Был страшен и холоден сумрак ночной, когда тебя встретил я, брат дорогой. В отчаянье грозном я розы срывал и в чаще сосновой призывно кричал: «О где ты, кентавр, мой исчезнувший брат — с тобой, лишь с тобою я встретиться рад!.. Напрасен призыв одичалой души: Ведь ты не придешь из сосновой глуши». И тени сгустились … И тени прошли… Блеснуло кровавое пламя вдали… Со светочем кто-то на слезы бежал, копытами землю сырую взрывал. Лукаво подмигивал. Взором блеснул и длинные руки ко мне протянул А.Белый «Кентавр»
Войдя в гостиную, Феликс обнаружил великого князя ползающим на коленях под разряженной в пух и прах елкой неописуемой высоты. Он даже несколько насторожился. Дмитрий, конечно, еще не вполне распрощался с детством и мог выкинуть порою что-то дурашливое, незрелое, и это ведь составляло часть его обаяния, но чтобы ползать по полу, как малое дитя, это было слишком даже для него… С той же стороны доносились какие-то всхлипывающе-повизгивающие звуки, какое-то тихое, недоброе урчание, природу которых Феликс установил не сразу, но очень надеялся, что исходят они не от Дмитрия. − Фика! Как я рад тебе! Страшно мило с твоей стороны навестить бедного сироту в такой день, когда все сидят по домам со своими семьями, − воскликнул великий князь, соизволив, наконец, обернуться к вошедшему с широкой улыбкой на лице, но даже и не подумав подняться с пола ему навстречу. И тут-то Феликс разглядел причину его необычного поведения. На полу перед Дмитрием копошился неуклюжий и необыкновенно мохнатый рыже-белый щенок. В зубах он сжимал край диванной подушки, за право обладания которой они с великим князем вели отчаянную борьбу, и яростно мотал головой, терзая злосчастную думку, дергая ее туда-сюда, упираясь передними лапами в пол, в то время как задняя часть его тела, еще не привыкшая координировать свои действия с передней, сама моталась из стороны в сторону вслед за пушистым хвостом, и все норовила завалиться то влево, то вправо, то просто плюхнуться на зад. Обнаружив, что человек вышел из игры, щенок выпустил край подушки и недовольно, требовательно гавкнул. Получалось это у него пока что не очень, в силу возраста и размера, так что вышел скорее какой-то визг. Дмитрий тут же переключил все свое внимание на него. Обеими руками принялся трепать пёсика за уши, умиленно улыбаясь на его неумелое щенячье рычание и вроде как даже рыча в ответ. − Здравствуй, Митя, да ты, я вижу, вовсе не одинок. Что это за чучело? –томно поинтересовался Феликс, опускаясь в кресло. − Сам ты чучело, − оскорбился за пёсика Дмитрий, продолжая увлеченно возиться со щенком, и забормотав нечто сюсюкающее и ужасно глупое, − Ну, кто тут у нас такой грозный? Кто такой кусака? Кто? Кто? Кто ты? − Дмитрий, он не ответит, − скучающим тоном сообщил Феликс. – Они начинают разговаривать только с теми, к кому приходит белая горячка или старческий маразм. Для того и другого тебе, боюсь, еще расти и расти. Дмитрий оставил его замечание без ответа, но Феликс и виду не подал, насколько сильно его это возмутило, лишь поглубже уселся в кресле и принялся внимательно разглядывать ту часть тела, на которой Дмитрий имел обыкновение сидеть, и которая теперь, в той непривычной позе, в коей он изволил находиться, оказалась приподнятой над полом и повернутой строго в направлении Феликса. Прикрывающий ее обычно мундир задрался от ерзающих егозливых движений рук, собрался в гармошку на спине, позволяя рассмотреть под туго натянувшейся тканью форменных галифе очертания поджарых кавалерийских ягодиц. В иной ситуации Феликс, пожалуй, подумал бы, что великий князь его к чему-то приглашает, но нынче очевидно было, что это не так. − Тебе нужно было завести приличную собаку – теперь в моде бульдоги, − лениво зевнул Феликс. – Я бы мог раздобыть тебе роскошного пса, если б ты только сказал, что он тебе нужен.А это что вообще такое? Сдается мне, ты его прямо на улице подобрал. У него, должно быть, еще и блохи… − Это колли. Шотландская овчарка. Подарок Ники, − весело отозвался Дмитрий, будто ему в жизни не дарили ничего лучше. − Поверить не могу! Как вовремя ощенилась его любимая Веста, и как удачно он догадался, что я давно подумывал о том, чтобы завести собственного пса! − Ну, если подарок императора, тогда другое дело, − смилостивился Феликс, однако взгляд, которым он осматривал непутевого щенка, теперь безжалостно вгрызавшегося в пальцы Дмитрия своими острыми, как бритва, молочными зубами, оставляя кровавые следы на нежной белой коже, не сделался ничуть благосклоннее. − И все же я думаю, тебе больше подошел бы бульдог, − веско заключил он. − В крайнем случае, борзая… − Да ну тебя с борзыми твоими! − отмахнулся Дмитрий. − Борзая в городе с тоски подохнет. Ей бегать нужно… чтоб поля, луга… ̶ Его что, только нынче доставили? − тоскливо спросил Феликс, прикидывая, сколько еще может продлиться у великого князя эта щеномания. − Ай! Ай! − вскрикивал Дмитрий, отдергивая руки, и тут же со смехом снова легкомысленно подставляя их под укусы, будто ему было мало, что все они уже сплошь покрыты распухшими рваными ранами. − Ага, прямо под елку. Дядя так все устроил, чтобы он с другими подарками оказался под елкой в корзине, − восторженно отозвался Дмитрий, укладываясь на пол и поднимая барахтающегося пёсика над собой. Тот, повизгивая, извивался, вихляя всем тельцем и метя воздух пушистым хвостом. − Гениально, − без энтузиазма пробормотал Юсупов, скривив губы. − Я полагаю, ты нынче так возбужден своим новым другом, что никуда тебя из дома не вытащить? А я хотел предложить прогулку в санях. На улице дивно. − Ну что ты! Разве можно оставить его одного. Ему ведь будет грустно и страшно, он еще не привык, его и так от матери забрали только что, − отозвался Дмитрий, даже не обернувшись в сторону Феликса, и усадил щенка себе на грудь, ничуть не заботясь о том, что весь мундир его неминуемо покроется длинной собачьей шерстью, и сам он обратится в чучело. − Да, мой маленький? Ведь мы не привыкли одни? ̶ снова принялся сюсюкать Дмитрий. Пёсик немедленно клацнул челюстями, пытаясь ухватить Дмитрия за длинный нос, но тут же оставил эту затею, заинтересовавшись драгоценным Дмитриевым аксельбантом, понюхал его, лизнул и принялся зверски вгрызаться в плетеный серебряный шнур, хитро косясь на хозяина. Дмитрий на это даже не пикнул, умиленно наблюдая за щенячьей забавой. А ведь в свое время не позволил Феликсу игриво постукивать наманикюренным ногтем по металлическому карандашу, завершавшему край аксельбанта, внезапно строго и надменно заявив, что это, мол, не игрушка, хотя, конечно, штатским не понять. Феликс тогда высмеял его как следует, но обиду затаил. Юсупов с досадой вздохнул, оглядываясь по сторонам в поисках того, на что бы отвлечься, пока у великого князя минет первый припадок собаколюбия, и вдруг обнаружил на стоящей рядом этажерке, в аккурат под свежим выпуском «Вестника русской конницы» краешек коробки от подаренных им Дмитрию на Рождество запонок Фаберже. Сами запонки небрежно были брошены тут же, в груде поздравительных открытых писем и прочей корреспонденции, а также лент и разорванной упаковочной бумаги. Должно быть, великому князю и в голову не могло прийти, что запонки эти обошлись дарителю примерно в треть великокняжеского годового содержания и были изготовлены по специальному заказу, загодя и многократно обсужденному и согласованному. Феликс и сам был бы не прочь получить такие. Два дивной красоты и чистоты изумруда оправлены были в золотые ободки, служа фоном тончайшей работы силуэтам вздыбленных коней, усыпанных бриллиантами. Все псу под хвост. В буквальном смысле. И не в коня корм… Феликс ревниво покосился на Дмитрия, не видевшего, кажется, ничего вокруг, кроме слюнявой рыжей морды мохнатой псины, в данный момент яростно вылизывающей его лицо. Направляясь сюда, Феликс, вообще-то, и сам имел на это лицо кое-какие виды, но не теперь, после того, как оно все перепачкано собачьей слюной. − Как думаешь, Феликс, как бы его назвать? ̶ внезапно озадачился Дмитрий. − Не знаю… − пожал плечами Феликс, − Назови Валенком или Огрызком. В равной степени подойдет. − Не говори глупостей! − огрызнулся Дмитрий. ̶ Я вот думаю, может быть, Лермонт, раз он у нас шотландец? Или просто Лис? Или Рыжик? − Ну, я вижу, мои советы тебе не нужны, ты сам со всем справишься, − холодно обронил Феликс, поднимаясь на ноги и нервно одергивая визитку. − А я дома обещал, что отлучусь ненадолго. − Погоди! Ты же только что пришел, − рассеянно бросил Дмитрий, ни на секунду не отрываясь от щенка, которого дразнил теперь, легонько щелкая по мокрому носу и тут же убирая руку. − Я сейчас попрошу, чтоб нам что-нибудь подали. Ведь, кажется, время чая… Да и пёсику надо что-нибудь поесть, правда, маленький? − это он, разумеется, снова разговаривал с собакой, перепрыгнув с безразличного на нежно-умильный тон. − Не трудись, − сухо проговорил Фика, и двинулся к двери как можно медленнее, в глубине души все еще надеясь, что его остановят по-настоящему, и уже переступая порог, услышал брошенное в спину спохватившимся великим князем. − Приходи, как только сможешь! Слышишь! В любое время! И спасибо за… за… за запонки! − Наслаждайся, − ответил Феликс, уже и вовсе сквозь зубы и громко хлопнул дверью. Дав Дмитрию пару дней на то, чтобы свыкнуться со своим хвостатым счастьем, но так и не дождавшись особого приглашения, Феликс нанес ему новый визит. Строго говоря, для визитов было уже неприлично поздно, но теперь был единственный шанс улизнуть из-под бдительного ока матушки, не услышав упреков вроде «Фелюша, ты приехал всего-то на две недели после двухмесячного отсутствия, и не можешь уделить матери времени. Друзья тебе дороже. Всегда друзья». И потом. Он прекрасно знал, что великий князь любитель полуночничать и никогда не ложится рано. Лишь бы только дома оказался, а не отплясывал где-нибудь pas de deux… Но это вряд ли. Наверняка он все еще трепетно исполняет свои материнские обязанности при проклятой зубастой, рыжей щетке. − Феликс! Какой приятный сюрприз! Я не ждал тебя в такой час! Какими судьбами! − воскликнул Дмитрий, выходя Феликсу навстречу прямо в холл, не дождавшись, пока тот отдаст на попечение лакея шубу и меховую шапку. − Очень мило! Можно подумать, что ты не рад меня видеть, − процедил Феликс, отметив про себя, что Дмитрий все же вышел ему навстречу, а не валяется в этот раз под елкой, будто эти самые феликсы только и знают, что шнырять тут стаями каждые пять минут и докучать его императорскому высочеству. − Еще как рад! Просто уже двенадцать ночи… мы не уславливались. Ну да бог с ним. Что привело тебя ко мне? − Дмитрий взял его под руку и повел в гостиную, и тут же стало ясно, что его внимание и предупредительность касались вовсе не гостя. − Говори только тише, пожалуйста, Лис спит, − попросил он, понизив голос. Феликс поджал губы, но смолчал. В кресле и впрямь мирно спал уже совершенно освоившийся рыжий паразит. Во сне он выглядел довольно милым, причмокивал и сопел себе, не нанося никому ущерба. −Вообще-то, я пришел сделать тебе подарок на Рождество, − заметил Феликс, стараясь и в самом деле не очень шуметь. Не хватало, чтобы щенок проснулся, и Дмитрий снова кинулся бы над ним кудахтать. − Но ты уже сделал мне подарок, − растерянно пробормотал Дмитрий. − Те чудесные запонки с изумрудами… −Они тебе не понравились, ̶ старательно изображая равнодушие, ответил Феликс, − Можешь их выбросить или отдать бедным. − Очень даже понравились, ̶ горячо возразил Дмитрий. ̶ Они подходят к цвету моих глаз… − старательно процитировал он то, что было рукою Феликса написано в прилагавшейся к запонкам карточке. − Чушь, − изящно взмахнул рукой Юсупов, − Я же видел, что не понравились. А вот со щенком императора ты возился весь вечер, − в голосе его невольно прорвалась досада, − Мой подарок не должен быть хуже. И потом, мне самому следовало подумать. Тебе все, кому ни лень, дарят запонки. У тебя, наверное, уже целая комната забита бесчисленными запонками, поднесенными родней к Рождеству, именинам, дням рождения… − Ну что за глупости! − с жаром возразил Дмитрий. − Это чудесные запонки, и я непременно буду их носить. Только их. Честное слово! ̶ и, видимо, намереваясь немедленно подкрепить свои слова делом, буквально бросился к этажерке, на которой все так же валялся отвергнутый и забытый им Феликсов подарок. − Идем, я покажу тебе, кое-что поинтереснее, − загадочно обронил Феликс и увлек Дмитрия за собою зачем-то на улицу, во внутренний двор, а затем и вовсе на конюшню. В конюшне, в деннике, соседствовавшим со стойлом дмитриевой Резеды, нервно фыркал и бил копытом чем-то недовольный жеребец Феликса Алмаз. Это был огромный вороной рысак с белоснежной звездою и узкой проточиной на голове, необыкновенно сильный, быстрый, но страшно упрямый, злой, самолюбивый и обидчивый. − Вот, − просто сказал Фика. − Но я ничего особенного не вижу. С Алмазом мы, вроде как, знакомы, − растерянно улыбнулся Дмитрий. − Как нехорошо, что его поставили рядом с Резедой… Это будет его нервировать… − Это и есть твой подарок. Ты же всегда хотел его заполучить. Теперь он твой, − нарочито небрежно произнес Феликс. − Нет! Ты шутишь! − воскликнул великий князь, расширившиеся зеленые глаза которого вмиг счастливо заблестели. − Нисколько, − дернул плечом Феликс, − Признаю твою правоту. Он для меня слишком темпераментный. Я чуть не покалечился недавно от его прыти. А ты ведь любишь, чтоб под тобою был чистый дьявол. − Фика, я не могу его принять, − спохватившись, заартачился вдруг Дмитрий, с тоскою поглядывая на вожделенного жеребца. ̶ Он же стоит целое состояние! − Очень даже можешь, если это тебя обрадует, − настаивал Феликс тоном, не терпящим возражений. − Только не говори, что тебе надо посоветоваться на этот счет с Фредериксом. − Нет, ты это серьезно?! − Дмитрий едва не запрыгал на месте. Кажется, у него закончились аргументы и выдержка изображать скромность и благопристойность, мысленно сверяясь со сложным и путанным дворцовым протоколом и многотомным сводом правил, опутывающим жизнь великих князей, как паутина. − Господи! Ну, конечно, серьезно, − уже несколько раздраженно ответил Феликс, − Бог мой, столько суеты из-за какой-то лошади. Дмитрий бросился к обретенному коню, как ребенок к новой игрушке. Алмаз сразу доверчиво потянул морду навстречу. Конь знал и любил Дмитрия, тот частенько проведывал его в конюшне, навещая Феликса, и неизменно приносил с собою то морковку, то яблоко, то кусок сахару.И потом, рысак действительно подходил Дмитрию по темпераменту, кожей ощущая веселую безудержную удаль юного великого князя, стоило тому оседлать его, радуясь всеми затекшими в стойле мышцами его бесшабашной резвости и с лихвой выдавая свою в ответ на стремление седока испытать предел его силы и скорости, без пользы простаивавших в Юсуповских конюшнях. Феликс с интересом и не без удовольствия наблюдал за тем, как любовно великий князь оглаживает грациозную шею, как крепко, но не грубо похлопывает по ней,как безо всякой брезгливости целует лошадиную морду, что-то интимное с улыбкой нашептывая. Тоненько и ревниво заржала в своем деннике,требуя уделить внимание и ей, Резеда − стройная, длиннотелая кобылка редкой изабелловой масти с густой гривою цвета топленого молока и необыкновенными голубыми глазами. Дмитрий страшно гордился ею и обожал какою-то прямо нездоровой любовью. Впрочем, что взять с кавалериста! − Ну что ты, моя хорошая? Ну не сердись! Тебя я тоже люблю, − обратился к ней великий князь так, будто лошадь в самом деле могла его понимать. Оставив Алмаза, он подошел к ней с причитающейся порцией ласки. − Ты с лошадьми нежнее, чем со мной, − выдал вдруг Феликс капризно, неожиданно для себя самого. − Нежность тут совершенно ни при чем, Фика, − поправил его Дмитрий нудным назидательным тоном. − Ласка нужна, чтобы они от тебя не отвыкали и не шарахались бы в сторону, когда ты раз в месяц соизволишь отправиться на верховую прогулку, − в тоне его звучал упрек Феликсу и обида за прекрасных скаковых лошадей, коими тот обладал исключительно ради престижа, и почти никогда не пользовался. − А ты полагаешь, что я не отвыкну, если меня все время игнорировать? − ядовито поинтересовался Феликс. − Мог бы хоть как-то проявить… свои чувства. После того, что было. Рука Дмитрия, оглаживающая лошадиную морду, тут же замерла, и даже в полумраке конюшни было видно, как мгновенно и жарко вспыхнули его щеки. − Прости… Я не думал, что это нужно, ̶ тихо ответил он, разглядывая носки своих сапог. − Вот интересно! − почти выплюнул Феликс. − А твоему пятому лебедю в третьем ряду это тоже не нужно? Она и так согласна тебя обслужить? − Я думал, вдруг это тебя оскорбит, − растерянно пробормотал великий князь, − Ты же не барышня. А вышло бы, будто я к тебе, как к даме. И потом, ты и сам делал вид, что ничего особенного не случилось. Вот я и решил, что так принято. В таких… случаях. Он, наконец, оставил лошадей в покое и неуверенно, медленно, мягко ступая по усеянному сеном полу, будто ожидая, что его могут лягнуть, подошел к нахохлившемуся Феликсу. Неловко переступил с ноги на ногу, протянул руку, провел костяшкой пальца по выступающей скуле почти с тою же осторожностью, с какой касался в первые мгновения Алмаза. − Так себе романтика − целоваться в конюшне, − привередливо поморщился Феликс, уворачиваясь от этой немудреной ласки, сколь бы приятна она ни была. − Связался с кавалеристом − привыкай, − вдруг осмелев, неожиданно нагло подмигнул ему Дмитрий, щеголяя своим новообретенным статусом. Ну, разумеется, теперь он уяснил для себя правила и незнакомый ему этикет, и вмиг освоился с ними. Как это было на него похоже! Кто бы знал, что ему просто требуются инструкции, что этот выдрессированный воспитателями молодой жеребчик пока что шагу не может ступить, не удостоверившись, что следует правилам. − Положим, кавалерист ты без пяти минут, − неуступчиво фыркнул Феликс, отступая от него на шаг. − Положим, у меня это в крови… − заметил Дмитрий, сощурив глаза и делая шаг вперед. − Дмитрий, в самом деле, здесь пахнет навозом и лошадиным потом, − брезгливо скривился Юсупов. − За кого ты меня держишь? Мы не могли бы продолжить этот разговор в менее благоуханном месте? − В моей спальне пахнет почти так же, − дернув бровью, заверил его Дмитрий, − но можем пойти туда. Феликс прямо опешил от такого наскока. Не ожидал, что этот неофит сможет вот так, с места в карьер... От такого даже дыхание перехватило. Впрочем, Феликс любил, когда захватывает дух и теперь самоуправство великого князя пришлось ему по нраву. − Хорошо, − игриво проговорил он, добавляя в голос меда, а во взгляд – огня. − Попробуем проветрить. − Только я...− замялся вдруг Дмитрий. − Разреши, я хоть кружок на нем сделаю по двору? Феликс разочарованно и досадливо вздохнул. Такой настрой был вмиг испорчен этим великокняжеским мальчишеством. − Митя, он же расседлан, − попытался было урезонить он неугомонного лошадника. − Я уж попросил, чтобы о нем позаботились и задали овсу. Имей в виду, я не намерен ждать, пока ты отыщешь конюха, и пока Алмаза будут обряжать в сбрую. − Ерунда, − махнул рукой Дмитрий, уже кинувшись к деннику своего подарочка. − Я теперь могу и так – без седла и без повода. Нас этому учили, − несколько рисуясь, хвастливо бросил он. И в самом деле, выведя норовистого жеребца из стойла, лишь задавая направление ладонью, положенной на шею, в одно плавное движение взлетел на него и уселся, как ни в чем не бывало. Феликс не мог не проникнуться к Дмитрию уважением после такого; сам он иной раз боялся даже подойти к Алмазу, когда тот был не в духе. Конь заартачился было, заплясал на месте, фыркнул, своевольно тряхнув роскошной черной гривой, скосил на седока выкаченное яблоко глаза, но подчинился. У Феликса даже дыхание перехватило от того, как это было красиво. И оба они – конь и всадник, так необыкновенно подходили друг другу, что теперь, именно что без седла и сбруи, казались единым целым, обратившись в какого-то прямо кентавра. Дмитрий дал шенкелей, и Алмаз буквально вылетел на заснеженный внутренний двор Сергиевского дворца. Копыта гулко застучали по мощеной площадке. Конь остановился, озираясь (во дворе было белым-бело от насыпавшего в изобилии снега, и после полумрака конюшни, должно быть, резало глаза), но Дмитрий нетерпеливо пустил его вперед, безупречно балансируя без седла и повода. Стройные бедра его уверенно и плотно сжимали лошадиные бока, и Феликс непроизвольно прикусил губу, представив на секунду, как эти самые бедра совсем уже скоро прижмутся к его разгоряченной коже, и станут шлепать по ней влажно и ритмично. Великий князь, меж тем, обогнул двор раз, другой, нехотя замедлил бег Алмаза и направил его обратно в конюшню. Спешившись, он с настойчивою лаской завел раззадорившегося, было, жеребца обратно в стойло. Тот азартно пофыркивал, тряс головой и поглядывал на Дмитрия с веселой надеждой, что выездка сейчас же повторится. На ходу Алмаз все поворачивал к Дмитрию голову, и большой его круглый глаз отливал фиолетовым, словно идеально отшлифованный драгоценный камень. Расширив нежные ноздри, он долго и сладостно потянул в себя воздух, будто стараясь лучше услышать запах Дмитрия и хорошенько запомнить его, вслед за чем коротко и дружелюбно заржал. Наездник и конь – оба выглядели довольными друг другом и собой, и этим снежным морозным выездом. Как будто едва обретшие счастье влюбленные. Щеки Дмитрия порозовели от мороза и от короткой, но резвой скачки, и весь он был такой же раззадорившийся, встрепенувшийся и жаждущий действия, как Алмаз. − Ну что, а теперь мы тебя объездим, − коварно подмигнул он Феликсу, и тот вдруг с удивлением отметил, как сердце его от этого веселого, но властного тона, от этого нежного, но тяжелого взгляда исподлобья, от этой изменившейся интонации, пропустило удар. − Митя, не будь вульгарным, − пробормотал Феликс, не узнавая себя в охватившей его почти что робости, пряча свое замешательство за этой небрежной фразой. − Брось, тебе ведь это нравится, − просто, как факт, не требующий доказательств, отметил Дмитрий и, быстро приблизившись к нему, одним движением вжал Феликса в стену, не дав опомниться, прихватил за подбородок, заставляя приподнять лицо себе навстречу, и глубоко поцеловал в губы. Феликс задохнулся, трепыхнулся, но Дмитрий лишь плотнее притерся к нему, крепко удерживая за плечи, зарываясь пальцами в волосы, потираясь пахом о пах. И где только успел набраться всего этого?! Ощутив многообещающую твердость и, не без борьбы высвободив рот, чтобы глотнуть воздуха, Феликс с шалой кривою улыбкой, задыхаясь пробормотал: − Пожалуйста, скажи, что это у тебя не на Алмаза такая реакция, проклятый лошадник, а то я удавлюсь! Дмитрий глянул на него туманно и, кажется, не вполне осмысленно, тяжело дыша, и вдруг, заторопившись, принялся расстегивать на Феликсе одежду: − Зачем нам куда-то идти? Давай прямо здесь, − проговорил он глухим, требовательным голосом, от которого Феликс вмиг ощутил в коленях приятную слабость. Руки Дмитрияподрагивали, не слушались, и это было ужасно мило. − Проклятье! Какого черта на этом жилете столько пуговиц?! Кто это придумал?! − раздраженно бормотнул он, и Феликс опомнился, когда одна из пуговиц отлетела в сторону. Он ударил великого князя по руке, оттолкнул его, оскорбленно сверкнув глазами: − Ты, должно быть, спятил, Дмитрий Павлович! Я же сказал, что не собираюсь заниматься этим в конюшне. Дмитрий, не скрывая раздражения, закатил глаза: − Тогда идем скорее наверх, − почти прорычал он, схватил Феликса за руку и чуть не волоком потащил за собой, прямо как на аркане. Дорога в великокняжескую опочивальню заняла, однако, изрядно времени, поскольку его императорское высочество великий князь предпринял еще несколько неразумных атак, едва не завершившихся успехом на лестнице, в пустом холле и, наконец, в каком-то длинном полутемном коридоре. Проснувшийся щенок, видно, давно с тоскою блуждал по комнатам в поисках исчезнувшего хозяина и обрадовано бросился навстречу при его появлении. Но на сей раз хозяин не был расположен к играм. Намерения его были самые серьезные и все целиком концентрировались на изрядно потрепанном уже Феликсе (галстук-бабочка утрачен был где-то, кажется, на лестничном пролете, полурасстегнутый шелковый жилет измят до крайности, тончайшая белоснежная сорочка частью выдернута была из-под пояса брюк, сбившись в невразумительный ком в районе талии). − Лис, отвяжись! Фу! Сидеть! Место! − сбивчиво и непоследовательно командовал великий князь, одновременно обшаривая тело Феликса алчными ладонями и подталкивая его в направлении спальни, стараясь при этом не наступить на назойливое животное. Феликс тихо смеялся и громко мучительно вздыхал, отвечал на горячечные поцелуи, подставлял шею, губы, лицо, закрывая глаза от волнами захлестывавшего желания и заставляя себя открыть их, чтобы увидеть это восхитительное зрелище, мечущегося от страсти как в лихорадке Дмитрия. Взгляд его был теперь совсем уж поплывший, лицо раскраснелось, губы горели от поцелуев, дышал он часто, жадно захватывая воздух ртом и с готовностью подавался навстречу ласкам, которыми довольно скаредно одаривал его Феликс, лишь в качестве поощрения, справедливо полагая, что лучше поберечь резервы до постели, иначе эдак все будет бесславно растрачено в пути. Песик же настойчиво требовал внимания, трогал лапой сапог Дмитрия, подпрыгивал, повизгивал, путался под ногами. Хозяин почти было уж сдался, покосился в его сторону, но Феликс вовремя пресек это дезертирство, нежно прихватив великого князя между ног и аккуратно помассировав пальцами жаждущую плоть, упакованную в офицерские галифе. Дмитрий замер, вздрогнув всем телом и глухо застонав.Однако ласка тут же прекратилась. − Феликс, не мучай меня, − взмолился великий князь со страданием в голосе. − Ну так идем же! До спальни оставалось всего ничего, но Дмитрий никак не хотел выпускать свою добычу из объятий и тем только замедлял продвижение к цели. Его чем-то необыкновенно манила шея Феликса в расстегнутом и смятом вороте сорочки, и он то и дело тянулся к ней, будто околдованный, впиваясь немилосердными поцелуями там, где пульсировала голубая жилка. Феликс от этих нападок слабел и останавливался, не в силах сделать ни шагу. Это было его слабое место, его Ахиллесова пята. Неужели же Митя запомнил с прошлого раза?! Уже у самой двери в спальню возникла заминка. Песик заметался, сообразив, что есть риск остаться одному, но Дмитрий решительно, хоть и аккуратно отпихнул его носком сапога, вскользнул в темную комнату вслед за Феликсом и пинком захлопнул дверь, устремляясь в глубину спальни. В доме было тихо-тихо, только маятник часов отстукивал ход времени. И от этой тишины, и от этого стука делалось изрядно не по себе и еще тоскливее. Лис давно устал скулить и горестно подвывать, осознав безуспешность попыток, и уже пару часов одиноко лежал на своей подстилке, пугливо прижав уши, озираясь в полутемной гостиной, вскидывая голову на звуки проезжавших под окнами редких пролеток или чьих-то нетрезвых голосов с улицы, снова укладываясь и обиженно причмокивая. Наконец, он встал, будто в маленькой рыжей голове его мелькнула какая-то идея, и решительно потрусил в сторону хозяйской спальни. Чутко прислушался. В комнате было тихо-тихо, не слышалась больше ни странная возня, ни ритмичный стук, ни жалкие или яростные вскрики, издаваемые людьми и так пугавшие его еще недавно своей внезапностью. На всякий случай он громко, как мог, заскулил и поскреб настойчиво правой лапой дверь. Никто не отозвался.Щенок просунул узкую мордочку в щель между дверью и косяком и, работая ею, как рычагом, проник в комнату, из которой его жестоко выставили пару часов назад. Здесь тоже было тихо, слышалось только дыхание спящих людей, один из которых был хозяином. Песик принюхался и безошибочно определил, с какой стороны ему нужно подойти к кровати. Любимый уже, родной запах щекотал щенячьи ноздри, звал к себе, обещая тепло, ласку и заботу. Пёсик тоскливо заскулил, теребя лапой свисающую с кровати простыню, но хозяин не отзывался. Щенок попытался запрыгнуть к нему сам, но был еще слишком мал, и попытки его увенчались лишь тем, что он пребольно ударился задом об пол при падении. Лис обиженно покосился в сторону спящего хозяина и принялся бродить у кровати кругами, обнюхивая валявшиеся повсюду тряпки, также хранившие его милый запах, коротко всхлипывая и горестно вздыхая. От горькой ли этой участи, или от того, что по полу тоненько тянуло сквозняком, его вдруг настигла обычная щенячья потребность, и он, не долго думая, сделал лужу прямо на вывернутый наизнанку хозяйский мундир. Стало немного полегче. Аккуратно переступив напруженное, чтобы не испачкать лап, Лис облюбовал, брошенные как попало сапоги.Сапоги дивно пахли выделанной кожей и хозяйскими ногами. Обрадованный своим открытием, щенок сунул морду в голенище, устремляясь внутрь, туда, где запаха было больше всего. Голова застряла на полпути к цели, и Лис испуганно взвизгнул, отчаянно затрепыхался, выбираясь наружу, упершись передними лапами в сапог. Насилу выкарабкавшись, он неуклюже шлепнулся на сапог всем телом и принялся яростно грызть необыкновенно приятную и мягкую кожу, сладострастно погружая в нее острые мелкие зубы.16 Декабря 2020