Никогда не исчезнем (Never Fade Away)

      — Спокойная жизнь или яркая смерть… — смотря в пустоту, отрешённо пробормотала Ви.       Виски лёгкими волнами покачивалось в стакане рокс. Чуть левее, в гранёной стеклянной пепельнице, тлела сигарета. Очертив ободок бокала еще несколько раз, Ви странно уцепилась пальцами за верхнюю кромку. Держа вялой рукой, поднесла стакан к губам, горячим спиртом смочила губы и отпила немного напитка. Затем потянулась к сигарете, затянулась, небрежно зажимая её в зубах: дым влетел в лёгкие вместе с воздухом, перемешиваясь и вливаясь в кровь витиеватыми узорами.       — Яркая смерть или спокойная, тихая жизнь… Ты бы что предпочёл, Джонни?       — Я давно уже выбрал, — он сидел напротив, облокотившись на стол и сцепив ладони, — ты, как никто другой, об этом знаешь.       Дождь острыми каплями хлестал по окну, на котором еще остались следы их первой драки. С того дня, как Сильверхенд отмудохал Ви в её собственной квартире, хорошенько приложив девичье личико о толстое стекло, руки так и не дошли отмыть отпечатки давних разногласий.       Да, конечно, она всё знала. О том, что они оба выбрали. Ослепляющей вспышкой сгорели, угольно-чёрными силуэтами отпечатавшись на стенах истории Найт Сити. Джонни на этом пергаменте легенд, обрамлённый серебром, светился в центре, роскошными крыльями славы отбрасывая тень на остальных. Ви даже и не думала посягать на место рядом: укромного упоминания на рваном уголке ей хватило. Даже если оба, каждый в своё время, падая в пропасть, хотели жить, и за каждый проблеск света отчаянно цеплялись, даже если к финальному исходу их настойчиво подтолкнули, ведя тёмными коридорами и приставляя к спине крупный калибр, то, в конце концов, оба смирились, покорно затухая вместе с огнём в глазах.       Но если они оба погибли, если приняли свою судьбу, так какого дьявола до сих пор бродят по проклятому городу, оскверняя мёртвыми ногами память о самих себе?       — Не смотри на меня так, Джо.       — Как?       — Будто тебе пиздецки жаль.       Наёмница снова наполнила лёгкие белёсой отравой, и та резью прошлась по глазам и горлу, выдавливая слёзы. Она все же закашлялась, жестом останавливая подавшегося к ней Сильверхенда. Невинная перхота быстро перешла в удушливый хрипящий лай, заставив Ви согнуться и прикрыть рот обеими руками. Стой она на ногах — упала бы, окончательно разбивая колени, но даже несущественная опора в виде стула под задницей позволила сохранить видимость того, что еще не всё кончено, не всё безнадёжно упущено.       Как бы ни старалась, подступающую истерику сдержать не удалось, и слёзы крупным ливнем вылились на синюшные впалые щеки, дёргаными дорожками скатываясь по челюстной кости. Ви дрожащими руками теребила бёдра, длинными ногтями прохаживаясь по мраморной коже, чтобы через боль вернуться в сознание, но неконтролируемый смех, переходящий в рыдания, ничем нельзя было сдержать. И тут ни ромашковый чай не поможет, ни даже мерцающий слишком уж реальной голограммой Джонни Сильверхенд, что сидел совсем рядом и отстранённо наблюдал за смертельным спектаклем одного актёра. Он тоже понимал, что никакое «держись, Ви» уже не спасёт: слишком поздно. А боль была настолько сильной, что если бы у Валери и были имплантированные лёгкие вместо настоящих, то и те бы мясистыми ошмётками отхаркивались на миниатюрные огрубевшие ладони.       Сильверхенд скрестил руки и закинул ногу на ногу, садясь к Ви боком. Отвернулся, чтобы смотреть на улицу, но за окном было темно, и отражение светлой комнаты настигло его и там: глаз то и дело косился на Ви, корчившуюся от боли. Он чувствовал её тоже:       — Отложи сигарету.       — Ты себя кем возомнил? — ехидно отбила Валери, припоминая Джонни его же слова.       Она снова закашлялась, сглатывая скудный запас слюны, чтобы хоть как-то смочить горло. Затем уже серьёзнее сказала:       — Тебе же нравилось.       — Когда ты не плевалась кровью после каждой затяжки — нравилось, — он грубо отпёр, тыкая в её направлении указательным пальцем: — Одно тело на двоих, помнишь? Мне тут тоже не очень хочется от боли помирать.       — Опять ты о себе, эгоист хренов.       Ви отодвинула стул, вставая за стаканом воды. Несмело убрала руку со спинки, делая несколько шагов как в тумане, а затем комната как-то странно накренилась, и ноги подкосились. Но она не упала: Джонни Сильверхенд, моментально материализовавшийся рядом, схватил под руки, подтягивая исхудавшее тело наверх. Ви вцепилась в его плечи, возвращая опору, и со всей ничтожной силой, которую удалось собрать, отпихнула:       — Да отъебись ты!       Её голос сорвался, а изо рта брызнули слюни. Нет, Джонни она старалась ни в чём не винить, хоть соблазн и был высок: так было бы легче жаловаться на несправедливость жизни. Она просто ненавидела себя за слабость и за то, что без Сильверхенда-галлюцинации уже и шагу ступить не может самостоятельно. Ви опёрлась на кухонную стойку, глубоко вдыхая и шмыгая носом.       Джонни стоял позади, сведя брови. С их первой встречи много воды утекло, и многое изменилось, хотя на деле прошло всего ничего — пара недель. Поначалу тело Ви было клеткой, где заперли двух бешеных зверей, готовых один другого не то что в клочья разорвать, а в пыль стереть, низвести до атомов. Валери сражалась за то, что по праву ей принадлежало — мясо и кости. Джонни же убить был готов за второй шанс, вторую жизнь, предоставленную судьбой. Но вышло так, что друг без друга им и секунды не прожить, поэтому пришлось тесниться: две личности на одно тело.       И они становились всё ближе. «Джонни, ты видел это?» — неосознанно, в порыве эмоций выкинула Ви, когда сбрендивший Деламейн решил подпортить им денёк, расквасив машину. Они об этом впредь не вспоминали, но оба понимали, что в тот самый момент друг друга приняли как неотъемлемую часть себя же. Ви всё чаще обращалась к Джонни за советом, зная, что он смотрит её глазами, слышит её ушами, понимает её мысли и чувства лучше собственных. А он всегда отвечал.       Но даже не день за днём, а час за часом всё отчетливее становилось понимание того, что Ви из-за паразита в голове себя теряет. Джонни в процентном соотношении их коктейля занимал всё больше места, разрастаясь опухолью в голове, и никто этот процесс не мог повернуть вспять. Надо было срочно разъединяться. Дуэт уже не был гармоничным: рано или поздно Сильверхенд стёр бы Ви окончательно, получая полный контроль. В миниатюрном теле, которое, к тому же, события последних месяцев изрядно потрепали, он бы остался в гремучем одиночестве. Да, один. Совершенно один.       Как и предупреждал парочку Виктор, их сознания с нарастающей скоростью перемешивались, и вот настал тот самый момент, когда уже никто не мог разобрать, где чьи чувства и переживания. Его боль стала её болью. Её радость стала его радостью. И всё бы ничего, если б так и осталось, они бы справились как-нибудь, наверное. Но чёртова программа работала исправно, и Джонни Сильверхенд, с которым удалось достичь абсолютного взаимопонимания и стать не то чтобы друзьями, а, буквально, одним целым, оказался для Ви смертельным вирусом. Валери воскресла, чтобы на этот раз медленно умирать от рук самого близкого — во всех смыслах — человека.       Они искали помощи. Но совершили ошибку. Распыляясь по всем направлениям, то на старых знакомых Сильверхенда, то на «ниточки» Ви, не смогли в итоге поймать ни одного зайца. Валери слабела, и если сначала Джонни отмалчивался в стороне, то уже скоро приходилось становиться для Ви опорой, чтобы та не рухнула, потеряв сознание, прямо на очередного заказчика.       Найт Сити не хотел помогать просто так. Чтобы добраться до нужных людей, нужно было пробраться через кучу уступок, услуг, ублажений. У них на это не было ни времени, ни сил. У Ви точно не было. Город не помогал мёртвым. Он помнил их, нашёптывая имена в тёмных углах, но назад не принимал. Если откинул копыта, не устояв перед силой Найт Сити, будь добр, уйди со сцены и не возвращайся. Живым трупам тут не место. Поэтому Ви решила отступить и больше не противиться: она умерла. Пусть так и остаётся.       — Какого чёрта, Джонни, — прошептала Ви, пытаясь сдержать вновь подступившие слёзы. — Какого чёрта…       Она потянулась за таблетками псевдоэндотрезина.       Он её винить не мог.       Ви уже успела потерять всё. И вернулась, чтобы потерять всё еще раз. На этот раз медленно, мучительно. Умирая в агонии. За что бы там жизнь её ни наказывала, такие меры были, даже по мнению Сильверхенда, слишком жестокими. Не то чтобы он не хотел новой жизни для себя — хотел безумно — но, смешавшись с сознанием Ви, он искренне не желал ей такой боли.       Он медленно подошёл к ней, помогая открыть банку с лекарствами. Как ни странно, даже не получил за это в нос. От боевой Ви, которая нещадно потрошила его нервы еще с самого начала, не осталось и следа.       Он помог ей развернуться и выйти в центр комнаты, туда, где было место, чтобы развернуться.       Она сжала его рубашку, впервые почувствовав, как скрипит под пальцами ткань, а не безжизненные пиксели.       Это было дико странно, учитывая, что Джонни был всего лишь её видением. Или, всё давно перевернулось с ног на голову, и это скорее Ви превратилась в призрака, галлюцинацию разума, что когда-то принадлежал исключительно ей?       Она угасала быстрее, чем когда-либо. Таблетки действовали. Сильверхенд, почувствовав, что Ви вот-вот упадёт, приподнял её за талию, подтянул к себе, опуская на свои стопы.       — Ты что делаешь? — пролепетала она в бреду.       — Помогаю тебе стоять.       Она глухо засмеялась, сцепляя руки у него за спиной и кладя голову на широкую грудь. Сердце с той стороны не билось. Значит, она ещё жива.       — Потанцуй со мной.       Джонни подумал, что ему послышалось. Так близко. Еще никого он не подпускал так близко. Но Ви, наверное, не считается, так как они буквально заперты в одной черепной коробке.       — Ты бредишь, Валери.       Он улыбнулся, почувствовав прилив сил. Одновременно с тем, тело в его руках обмякло еще больше. И, несмотря на то, что он хотел отказать, всё же обхватил её крепче и начал нелепо переставлять ноги. Она снова засмеялась:       — Я всем расскажу. Весь Найт Сити узнает, что легендарный террорист Джонни Сильверхенд позволил мне встать на его ступни и танцевал со мной.       — Тебе никто не поверит.       Он не сказал «никто не узнает», не сказал «ты не сможешь никому рассказать». Он сказал: «Тебе никто не поверит». Она мысленно поблагодарила его за такую мелочь.       Джонни закрыл глаза, чувствуя, что Ви закрыла их тоже. Между телами размылись границы: невозможно было понять, где кто. Одной бесформенной массой они вихляли по комнате. Было страшно потерять себя окончательно, но пути назад уже не было: оба знали, что рано или поздно этот момент настанет. Но танцевать в тишине было странно. В голове у Джонни крутился старый мотив его собственной песни, но отчего-то кричащие партии звучали излишне мелодично. Он усмехнулся, не веря сам себе. И запел.       Ей все равно никто не поверит.       — В тебе я увидел то, чего не находил в жизни: пламя, поглотившее мою ненависть*.       Ви стушевалась, услышав знакомые строчки:       — Кажется, я действительно брежу.       — Успокойся, Ви. Я же рок-звезда.       Да, их действительно еще двое. И они категорически разные. Но Ви тоже хотела остаться легендой — и она ей останется. Когда Джонни окончательно возьмёт контроль над её телом, он заставит Найт Сити, что убил их обоих, вспомнить имя Валери и признать её еще раз, теперь действительно - последний. Став преемницей его, Джонни Сильверхенда, она закончит то, что было начато полвека назад, разрушив прогнившее сердце города и вдохнув в него новую жизнь.       Тело сдавило нарастающей болью. Агонией. Словно все мышцы перекрутило, а кости затрещали, раскалываясь. Чтобы хоть как-то отвлечь Ви, вцепившуюся в него отчаянно, еще сильнее, он, скрипя зубами, продолжил петь, стараясь держать голос как можно ровнее:       — И мы никогда не исчезнем. Мы никогда не исчезнем.       В тот момент боль кольнула последний раз. И их руки расслабились, отпуская друг друга. Ви услышала несмелое биение сердца рядом с собой, а Джонни будто сам стал на чьи-то стопы, которые мягко и постепенно рассеивались под его тяжестью. От неожиданности и лёгкости они, пошатнувшись назад, открыли глаза.       Джонни никого не увидел.       Стоял неподвижно. Затем, нервно моргая, осмотрелся по сторонам. Сердце рухнуло в пятки. Её нигде не было. Той, что встретила его спустя пятьдесят лет забвения. Той, что никогда не винила его в приближающейся смерти. Той, что танцевала у него на стопах мгновением ранее. Её нигде не было.       — Ви?       Он несмело позвал и, внезапно услышав знакомый голос, отразившийся от стен, развернулся на триста шестьдесят градусов. И никого не увидел.       — Ви!       Он позвал еще раз и, снова услышав её голос, захотел было развернуться, но внезапно его смело неистовой волной осознания и… смирения. Сопротивляться было бесполезно. Он взглянул на свои руки. Еще раз произнёс знакомое имя. Убедился. Успокоился. Отмёл лишние эмоции.       Ви умерла. В полированных поверхностях комнаты отражался её силуэт, принадлежавший теперь другому человеку.       Теперь это его голос, его имя, его тело. Он не должен подвести ни её, ни себя. Не имеет на это права.       Он не спеша зашёл в ванную, спокойно посмотрел в зеркало, где отражалась она. Почти. Взгляд был жёстче, взгляд принадлежал Джонни Сильверхенду.       Но об этом никто не узнает. Потому что Ви хотела умереть легендой.       — Ты же знаешь, Ви…       Он сказал это уверенно. Подобрал волосы, свисавшие на один бок, и разделил чёлку, пуская пряди по двум сторонам.       — … я с этим не подведу.       Выключив свет в ванной, он вернулся в комнату. Застелил постель, аккуратно сложив одеяло и подушки. Намочил салфетку, стёр с окна грязь: застывшие кровь и сукровицу. Открыл на минимальное проветривание. Очистил пепельницу. Взял стакан с недопитым виски, но, занеся его над раковиной, задумался, и вернул обратно на стол. Проверил, чтобы в холодильнике ничего не осталось. Оглядел всё ещё раз — убедился, что всё в порядке. Напоследок заглянул в хранилище, забирая нужное снаряжение, а затем навсегда покинул уже почти родные стены.       Перед самой смертью, поражаясь красоте огненных всполохов, размытыми пятнами мелькающими перед глазами, он услышал одно слово. Одно слово, которое вряд ли сказал бы сам себе перед смертью. Такое мирное, еле слышное, будто желающее спокойной ночи.       «Спасибо».       Но, наверное, ему всё-таки показалось.