё поправимо, это можно было убрать, починить, поставить на место. Спящий на полу его конуры в чём мать родила замкомандующего Шинсенгуми в синяках и ссадинах — дело другое. Это веником и тряпкой не исправить. Гинтоки, хрипя от боли, с трудом сел на полу и обхватил раскалывающиеся виски руками. Обещал же себе больше никогда так не пить, особенно с Хиджикатой, и вот, пожалуйста. От смены положения тела его снова замутило, перед глазами поплыли мерзкие круги. Сменив положение, он заметил ещё одну деталь. Штанов на нём не было. Вся остальная одежда, включая сапоги, была, но в настолько плачевном состоянии, что её проще было бы сжечь, чем отстирать. А вот штанов не было. И это было уже интересно.  — Эй! Эй, ты! Чёрт бы тебя побрал, Гинтоки! А ну выходи! — стук во входную дверь разорвал тишину, как когтями. Ещё и бабку черти принесли, будто всего остального было мало. Хиджиката, по-прежнему спящий, ругнулся сквозь сон, послав кого-то нахер, и перевернулся на спину. — Учти, засранец, никакой аренды не хватит, чтобы я забыла за вчерашнее! Выходи, я сказала, или я сама сейчас зайду! «Твою ж мать, — пронеслось в кудрявой голове, — нельзя, чтобы бабка увидела этот погром и голого мужика среди комнаты! Я же никогда не смогу придумать внятное объяснение этой ситуации!». Понимание того, что ещё секунда — и позора будет не миновать, придала сил. Он вскочил и, держась то за стену, то за голову, то за какого-то чёрта прострелившую болью поясницу поочерёдно, поспешил к двери — успокаивать монстра за ней нужно было немедленно.  — Да не ори ты так, старая ведьма, — почти бодро сказал Гинтоки, слегка приоткрывая дверь и надеясь, что армагеддон в комнате не видно. — Что я мог такого натворить, по-твоему? Старуха, смолившая на пороге сигарету, окинула Гинтоки презрительным взглядом, будто примеряясь, об какую именно точку его лба потушить окурок.  — Что ты мог натворить? Проще будет сказать, что вы оба не натворили вчера, идиоты. Вы какого хрена вчера устроили?! — Отосе от души влепила Гинтоки затрещину, и тошнота во много раз усилилась. — Сначала ваши вопли, потом драка прямо у меня в закусочной. Тама и Катерина, конечно, уговорили вас уйти наверх, но вы мне всех посетителей распугали, а у меня их и так немного! То, что творилось потом наверху, нельзя даже словами описать. Вы что вообще там делали?!  — А на что похоже было? — тупо спросил Гинтоки, молясь, чтобы очередной приступ тошноты не оказался сильнее его силы воли и, кажется, проигрывая эту битву.  — На драку двух пьяных дегенератов, смешанную с ураганом «Катрина» и порнофильмом! И знаешь, что? Лучше бы тебе сейчас же придумать хоть какую-то причину, по которой я не должна тебя выселить! Гинтоки, почесав кудрявую голову, начал было оправдываться:  — Возможно, я перебрал вчера, возможно даже, что не я один. Но я совершенно ничего не помню, и было бы очень кстати с твоей стороны хоть чуть-чуть прояс… Старуха Отосе, видимо, что-то заметив, вдруг распахнула глаза и отшатнулась от двери, перебив его:  — Придурок! Я уже слишком стара для таких вещей, но прежде, чем открывать дверь кому-нибудь, натяни портки хотя бы! Битва с приступом тошноты всё же была проиграна. Не в силах больше удерживать всё в себе, Гинтоки согнулся пополам и от души блеванул прямо Отосе под ноги. Дверь, ничем более не сдерживаемая, открылась во всю ширину, явив миру и глазам Отосе в частности и хаос в Йородзуе, и Гинтоки без штанов. Последний молился всем богам, чтобы хотя бы голый Хиджиката остался вне поля зрения. Утро выдалось на редкость добрым. Добрее было просто некуда. «Это поражение по всем фронтам», — пронеслось у него в голове прежде, чем Отосе, брезгливо отступив от лужи блевотины и ёмко назвав его пьяницей, ушла вниз по лестнице, явно не горя желанием хоть что-нибудь ему рассказать о вчерашнем. Будто в насмешку ему, из комнаты донеслось тихое, но многообещающее:  — Я тебя даже не убью, я просто тебя уничтожу, Йородзуя. Хиджиката, проснувшийся в неподобающем не то что для замкомандующего Шинсенгуми и самурая, а в принципе для приличного человека виде, тихо ругался сквозь зубы. Похмелье было адским, и в который раз он пообещал себе мысленно, что больше уж точно ни капли, особенно с Гинтоки. Справедливости ради, он совершенно не помнил, как оказался в полуразваленной конуре Йородзуи и как вообще встретил его. Он просто хотел немного выпить в честь пятницы — совсем немного, конечно же. В какой-то момент забегаловка сменилась на потрёпанный жизнью бар на окраине квартала Кабуки, и последнее, что он помнил, было как раз входной дверью этого самого бара, к которой он тащил чьё-то тело за шиворот. Кого, зачем и куда тащил оставалось загадкой. Как и то, какая неведомая сила здесь всё разгромила. Не его проблемы, конечно — найти бы только одежду и свалить отсюда, да поскорее. Но вот сам факт того, что эту самую одежду придётся искать, сильно его напрягал. Факт того, что поясница ныла, он сам весь в синяках и ссадинах, а синяки на левом бедре очень уж похожи на следы от пальцев, напрягал его ещё сильнее. Он понимал — ему просто жизненно необходимо было узнать, что же вчера случилось. И почему-то догадывался, что эти знания ему совсем не понравятся. Хозяин жилища негромко переговаривался с какой-то орущей старухой — наверное, хозяйка закусочной внизу пришла выяснять отношения, такой бардак просто не мог пройти бесшумно. Что-то в белобрысом было неправильно, насколько он мог видеть. Входную дверь он держал как-то странно, высунув только верхнюю часть тела вместе с кудрявой башкой и пряча нижнюю. И когда Гинтоки слегка пошатнулся, а его кимоно немного двинулось, распахиваясь, замком понял, что же не так и охренел окончательно. На Йородзуе не было штанов. Нехорошие мысли зароились в тяжёлой голове, как пчёлы в улье, но выделить хоть одну среди них не получалось. «Нельзя, чтобы бабка увидела всё это, я же никогда не придумаю оправдание!», — панически подумал Хиджиката и, невзирая на головную боль и тошноту, по-пластунски отполз подальше от двери, молясь, чтобы не заметили и чтобы в полу не было заноз. Отползая и отметив звуки опорожнения содержимого желудка со стороны двери, увидел распахнутый шкаф с безобразно скомканной формой, и вот это стало последней каплей. Форму он всегда старательно и аккуратно гладил, требуя того же от подчинённых, а тут…  — Я тебя даже не убью, я просто тебя уничтожу, Йородзуя.  — Э? — Гинтоки, прекратив блевать, распрямился и с очень нервным выражением лица посмотрел на него. — Утречка, Оогуши-кун. Ты бы оделся, что ли?  — Кто бы говорил! — рявкнул Хиджиката. — Живо объясни, что произошло, скотина, или я своими руками тебя на фарш пущу! — он оглянулся вокруг в поисках меча, но так и не увидел его во всеобщем хаосе, что царил вокруг. — Чёрт, где мой меч? Да как я вообще здесь оказался-то, мать твою?!  — А мне-то откуда знать, — выражение лица Гинтоки отчего-то стало ещё более нервным. Ещё бы — он наконец-то понял, что же именно такое знакомое на ощупь запустил в сторону той треклятой пташки. Оставалось надеяться, что меч Хиджикаты подберёт Тама, а не какой-то прохожий. Второго отаку мир мог и не выдержать.

***

 — Итак, — выдохнул дым найденной на полу сигареты замком, — в сухом остатке ни ты, ни я понятия не имеем, что вчера накуролесили, твой дом в руинах, ты проснулся без штанов, а я… чёрт возьми, не будем об этом.  — Нет-нет, что ещё за «не будем об этом»? — передразнил его Гинтоки. — Говори как есть, Оогуши-кун, проснулся с джаставеем наружу, удовлетворяя свои потребности в эксгибиционизме, не исключено, что в пользу фансервиса. Это, по-твоему, достойно самурая?  — Заткнись! — разозлился Хиджиката, конечно, ведясь на неприкрытый троллинг. — Ты точно так же с джаставеем наружу был, ещё и женщине открыл дверь в таком виде, позорище, это уж точно недостойно самурая!  — Да какая она нахрен женщина, эта курага была ею тогда же, когда Будда был молодым!  — Да без разницы! Это сейчас вообще не важно, нам нужно понять, что мы вчера натворили, и та старая ведьма внизу могла бы нам помочь, если бы ты не начал блевать ей под ноги! А теперь вот поди знай, могу ли я показаться в обществе или нет.  — На твоём месте я бы вообще стал затворником, Оогуши-кун. Ну, знаешь, хиккикомори. С твоим лицом… Рассуждения о лице Хиджикаты прервал смачный пинок. Замком, хоть и мучился от похмелья, настроен был весьма серьёзно. Единственный его выходной был безнадежно испорчен с самого начала, что аж никак не способствовало дружелюбию и хорошему настроению с его стороны, и бредни Гинтоки не вызывали даже желания поспорить и постебать. Как полицейский, он видел очередное дело, которое надо было срочно раскрыть. Пускай и ценой своей репутации и нарастающего желания сделать сэппуку.  — Слушай сюда, бесполезная куча, — сурово начал он, поднимаясь с загаженного пола и натягивая сильно измятый китель — утюга в лачуге Йородзуи отродясь не водилось. — Раз уж ты не смог совладать даже с собственным желудком, к бабке спущусь я. Попытаюсь выяснить, что вообще вчера происходило, насколько всё плохо, во что я по твоей вине вляпался и как мы вообще с тобой пересеклись. А ты, пока меня не будет, оденься уже наконец, надоел твой непотребный вид и…  — Стоять, Хиджиката-кун, — крепкая рука схватила и почти пригвоздила обратно к полу так, что он едва не упал. — Ты думаешь, Гин-сан такой идиот, что отпустит тебя вниз, чтобы ты тут же ушёл в свою казарму и оставил меня одного в этой жопе? Дудки. Мы слишком похоже мыслим, чтобы я повёлся, — ухмыльнулся Гинтоки. — Вместе спустимся. И вместе будем выяснять, что случилось. Замком недовольно цыкнул сквозь зубы, но ничего поделать не смог. Гинтоки оказался на редкость проницательным.  — Эй, Оогуши-кун, — окликнул его Гинтоки на пороге ванной, допивая стакан с шипящим алка-зельтцером, пока замком уже в который раз умывался холодной водой и её же жадно пил прямо из-под крана — сушняк у него был страшный.  — Фево нада? — спросил он, не отвлекаясь от своего занятия. Где-то здесь должна была быть зубная паста. Если выбирать между тем, чтобы чистить зубы пальцем или не чистить зубы вообще, первый вариант куда предпочтительнее.  — А как так получилось, что я проснулся без штанов, но в сапогах? Я должен был или снять их, не снимая обувь — а чисто технически это невозможно, или снять штаны и надеть сапоги обратно. Но тут встаёт вопрос: а нахрена? Нахрена я, во-первых, их напялил, а, во-вторых, нахрена я вообще раздевался, ещё и так… прицельно? — он почесал подбородок и почему-то явно занервничал. Хиджиката, почистив-таки зубы и ничтоже сумняшеся вытерев покрасневшее от холодной воды лицо чужим полотенцем, старался этот вопрос игнорировать. Совпадение с пробуждением в чём мать родила, отсутствием штанов у Гинтоки и болью в пояснице наводила на нехорошие мысли, и он гнал их прочь так, как только мог. Получалось не очень, но он пытался.  — А, кстати, Оогуши-кун, — как бы между делом сказал Йородзуя, дождавшись, когда Хиджиката как следует вытрет лицо полотенцем, — на твоём бы месте я бы брал соседнее, этим я вытираю свой джаставей после душа. Замком почувствовал, как красное от холодной воды лицо белеет от злости, но сказать или сделать ничего не успел — его отвлёк звук открывающейся входной двери. Судя по тому, как подпрыгнул Гинтоки, он то ли не ждал гостей, то ли напрочь о них забыл.  — Гин-сан! — окликнули с порога знакомым голосом. — Гин-сан, ты дома? Там кто-то под дверью наблевал, ты в курсе? Гин… это что ещё такое, а?!  — Шинпачи, — обречённо вздохнул Йородзуя, ставя стакан прямо в умывальник, — ну твою ж мать, а. Паренёк так и застыл на пороге, вереща и ругаясь на чём свет стоит, в перерывах между этим просто молча тыкая пальцем на особо загаженные участки — наверное, в эти моменты у него слов просто не находилось. Конечно, Гинтоки забыл, что Йородзуя и по субботам работает, и бедняга-очкарик, заглянувший с утра на своё, если можно так сказать, рабочее место, был более чем впечатлён масштабом беспорядка. «Хорошо, что не пришёл часом раньше, — подумал Гинтоки, по обыкновению пропуская вопли Шинпачи мимо ушей, — иначе пришлось бы до конца жизни ему моральную компенсацию выплачивать».  — Ёлки, Гин-сан, да как ты вообще это сделал?! — продолжал надрываться очкарик. — Здесь что, сражение было?! Да я всего на вечер и ночь ушёл, ты что тут…  — Ои-ои, да не ори ты так, — второй раз за утро простонал Гинтоки. Крики снова распаляли приглушённое выпитым алка-зельтцером похмелье. — Потом как-нибудь расскажу, ладно?  — Ни хрена не ладно! Ты превратил Йородзую в руины! Возможно, сцена с выяснением отношений продолжалась бы и дольше, но дольше ждать было просто нельзя. Балаган пора было прекращать. Замком, пятнадцать раз умытый снова и вытеревшийся уже другим полотенцем, вышел на вопли. Шинпачи не замечал Хиджикату в дверном проёме — был занят распеканием нерадивого взрослого в хвост и в гриву. Зрелище было хоть и до неприличия громкое, но очень уж грело душу, и он бы с удовольствием посмотрел на это ещё минут пятнадцать как минимум, но желание поскорее убраться отсюда и выяснить события прошедшей ночи перевесило. К тому же, поясница и не думала прекращать болеть, чем только подогревала интерес. Поэтому он просто вошёл в привычный образ и громко, гораздо громче Шинпачи, гаркнул:  — Слушать мою команду, салага! — парнишка резко умолк и подпрыгнул от неожиданности. — Найти в этом доме веник, швабру и тряпки — раз!  — Есть! — чисто на автомате отозвался Шинпачи.  — Вспомнить, как ими пользоваться — два!  — Есть!  — Ои, это мой подчинённый вообще…  — Заткнулся нахрен! Чтобы до прихода начальства здесь был идеальный порядок — три!  — Да почему я?! — заорал Шинпачи. — Почему Йородзую разбомбили вы, а убирать должен я?! Эй, Хиджиката-сан, он даже зарплату нам с Кагурой платит от случая к случаю, так какого хрена тогда… Замком посмотрел на него так, что тот мигом осёкся и вытянулся по стойке «смирно». Взгляд у него был тренированный, отработанный годами воспитания младших по званию — тяжело быть нянькой для орды взрослых мужиков и не научиться смотреть вот так. Увидев, что нужный эффект получен, Хиджиката отчеканил:  — Потому что приказ старшего по званию не обсуждается. Выполнять! Гинтоки в ответ на непонимающий и полный ужаса взгляд несчастного очкарика только развёл руками, очевидно, сдерживая рвущийся наружу ржач:  — Ты слышал майору, Пацсан. Боюсь, тебе придётся навести тут порядок до моего возвращения. Счастливо оставаться.  — Собачья жизнь, — ругнулся под нос Шинпачи и отправился на поиски веника, пока «старшие по званию» хлопнули дверью с той стороны.

***

Гинтоки не выдержал — расхохотался, как только дверь за ними закрылась. День набирал обороты — был май, и солнце уже грело вовсю, а ветер был тёплым и пах цветущими фруктовыми деревьями. Людей и аманто на улице было немного, что было странно, учитывая прекрасную погоду. Йородзуя с наслаждением вдохнул свежего весеннего воздуха и гоготнул в последний раз:  — Вот это я понимаю, дьявольский замкомандующего! А не сбагрить ли детишек тебе на перевоспитание?  — Ты в блевотину вступил, — хмыкнул Хиджиката, закуривая сигарету. — А детишкам плати зарплату, чтоб тебя, иначе привлеку за эксплуатацию детского труда. И шевелись уже резче, мой выходной не резиновый! Хотя стой, погоди секунду, что это там под окном, не моя ли катана случайно? Тц, точно она, я вижу на ножнах следы от майонеза. И как только здесь оказалась? Гинтоки пожал плечами с самым невинным видом, на который только был способен — следить, мол, надо за своими вещами, Оогуши-кун, только и всего. Старуха Отосе протирала барную стойку, когда на пороге её закусочной появились два измятых похмельных тела. На их появление она отреагировала флегматично. Она так часто видела пьяных и похмельных, что визит этих двух придурков воспринимала как закономерность, которая должна была произойти.  — Утречка, Отосе-сан, — поздоровался замком.  — Ты, в общем, извини за тот перформанс с утра, — почесал в затылке Гинтоки. — Зайти можно? Бабка потушила сигарету в чашке с саке, которую кто-то из посетителей оставил на стойке, и жестом пригласила мужчин внутрь. Тамы и Катерины внутри не было — наверное, старуха отправила их за покупками или и вовсе дала выходной. Гинтоки торопливо осмотрел закусочную и с облегчением обнаружил, что следов погрома, как в Йородзуе, здесь нет. Старуха что-то упоминала про их с Хиджикатой драку, ураган и какой-то порнофильм с распуганными посетителями — он точно не помнил, слишком плохо ему в тот момент было. Но вот часть с порнофильмом его напрягала. Умываясь в ванной, пока замком напяливал измятый мундир, он обнаружил на шее и груди странные пятна фиолетово-бордового цвета. Он определённо знал, что это такое — взрослый мужик, как-никак, но даже мысленно сказать это самому себе просто не мог. Гинтоки прошёл через многое, но это было бы перебором даже для ветерана войны. Только не это.  — Я так понимаю, вам интересно, что произошло, да? — прищурившись, спросила старуха Отосе. — Садитесь, идиоты. Будете подопытными, раз вчера устроили здесь кавардак.  — Какими ещё подопытными? — напрягся замком. — А может, обойдёмся без вот этого всего и вы просто расскажете нам уже наконец, во что я влез из-за этого кретина?  — От кретина слышу, — не остался в долгу Гинтоки, подпирая голову рукой. Отосе покачала головой и нехорошо улыбнулась:  — Нет-нет, Хиджиката-сан. Это было бы слишком просто. Говоря начистоту, я знаю о происходящем только с того момента, как вы ввалились в мою закусочную и начали друг друга метелить. Но, знаете, такие истории должны служить хорошим уроком для их участников. Раз уж натворили дел вчера — будете получать по полной программе, иначе никакого поучительного эффекта не будет. Правда, Гинтоки?  — Я не понимаю, к чему ты клонишь, но мне это вообще не нравится, — честно ответил самурай. — Хочешь продать нас на органы за то, что распугали тебе посетителей?  — Да было бы там что продавать, — скептично хмыкнула она. — Прокуренные лёгкие и пропитая печень много не стоят. Нет, у меня есть кое-что получше. Я ничего не стану вам рассказывать. Вы сами всё вспомните и сделаете выводы. Идите за мной, и поживее. Сейчас я всё вам объясню. Стоя на заднем дворе закусочной в переулке и сжимая в руках пузырьки из красивого белого фарфора, они напряжённо думали над тем, что сказала старуха. С её слов, какие-то аманто, не так давно заглянувшие к ней пропустить пиалку местного пойла, рассчитались с ней не деньгами, которые просто забыли обменять, а чем-то куда интереснее. Аманто с далёкой планеты оставили ей пару флаконов какого-то странного лекарства, которое лечило любое похмелье и заставляло вспомнить всю попойку до мельчайших подробностей, если вдруг бедолага терял память поутру — полезная штука в некоторых щекотливых ситуациях. Не то чтобы Отосе была довольна таким поворотом событий, но оплату всё же взяла — лучше, чем ничего. А вот возможности протестировать содержимое фарфоровых сосудов пока не предоставилось. До сегодняшнего утра, конечно же.  — Любой проступок должен быть осознан и принят к сведению на будущее, — нравоучительно сказала она, протянув им два одинаковых флакона. — Можете выпить их на заднем дворе, там всё равно никто не ходит. А можете не пить вообще, и тогда только я буду знать о том, что случилось вчера, — хитро улыбнулась она и ушла восвояси. Конечно, выбор был очевиден. Но перспективы пить непонятно что в качестве подопытных радости не внушали. Мало ли, что там было в тех флаконах?  — Твою мать, да чтоб я ещё хоть раз с тобой пил, — вздохнул замком, пристально глядя на хрупкий фарфоровый сосуд. — Чур, ты первый.  — Это почему же вдруг?! — возмутился Гинтоки.  — Тебя не жалко, — ухмыльнулся замком. — А что это ты так скривился, Йородзуя? Тебе слабо́ выпить этот флакон? Струсил?  — Иди нахер, Хиджиката, — огрызнулся он. — Детская провокация, Гин-сан на такое не ведётся. Лучше бы тебе подать пример, говорят, собаки могут сожрать что угодно и прекрасно себя после этого чувствуют. Давай, доказывай теорию. Если с тобой через десять минут всё будет нормально, я тоже выпью. Глаза замкома нехорошо блеснули:  — Это ты меня сейчас псиной назвал, ублюдок? Признайся, тебе на самом деле просто страшно пить первым. Ты спасовал, как обычно.  — Мы уже это проходили, Оогуши-кун. Так дело не пойдет, мы будем до вечера препираться. Предлагаю выпить на счёт три, одновременно.  — Ну и тупость, — фыркнул замком, выпуская струйку сигаретного дыма. — А если там нихрена не лекарство и мы оба тут помрём или отравимся, что тогда? Ты просто представь, замкомандующего Шинсенгуми найдут здесь — может, даже не сегодня и не завтра, в зассаном переулке, встретившим бесславную кончину в такой компании, отравившись непонятной дрянью. Нет уж!  — Если я откину лыжи вот так, в переулке, траванувшись лекарством от похмелья, манге во всех смыслах придёт конец, — флегматично пожал плечами Гинтоки. — Главные герои сёнена не умирают так тупо, что ты как маленький. Давай уже, решайся быстрее. Нам надо просто выяснить, что случилось, и разойтись по своим делам.  — У тебя нет дел, ты бездельник, — буркнул замком, потушив окурок о стену, — ладно, давай. Пора завязывать с этим дурацким утром. На счёт три. Раз…  — Два…  — Три! Гинтоки открыл зажмуренные было глаза и посмотрел на замкома. Замком точно так же смотрел на него.  — Мудак, ты не выпил! — возмутился Йородзуя, пнув Хиджикату в голень и тут же получив в ответ. От резкого движения боль в пояснице усилилась стократно.  — От мудака слышу, ты даже пробку не вынул! — он пнул Гинтоки снова. — Сам же предложил, так какого чёрта тогда творишь?! Тебе вообще нужно узнать, что произошло? Кончай уже ломать комедию! У меня полно дел поважнее, знаешь ли!  — А что, прожигание чужих налогов уже считается важным делом? Ай-та-та-та, прекрати сейчас же! Оставь мои кудри в покое! Давай заново, обещаю больше не паясничать! На вкус лекарство от похмелья было приторно-сладким, как концентрат из сахара. Гинтоки с удовольствием опрокинул бы ещё пару таких флакончиков, Хиджиката скривился от отвращения. Накрыло их моментально и одновременно — в висках на миг прострелила такая боль, будто через уши пропустили раскалённый катетер, и они оба с коротким ругательством осели на землю. Память вернулась мгновенно, от похмелья не осталось ни следа, но легче от этого не становилось. Мысль в их головах тоже была общей: «зря мы это сделали». Вечер пятницы, квартал Кабуки. Наливайка. Даже для пятничного вечера людей было многовато. Гинтоки допил вторую пиалу довольно дрянного саке и поморщился. Денег на что-то получше у него не было, как и прибыльной работёнки в последнее время, так что приходилось довольствоваться малым. Гостеприимный хозяин наливайки, хорошо знавший кудрявого клиента, учтиво улыбнулся и поставил перед ним дымящуюся тарелку риса с огромной кучей сладких красных бобов:  — Ваш Уджи-Гинтоки-дон, господин самурай. Хорошего вечера.  — Спасибо, — кивнул Гинтоки.  — И ваш Хиджиката-спешл, господин полицейский. Хорошего вечера.  — Спасибо, — ответил знакомый голос. Следом раздался щелчок зажигалки и откуда-то слева повеяло сигаретным дымком. Гинтоки скосил глаза в сторону звука и запаха. Ну конечно. Хотел выпить спокойно, и тут на тебе — замком Шинсенгуми собственной персоной. «Ну уж нет, — подумал Гинтоки, взяв палочки для еды, — не сегодня, нет-нет. Сегодня я просто хочу выпить и сделаю вид, что никакого Хиджикаты здесь не сидит. Да, так и сделаю.» Замком сидел совсем рядом — буквально через один табурет, на котором ел рамен какой-то забулдыга, точно так же у стойки. Замком точно так же, скосив глаза, наблюдал за невесть откуда взявшимся Йородзуей. «Нет уж, я зашёл выпить в честь пятницы, просто выпить в честь пятницы, и никакой кудрявый придурок не испортит мне вечер, — подумал он, — я сделаю вид, что его тут нет, проигнорирую, даже если будет лезть. Не сегодня.» Пить не получалось — выпивка не лезла в горло. Оба прекрасно видели друг друга, оба прекрасно знали, что друг за другом следят, и обоих это сильно нервировало. В такой обстановке даже при всём желании расслабиться не вышло бы. Но оба прекрасно понимали и то, что теперь просто покинуть наливайку и пойти в другое заведение уже не получится — это значило бы, что ушедший не просто признал присутствие своего оппонента рядом, но ещё и уступил ему, а этого делать было аж никак нельзя. Гордость бы не позволила. Упёртость — тем более. Забулдыга с раменом вдруг пьяно икнул, дёрнулся и выронил тарелку из дрогнувших рук, и пахучий рыбный бульон с остатками лапши расплескался на сидящих по обе стороны от него.  — Ои! Аккуратнее, как мне потом отстирать твою еду от белого кимоно, чёртов старик?! — возмутился Гинтоки. Он лукавил — на кимоно пахнущий рыбой бульон чудом не попал, окатив только штаны. А вот Хиджикате, сидевшему по левую сторону, досталось куда больше — его облили конкретно, так, что вся форма теперь была испорчена. Замком возмущался, но всё без толку — старикан просто смотался прочь из забегаловки, даже не заплатив за свой ужин. Судя по реакции улыбчивого хозяина — не в первый раз. Гинтоки не выдержал и прыснул от смеха, пообещав себе мысленно когда-нибудь раздобыть лишние триста йен и лично купить этому старику ещё порцию рамена.  — Чего ржёшь, придурок? — автоматически огрызнулся Хиджиката и тут же мысленно одёрнул себя, но было поздно. Вооружённый нейтралитет разбился с грохотом и вдребезги.  — Я? Да ни в жизнь, — лицо Йородзуи растянула ехидная лыба, и у замкома почти физически зачесались руки. — Я просто выпить пришёл, Оогуши-кун. А что, ты всё это время здесь сидел? Надо же, я и не заметил.  — Удивительно, я тоже тебя не заметил, надо же, какое совпадение, — подхватил он и опрокинул ещё одну пиалу с саке, — предлагаю не замечать друг друга и дальше, как тебе мысль? Я не хочу тратить этот вечер на дурацкий спор с тобой. Мне хватит Окиты и старика с бульоном, знаешь ли. Гинтоки кивнул в знак согласия. Выпивка, впрочем, всё равно не лезла ни одному, ни второму. Присутствие друг друга странным образом убивало любое желание расслабляться пятничным вечером. Они просидели пять минут. Десять. Пятнадцать. Саке в чашках не убавилось ни на миллиметр, а чёрная аура всё сгущалась. Даже приветливый хозяин закусочной перестал улыбаться и смотрел теперь на них с опаской. В конце-концов, Гинтоки не выдержал:  — Так продолжаться не может, Оогуши-кун, я пришёл сюда выпить, а не сидеть и втыкать. Раз уж мы не в состоянии друг друга игнорировать и в присутствии друг друга тоже сидеть не можем, один из нас должен уйти. Уйти как мужчина. Предлагаю пари. Перепьёшь меня — и я уйду отсюда в другое место. Но если я перепью тебя — свалишь ты. В итоге ты всё равно, конечно, свалишь, куда тебе до меня, но это просто формальность, её нужно соблюдать. Идёт? Глаза замкома сверкнули недобрым огнём:  — Думаешь, обойдёшь меня? Попробуй, придурок. Я покажу тебе, что значит пить с замкомандующего Шинсенгуми! После этих слов вечер пошёл куда веселее — оба пили как не в себя, лишь бы перещеголять своего оппонента. Улыбчивый хозяин уже не просто не улыбался, а явно нервничал, понимая, что ничем хорошим эта попойка не закончится и молясь, чтобы заканчивалась она где-нибудь не в его заведении.  — Что, солдафон, с-с-сдаёшься? — дебильно хихикнул Гинтоки, когда вторая бутылка закончилась. «Солдафон» с трудом сфокусировал взгляд на собутыльнике, поправил лацкан кителя (промахнулся, но тут же исправился с третьего раза) и почти не заплетаясь ответил:  — Хр-р-ренушки! Э, хозяин, налей-ка нам ещё! Хозяин дураком не был. Хозяин видел, что дело дрянь, и больше участия в этом принимать не хотел. Хозяин слишком хорошо знал, что споры двух пьяниц обычно заканчиваются дракой. Поэтому хозяин наклонился, снова нацепив фирменную отеческую улыбку, и сказал тихонечко, перегнувшись через стойку:  — Знаете, господа, мои запасы саке в этот вечер уже исчерпаны, так что ничем не могу вам помочь. Лучше бы вам объявить ничью или идти в бар в квартале отсюда. Там заправляет чудная старушка, очень добрая женщина, думаю, там вам найдётся, чем продолжить вечер. Ничья, конечно, никого не устраивала. К великому облегчению добродушного хозяина, господа самураи выбрали второй вариант. К несчастью господ самураев, тот самый бар принадлежал отнюдь не доброй старой женщине — уж Гинтоки-то за столько лет знакомства прекрасно это знал. Спорить о какой-то ерунде они начали сразу же, как только вышли за дверь. Сначала по мелочи — в темноте кто-то наступил кому-то на ногу. Потом плёвый спор перерос в полноценную ругань, и в закусочную Отосе они ввалились уже метеля друг друга во всю дурь. Кто-то пронзительно закричал, со всех сторон в дерущихся полетели остатки еды из тарелок, остатки питья из чашек, пинки, тычки и ругательства потревоженных посетителей, но разнять болванов смог только ушат холодной воды, вылитый на них хозяйкой. Отосе — грозная, мечущая взглядом молнии, выглядела так, будто ещё чуть-чуть — и из её закусочной вынесут два трупа. К ней подошли помощницы — Катерина и Тама. Злобная кошкоженщина предложила выбросить дебоширов за дверь, Тама стала уговаривать пойти наверх и отдохнуть — наверное, робот посчитала их приболевшими, а не пьяными в дрова. Хиджиката встал на ноги первым, схватил Йородзую за шкирку и волоком потащил к двери, а оттуда — наверх, в его жилище, отбив его спиной всю лестницу. Прямиком наверх, где драка продолжилась, сопровождаясь грандиозным погромом. А потом один из них рухнул на захламлённый пол, сделав подножку второму так, что он рухнул сверху, и… Переулок, утро в квартале Кабуки  — Бля-я-я-я, — простонал Гинтоки, хватаясь за голову. — Мы… мы же…  — Заткнись, никаких «мы же», — нервно ответил замком, трясущимися руками достав из пачки сигарету и едва не выронив. — Так значит, форму я снял, потому что она воняла рыбой, правильно? В шкаф запихнул её ты, потому что, как ты там сказал? «Одежде место в шкафу»? А снял штаны ты…  — По той же причине, — кивнул Йородзуя. — Рыбный бульон. А сапоги надел, чтобы не мёрзли ноги.  — Тогда получается, что поясница болит потому, что мы…  — Дрались как черти и вырубились на твёрдом полу, — договорил Гинтоки. — Синяки у нас тоже оттуда же. Но это ерунда, майора, это ерунда. Вот как принять тот факт, что мы…  — Заткнись! Я не хочу этого слышать! Сейчас же забудем, ничего не было! — сигарета всё-таки выпала, замком грязно выругался и щелчком выбил из пачки новую. Гинтоки отнял ладони от лица и посмотрел на него снизу вверх — он всё ещё сидел на корточках. Вид у него был показательно-страдальческий.  — Оогуши-кун, моего джаставея мало того, что мужик касался, мало того, что это был не я, так это был ещё и самый раздражающий солдафон в квартале! И ты после этого предлагаешь просто взять и забыть?! Ты в своём уме вообще?! Гони моральную компенсацию, извращенец! Я так и знал, что ваше сборище мужиков в форме хранит некие грязные тайны! Вторая сигарета выпала следом за первой. Хиджиката ожидал чего угодно, вплоть до нового мордобоя, но такая наглость даже для Гинтоки была… в самый раз.  — А ты не охренел ли?! — заорал он, полностью осознав смысл сказанного им. — Мой джаставей пострадал куда больше твоей унылой сосиски, его облапал придурок с облаком сахарной ваты на башке! Это ты мне до конца моих дней будешь платить за моральный ущерб, похотливая скотина! Да я в жизни больше пить не буду! Ни с тобой, ни вообще!  — Ои-ои, какие громкие слова для того, кто полез в чужие штаны!  — Придурок, на тебе не было штанов, ты уже снял их сам тогда! А вот кто мне помог стянуть свои, не напомнишь?  — Заткнись! Я помочь хотел! Кто ж не поможет снять штаны, если очень нужно?! Шинпачи смотрел вниз в окно, что выходило в сторону переулка — ор было слышно наверху так, будто эти двое собачились совсем рядом. С уборкой разгромленной Йородзуи паренёк закончил примерно на треть, когда в дверь постучала старуха Отосе и попросила войти, чтобы тоже понаблюдать. Зрелище внизу и правда было презабавное.  — Отосе-сан, может, скажем им наконец? — обернулся Шинпачи. — В который раз уже у них всё этим заканчивается с той новогодней пьянки. Не слишком-то честно скрывать от них то, что всё это не в первый раз. Мне кажется, уже все знают, кроме них самих. Отосе мягко улыбнулась и потрепала очкарика по голове:  — Не стоит. Они должны сами к этому прийти или сами с этим покончить. Ни к чему торопить события, которые и так произойдут рано или поздно. Некоторые вещи должны идти своим чередом, Шинпачи. К тому же, — она бросила короткий взгляд вниз, где вот-вот опять должна была начаться драка, — мне кажется, их и так всё устраивает.  — Тогда зачем вы дали им то лекарство? — непонимающе воззрился на неё очкарик. — Разве это с вашей стороны не вмешательство в естественный ход вещей? Старуха фыркнула:  — Да всё очень просто, Шинпачи. Мне банально надоел их шум, возня и вопли. В следующий раз они точно пойдут в отель, вот увидишь. Бедняга Шинпачи так и застыл в шоке, когда старуха, шаркая обувью, развернулась и молча вышла. Вопли внизу поутихли, и он спохватился — уборка не ждёт. Йородзуя Гин-чана принимала клиентов даже по субботам, и нечего было им видеть заведение в таком состоянии. Да и шеф вот-вот должен был вернуться. Пора было заниматься делами.