***
Если спросить Таичи, каким он мог представить себя ярче: с титулом мастера каруты или пьющего в компании мастера Суо и развратных девиц, он бы никогда не подумал, что ближе к реальности окажется вариант... — Повторите нам, — командует за барной стойкой Суо, а Таичи, понимая, что давно послал к черту грань своей черты разумного и рационального, осушает бокал пива до дна. — Суо-сан, напомните, — роняет собственную голову в ладонь Таичи, — зачем мы оказались здесь? — и чувствует, как на его плечо ложится нежная женская рука. — И откуда здесь они? — имея в виду женщин, которые с удовольствием окружили двух симпатичных молодых парней. — Ты забыл, я же мастер. Со мной всегда популярность, — Суо довольно тянет руку к свежеподанному бокала пива, умалчивая факт, что эти девушки европейки, и вряд ли вообще знают мастера спорта узкой и не особо популярной направленности. — Мы говорили об этом. — О чем? — Таичи устало подпирает лоб рукой и поддается хмельному развязыванию языка. — Ну почему… — и он рассматривает шипящую и исчезающую на глазах пену от пива как восьмое чудо света, — как бы ты не старался, тебе не победить, если удача на стороне противника? Суо-сан тихо и устало смеется. — Вот поэтому мы здесь. Тебе нужно расслабиться, — и отпивает большой смачный глоток пива. Таичи, стараясь не обращать внимание на женщин, присутствия которых он явно не оценивал должным образом, отпивает следом. — Скажите, в чем ваш секрет? Ведь складывается ощущение, что вам все равно. Но победа всегда за вами. Суо улыбается Машиме улыбкой не просто хмельного собутыльника, но — Таичи кажется, что теперь он действительно пьян — уже в какой-то мере товарищеской: — В этом и секрет. Таичи пытается сложить в голове нелогичный для него паззл, а в итоге еще больше загоняет себя в угол самобичевания. Суо смеется снова и заключает его голову себе под мышку. — Только не говори, что мы пришли сюда, чтобы ты снова говорил об этом. Лучше… — он осматривает лучезарно и приветливо улыбающихся им девчонок и обращается к Таичи тише будничного тона, — ты уже выбрал себе? По голосу мастера Машима сразу понимает, к чему тот клонит, краснеет и отворачивается. — Только не говори, что я заплатил зря. В голове Таичи всплывает много заученных фраз джентльмена вроде «Суо-сан, да как вы можете!» или «Извините, но я воспитан не так», но от него звучит лишь максимально честное: — Я не могу. Суо отстраняется от него и протягивает, как-будто сам к себе, тихим голосом: — Аа. Аясе, — сердце Таичи пропускает удар, — Чихая, — Машима слышит ее имя каждый раз, как будто перед прыжком со скалы. И каждый раз прячет глаза под челкой. — Наверняка сейчас играет где-то с Ватаей, — в мысли Таичи макро слайдами впечатывается поблескивающее от капелек пота тело Чихаи, очерчивающий ее аккуратную грудь и сливающийся с тоном кожи лиф, нежные, как лепестки сакуры, губы, которые приоткрываются в волнении или удивлении, произнося «Таичи!» и рядом возникает ненавистный в пору этих мыслей уверенный взгляд Араты. И что, если единственное средство перестать об этом думать… Таичи заключает в своей ладони нежную руку незнакомки и резко разворачивается к ней: — Как вас зовут? Ярко накрашенная, с ног до головы упакованная в роскошь блондинка, улыбается ему улыбкой, какой хозяйка улыбается своему долгожданному гостю: — Для тебя я буду кем угодно. Под ободряющую благосклонную улыбку мастера Суо она уводит Таичи в уединенную комнатку. Обстановка в ней действительно интимная: приглушенный свет, расслабляющая музыка, восточно-фруктовый запах с нотками жасмина, отделанный кожей черный диван и минималистичный столик с бокалами, шампанским и фруктами: Таичи до сих пор не верит, что согласился на эту авантюру. Незнакомка заботливо протягивает ему бокал с игристым. «В конце концов, она заслуживает, чтобы я ее забыл». Рука девушки почти невесомо скользит по его щеке. — Ты такой симпатичный. Сколько тебе лет? Таичи отпивает из бокала и находит ее… приятной. Однако, относится ко всему этому, как к делу, которое избавит его хотя бы от одного из его самоистязаний. — Восемнадцать. Незнакомка садится на диван и приглашает его сесть рядом. — Чем ты занимаешься? Он садится таким образом, чтобы они могли хорошо видеть друг друга: она сидит, закинув ногу на ногу, и отправляет в рот большую сочную виноградину. Очевидно, с профессиональным для нее изыском. Но — к своему сожалению — Таичи не чувствует ни-че-го. Кроме, конечно, еще поддающегося контролю, захмеления. — Учусь на медика и, — Машима с грустью понимает, что сейчас это прозвучит как-то пусто, — и играю в каруту. — В каруту? — широко улыбается блондинка, что это можно было бы назвать почти насмешкой. — Что это? — Это один из видов спорта и… — Это должно быть сильно выматывает? — она тянется к нему и осторожно кладет свою руку на его колено, очевидно, стараясь уйти от бессмысленного разговора к делу. «Отношения с Чихаей — вот что выматывает… Точнее их отсутствие», — в мыслях снова мелькает ее родинка… лямка от бралета на ее четко очерченной ключице… приоткрытые губы, с которых срывается слог… Неожиданно для себя Машима уверенно тянется к незнакомке. Она подвигается к нему и прикрывает глаза в ожидании поцелуя, и Таичи улавливает, как воздух вокруг них окутывает ее аромат жасмина. Попутно она кладет руку Машими к себе на бедро, от чего тот немного смущен, но усиленно приказывает себе идти до конца. «Прости, Чихайя. Но это стало невыносимым».***
Суо успевает утомиться от разглядывания пустого бокала, и поэтому выражение его лица, когда Таичи со своей спутницей снова присоединяются к его компании, можно трактовать как радость. Однако, по изрядно потускневшим выражениям эмоций мастера Машима распознает: тот начинал трезветь. Машима садится за барную стойку и вежливо отказывается от добавки. Блондинка наклоняется так, чтобы ее фраза была слышна только Таичи: — Должно быть, она действительно великолепна. Машима хмурит лоб в абсолютном не понимании смысла сказанных ею слов: — Кто? — Тебе это лучше известно, — а затем улыбается немного грустно, — та, что сегодня встала между нами. При упоминании этого Таичи краснеет. И Суо, конечно же, хочет знать от чего. — Суо-сан, вы меня простите, но это все не для меня. — Вот как, значит, — лениво поджимает губы мастер, и тяжело вздыхает. — Значит, сегодня мои деньги были на ветер. Должно быть, этот метод нужно… скорректировать. — А может просто потренируемся? — Это тоже тренировка. Таичи не привыкать к странностям Суо-сана. Но теперь, кажется, он становился их частью, и оставалось лишь вежливо поинтересоваться своей участью. — В весенних полях Молодые травы сбираю Тебе в подношенье… — Хисаши произносит это отстранённо и едва уловимо слухом — только не для того, кто долго учился читать стихи каруты по губам. «А на рукава неустанно Падает, падает снег».***
Методы Суо оказываются для Таичи все экстравагантней: один «лучше» второго. И, на первый взгляд, — это почти издевки или и вовсе его личные социальные эксперименты, поэтому его наставничества остаются пылиться на полке с остальными «добрыми» советами, от которых Машима предпочитает тактично удержаться. Тихо проворачивает ключами в замочной скважине их квартиры: уже поздно, может, и спят. А на столе лежит забытый и, наверное, единственный ждущий его в этом доме, конспект. Двери со скрипом отворяются, и его встречают доносящиеся из кухни шкварчание и... странный слегка горелый запах. — Таичи! Я готовлю нам ужин! Ну ясно. Машима измученно прикрывает лоб ладонью: Чихая устала играть в каруту и решила сыграть в хозяйку. И если он не поспешит, то медицинскую практику ему придется пройти уже сегодня. Он бросает рюкзак на диван и в потемках идет на озаренную светом кухню. По пути — черт! — спотыкаясь о брошенный кем-то на полу магнитофон и плотно сжимая зубы от резкой боли в мизинце. Но — увидев Чихаю на кухне в одной длинной футболке и банном полотенце на голове, быстро забывает о том, что имеет тот мизинец вообще. С ужасом для своего самообладания он замечает, что под той ее футболкой не проступают лямки от нижнего белья. Не смущает даже запах горелого, в горле и без того пересыхает, но разум больно и своевременно бьет под дых: спасайся и уходи, будто ты ее не видел. Но только он делает движение — ее чуткий острый слух перехватывает, наверное, даже его дыхание, потому как резким скользящим движением она разворачивается с лопаткой на все сто восемьдесят: — Таичи! Что если оно подгорает, но внутри еще сырое! Я запуталась! «Не смотри. Не опускай свои глаза ниже ее шеи». — Чихая! — теперь уже он натурально злится, ведь новая, но уже испорченная Аясэ сковородка резко перебивает все неправильные и дурманящие мысли. — Я говорил, дождись меня или попроси Арату! — Но тебя не было так долго, а Арата пишет конспект! «А, то есть, я не должен!» — но Таичи как всегда спокойно это проглатывает и перехватывает у нее сковородку и лопатку. — Ладно, посмотрим, что можно сделать. На плите обнаруживает — вздыхает почти снисходительно — пригоревшие полуфабрикаты. «Чихаяя…» — наливает в сковородку воды. Следом накрывает ее крышкой и… его пронизывает жаром отнюдь не от готовки, когда Чихая почти вплотную подходит к нему сзади и неловко дергает его за рукав: — Таичи. Давай, скажем Арате, что приготовила я. В очередной раз Машима усмиряет своих демонов (и тянущее чувство внизу живота — пожалуй, единственное, с чем он не может совладать помимо каруты и Чихаи). — Как хочешь, — и нащупывает в кармане телефон. Теперь написать ей — это почти необходимость. Со своим редким чутьем и предвиденьем, должно быть, сейчас где-то хитро улыбался Суо-сан.***
— Сумирэ! Кана-чан! — каждый раз, видя старых друзей, Чихая захлебывалась неподдельным счастьем до слез. Особенно, когда они приезжали внезапно, вот как сейчас. — Я так рада вас видеть! — и удушает девчонок в не по-женски крепких объятиях. Подруги обнимают ее в ответ, но одна из них смотрит мимо Чихаи. Прямо на возникшую позади нее фигуру Машими. Девушки обнимают следом и его, но одна из них — по особенному и заглядывает в его глаза с тем светом, который Чихае не различить и не понять: для нее это просто прием гостей. Для Сумирэ — это встреча, перевернувшая ее жизнь. За столом она почти не слышит радостного воробьиного трещания Каны и Чихаи, только что-то там отдаленно про объяснения Каны: — Будем в Токио до следующего воскресенья. Живем с классом в гостинице неподалеку, — Оэ врет убедительно, и это самое восхитительное вранье, которое ей удавалось слышать. Она всматривается в сияющее солнечное лицо Чихаи и совсем-совсем не понимает ее до того, что становится почти грустно. Ведь даже она сама, Сумирэ, серьезно полюбившая Машиму, в итоге хотела, чтобы Таичи наконец-то нашел свое счастье с Аясэ. Но та легко отбрасывает подарок судьбы, словно сметает карты с татами. И, в конце концов, даже покровительствующая Чихае Канадэ склоняется к тому, что Таичи заслужил счастья. Не такого. А затем Сумирэ бросает взгляд уже на самого Таичи — такой легкий, пробный и с искрой надежды. Для себя звучит почти по издевательски: так пес смотрит на своего хозяина, когда тот решает оставить ли его у себя. «Нет, на этот раз мне придется съесть футон, если я снова отдам его легкомысленной Аясэ». И Таичи вдруг обращает на нее взгляд полный благодарности и благосклонности. И ее губы трогает — как река залитая лучами солнца — искрящаяся улыбка столь долгожданного мига.***
К счастью и спасению Таичи, ремонт в его комнате был закончен, а в руки был вложен ключ от предстоящих уединений с конспектом: — Вот. Хозяин сегодня передал, извинился за задержку. — Спасибо. Стоило Таичи с чувством предвкушения отворить дверь комнаты, как — ну разве не очевидно-невероятно — все таинство встречи со своим уголком пропало, ведь Чихая уже бегала и изучала каждый ее угол. — Наконец-то! Таичи, ты рад? Теперь тебе не придется спать на диване! А еще… Я тут заметила. Твоя комната шире и просторней, мы можем здесь играть в каруту! — еще бы. Ведь его родители уплачивали больше, а судя по сбережениям Аясэ и Ватаи, они собирались жить, можно сказать, в долг. И перспектива потери его единственного тихого уголка мало прельщала Машиму. — Исключено, Чихая. Здесь никакой каруты. Мне нужно заниматься. К тому же… — он прячет взгляд, не зная как объявить об этом тактичнее, — тебе нельзя без разрешения заходить в мою комнату. Для Чихаи как всегда это звучит непонятно и обидно. — Но Таичи! Не будь таким злюкой! — Я предупредил. Это звучало — неожиданно для самого Таичи — строго и равнодушно к ее прихотям. И он уходит, кусая губы, но признавая своей личной победой — не оборачиваться на ее оцепеневший и потускневший взгляд.***
Чихая никогда не просыпалась на занятия вовремя. Обычно ее будил Арата, и она, как ударенная током, выпрыгивала из постели сразу в штаны, чистила зубы, на ходу сочиняя домашку, а затем обязательно опрокидывала на себя кофе/суп/утюг — в общем, что-то одно на выбор. И это был каждодневный ритуал, пока Аясе не решила: нужно взяться за учебу серьезно. В долгожданный понедельник, с которого стартуют все людские начинания, она просыпается раньше всех и на ципочках довольная прокрадается на кухню, чтобы заботливо — вот всех удивит! — подать сонным Таичи и Арате чай. «Доброе утро, а вы не ждали? Чего так долго спите, утро уже в самом разгаре!» — и маленький демон Аясэ ликовал и хитро потирал ручонки, пока на кухню к ней не проскользнула… полураздетая Сумирэ. Изумление яркое и обоюдное: Аясе роняет чайник, а Сумирэ — поворозку от халата, которым не успела опоясать тело, прикрытое изысканным нижним бельем. И Сумирэ вне поля каруты оказывается шустрее и быстрее Аясэ и успевает заткнуть ей рот своей ладонью. — Тшш! Ты их и так уже, наверное, разбудила, — а затем тяжело вздыхает и запахивает халат. — Я уже ухожу, а ты забудь, что меня видела! — Ага, — словно находясь в прострации, кивает Чихайя, и когда она приходит в себя, понимает, что Сумирэ уже успела вскочить в одежду и уйти. Внутреннее чутье подсказывает Аясэ, что это как максимум — дико странно, как минимум — или она забыла, что дала ей запасной ключ, или кто-то дал тайком из ребят. Нет, не то чтобы Чихая была против… Но что Ханано делала здесь в шесть утра?! И оставалось лишь задать этот вопрос на час позднее под общее брязканье кружек и блюдец: — А что у нас утром делала Сумирэ-чан? Арата давится бутербородом и бросает на Таичи многозначительный косой взгляд. Но Машима равнодушно мешкает с ответом и продолжает завтракать с холодным молчанием. — Я все вижу, Арата! — грозит ему ложкой Чихая, и тот понимает, что ему приддется отдуваться вместо друга. — Дело в том, что, — протягивает неуверенно Ватая, — Канадэ попросила, чтобы Сумирэ переночевала у нас на диване… ведь у Канадэ-чан появился парень! — Арата выдает это, густо покраснев, и затыкает себе рот чаем. — Канадэ-чан! — воскликивает Чихайя. — Это же... — и губы Аясэ по-детски складываются в трубочку «о». Она медленно краснеет и вслед за Аратой утыкается в свою чашку чая. Ватая немножко злится и кидает нервные косые взгляды на Машиму. Таичи же, как истинный самурай, остается невозмутим.***
В обычный будничный четверг очередная игра в каруту вдруг стала накаляться и прямо дышала яростью Чихаи. Ватая с удивлением отрывал глаза от зачитывающих им карточек и не мог понять, что здесь вообще творится. Каждая выбитая у Машими карточка вылетала с такой злостью и шелестом ветра, что могла застрять в стене или — Арата уже и правда переживал — порезать ненароком самого Таичи. — Ночь напро… — карточка с шумом вылетает мимо Таичи, — лет, Но наступает день, и я с ними вместе гасну. Таичи не спрашивает ее ни о чем, лишь напрягается еще больше, чем обычно, но, кажется, каждая карточка Чихае сейчас равняется едва ли не выбитой у королевы… или мастера. И в итоге он… просто отпускает ситуацию. Все равно это уже не имеет должного былого смысла. Пусть… забирает. — Чихая… — заботливо хочет поинтересоваться Арата, но после ее резкого ответа боится, что следующая карточка будет запущена уже в него: — Просто читай. После оконченного и проигранного в сухую матча, Таичи выдыхает и благодарит за игру. Чихая… не благодарит, а лишь молча держит голову опущенной. — Чихая, что случилось? Ты же выиграла? От ее поднятого на него взгляда Арата вздрагивает. — Случилось? Спроси лучше у Таичи, что случилось. Почему он так легко сдался? — Таичи напрягается, но потом с легкой досадой улыбается себе самоиронично. Конечно, это она про каруту. — Почему он так редко играет с нами, а где-то пропадает и не говорит где? Почему он не пускает нас в свою комнату? Почему Сумирэ можно раздеваться в нашем доме, а на меня за это Таичи кричит?! Последнее звучит так беспрецедентно, что оба парня смущаются, отворачивают взгляды и закусывают губу, не зная, что и ответить. — Вы оба идиоты! Я лучше пойду к Кане-чан! — и Чихая срывается с места за телефоном. Арата тяжело вздыхает, и не глядя на Машиму, тихо обьявляет: — А я — в свою комнату. «Отлично, — вздыхает вследом Таичи, — значит, объясняться не придется». Это действительно хорошо, ведь глупая, глупая Чихая, она заставляет его злиться снова, тушить внутри себя этот пожар злости, обиды и еще чего-то сильного… И собираясь к Сумирэ, он слышит вежливый стук в комнату, а затем в дверях видит поникшую мордашку и уже не может сдержаться: — Таичи! Я хотела извин… — и Аясэ оказывается прикованная его руками к стене. — Чихая, — горячее тяжелое дыхание опаляет кожу Аясэ, и она чувствует, что ее сердце бьется, словно птица в ловушке. — Не заставляй меня больше объяснять то, о чем можешь пожалеть, — и возвращая привычное себе самообладание, разжимает на запястьях свои руки и чуть слышно говорит: — Прости. Лучше иди.***
Это случилось снова. Прогуливая последнюю пару, Аясэ застукала Сумирэ у них дома снова. Точнее формально, она-то ее даже не увидела. А услышала. Услышала такое, от чего громко кричать «я дома!» показалось неуместным и неприличным. Она бы и рада не слышать то, что ее не касается… Но исключительно острый слух Аясэ Чихаи ловит все: вздохи, резкие движения, даже шепот. И когда она слышит стон, то густо краснеет, хватает сумку, и здравый смысл подсказывает ей сбежать, будто ее здесь и не было, и она разворачивается, но ее сражает и останавливает на полпути громкое: — Я люблю тебя, Таичи! Эти слова определенно принадлежали Сумирэ. И она была там… С Таичи. Чихая будто каменеет, а затем тихо опускается, присев на пол и обняв свои колени. Ей становится невероятно... грустно. Так вот, где пропадал Таичи… Он больше не опекает их. Не делает исправно домашку, не старается в каруте. Вот почему он так… Спокоен. Нет, как бы не так, кажется, что Таичи спокоен всегда… Или он просто скрытен. И за всех тревожен. А сейчас он... Неужели, действительно, спокоен? Чихая нервничает и чувствует себя... брошенной. Сломя голову и забывая на полу сумку, срывается за объяснениями к Кане-чан.***
Канадэ, конечно, рада Чихае почти всегда — разве что, если ее визит не отвлекает ее от домашки, которую она выполняет, находясь якобы на соревнованиях по каруте. Но, смирившись со своей участью, она угощает подругу чаем и решает, пока Чихая увлеченно болтает, незаметненько решать уравнения, если бы не одно но: Чихая смущена, изумлена, и этот коктейль эмоций взрывается в одно простое изъяснение: — Таичи и Сумирэ делают «это»! Лицо учтивой и тактичной Канадэ вспыхивает краской. — Чихая! — тонким писком выдает она и хватается за горящие щеки. — Откуда ты… — Знаю! Сама слышала! — она говорит это громко, почти хватает воздух ртом — так переполняют ее эмоции от этой мысли. — Чихая-чан, ты не должна мешать им… — стараясь быть рассудительной, отвечает Кана, но Чихаю больше заботит другое. — Разве не должны они сначала узнать друг друга?! — она говорит это и искренне изумленно хлопает глазами, а в ее голосе звучат щепотки претенциозности. — Они знают друг друга три года, — спокойно отвечает Канна, понимая, что, к счастью, смогла совладать со смущением и теперь даже пытается параллельно дорешать уравнения. — Я думаю, этого достаточно для того, чтобы парень и девушка… — в этот момент она даже благодарна, что Чихая как всегда ее перебивает. — Но Таичи! Забил на учебу! Забил на каруту! И на нас с Аратой он тоже… — Чихая! — внушительным тоном обращается к ней Кана и, отрываясь от домашки, легко кладет свою руку на руку подруги. — Ты ведь любишь Арату? Верно? Этот вопрос обрушивается на Аясэ свежим весенним порывом и лепестками сакуры, а затем закручивает ее в вихре октябрьских багряных листьев, где маленький мальчик в очках протягивает ей колоду карт со стихами. Она смотрит мимо Каны и бережно прижимает кулак к сердцу: — Арата… — это слово из ее уст звучит, как что-то сокровенное и свято оберегаемое. — Благодаря ему, у меня есть страсть к жизни, — Кана искренне очарована ее словами, но восхищение это быстро тускнеет по мере понимания, как сильно все эти годы страдал Таичи. — Я пойду за ним на саму вершину Фудзи. Канадэ становится вконец грустно, и она пытается отвлечься на написание конспекта. Ровным тоном она отвечает: — Тогда вам стоит попробовать быть вместе. — Быть вместе? — натурально удивляется Чихая. — Мы и так вместе каждый день! — Чихая, — тонким голоском вскликивает Оэ, немного злясь, что она по-детски глупит, — я о … другом. Аясэ пребывает в замешательстве и тяжелых думах о смысле сказанного, но, в конце концов, решает, что в словах Каны есть смысл. И от этого ли так неспокойно стучит ее сердце: ветер перемен? Новая страница ее жизни, где они с Аратой смогут взяться за руки как два столпа каруты и… Почему-то тяжесть под сердцем не исчезает. Она вспоминает себя, беспомощно обнявшую себя за колени, когда там за стенкой Таичи и Сумирэ… — А Таичи!.. — хватает воздух она, но Кана резко ее остужает: — Оставь его в покое.***
Полдень Араты начался обыденно и в духе радостей такого интроверта, как он: кружка горячего мятного чая, ютуб-трансляция матча по каруте и написание очередного кода. Все-таки он смотрел на жизнь рационально, и понимал, что звание мастера каруты не будет вечно покрывать его квартирный долг, да и к тому же сидеть на шее у Таичи ему не особо хотелось, поэтому потихоньку он начинал брать айти заказы, периодически отвлекаясь на милые мемчики от Вакамии Шинобу. Но день не может быть просто ламповым, если в него врывается яркий и бурный ураган по имени Аясэ Чихая. — Мы должны сходить на свидание. Арата хватается за очки, пытаясь понять: не мерещиться ли ему, и вообще, кому он и что должен, и почему это звучит, как жизненно важная миссия, но переварив информацию, лишь спокойно кивает: — Хорошо. Зато к самой Чихае смысл своих слов и его соглашения доходит только сейчас, и ее щеки медленно алеют. Ведь это ее первое свидание с парнем! И как оно вообще должно быть? И что они должны делать? Но все разрешается само собой, когда Ватая закрывает ноутбук, берет ее за руку, а дальше как по свободному течению: милое кафе, нос Чихаи запачкан в мороженом, волнующие беседы о предстоящих турнирах и долгий, но мирно разрешающийся спор о том, кто все-таки выбил тот проклятый «От высот Цукуба…». Арата в итоге ей уступает, хоть и знает, что выбил эту карту все-таки он. Но не потому, что он не уважает Чихаю как достойного противника — на настоящем матче он бы ее не пощадил, но это все-таки свидание, и его вечно холодная ладонь примирительно приземляется поверх ее теплой. Внутри себя Чихая хватается за голову. Паника. Беспощадная паника. Что? Что она должна сделать?! Что должна чувствовать? Как себя вести? Ей привычно разговаривать с ним о каруте, но когда он наклоняется ее поцеловать, она смущенно уворачивается и подставляет щеку. — Послушай, Чихая, — улыбка Араты мягкая и добродушная, — я не настаиваю. И могу подождать, сколько тебе понадобиться. Чихая мешкает с ответом и кивает. Действительно. А сколько понадобится? И зачем понадобится? Разве не так все хорошо, как есть? Ей нравится его напряженный взгляд, когда он сосредоточен на поле каруты, нравится добродушный — когда он благодарно принимает от нее мятный чай, нравится, когда его рука ободряюще приземляются ей на плечо, и, безусловно, она пылко любит их бесконечные разговоры о каруте. А что должно быть еще? Ведь у них уже есть это чувство! И ей нравится вместе с ним возвращаться в их дом. Их дом, где всегда их ждет Таичи. — С возвращением, — теплый и уютный Таичи. Она хочет его обнять и не сдерживает своего порыва: ведь она так любит, когда он треплет по ее непослушной голове, когда укрывает ее заболевшую одеялом и, не смотря на то, что у него гора домашки, садится с ней играть в каруту. Домашний ламповый Таичи. Их опора. Ее сердце вылетает с каждой выбитой им картой на турнире. Она плачет над каждым его выигрышем или проигрышем. И сколько еще можно сказать о Таичи! — Я съезжаю. Чихая резко отстраняется шагом назад, почувствовав резкий холодный толчок его слов — порыв северного ветра. — Что? — Поскольку у меня теперь есть девушка, я не хочу доставлять вам неудобств. — Нечестно! — Аясэ реагирует в своей ураганной стихии, и Арата легко приобнимает ее за плечо. Он понимает, что так будет лучше. Для всех. Но Чихая, понимая, что Арата спокойно воспринимает болючую для нее весть, неожиданно сбрасывает его руку со своего плеча и убегает в свою комнату. Таичи и Арата остаются один на один. И что-то в этом молчании есть глубже вод Синано.***
Убегая с пар, Аясэ Чихая со всех ног несется домой. Хорошо, что плевала она на упреки вредной преподши и, тем более, на дресс-код — человеку, который придумал кеды, в эти моменты можно было отвесить поклон. Отдышавшись от быстрого бега, вскакивает в электричку, благо почти в это время свободную, и смотрит на часы: сегодня его пары заканчиваются на два часа раньше, и чтобы он там не вздумал делать, она должна ему помешать! Три остановки — разве это много? Не для того, кто считает в уме каждую секунду. Чихая касается ладонью к окну, электричка въезжает в туннель, и Аясэ пятится, не узнав себя в отражении: вымученное лицо и распахнутые в страхе глаза — такая она будущая королева каруты?! «Соберись». Дорога от остановки до дома пролетает с минус одним утерянным брелком Снегомару и плюс одном сбитым прохожем. А вторжение в собственный дом выглядит как захват объекта и поимку беглеца на месте преступления. Не смотря на его строгий запрет — открывает ту дверь так, что она чуть не летит из петель. — Таичи, ты не должен уезжать! — и глаза Чихаи с ужасом скользят мимо него — на раскрытые и уже заполненные на половину сумки. Это выглядит как… предательство. Она читает во взгляде Машими чувство вины, грусть и еще что-то такое, что расшифровать она не в силах. Он спокойно поднимается и смотрит ей в глаза честно, прямо, открыто: — Почему не должен? Мысли в голове Аясэ атакуют ее настолько быстро, что она не успевает облачить их во внятные слова и в итоге... задыхается. И плачет. Заносит кулачок, зачем второй — и резво начинает колотить Машиму по груди: — Ты нужен нам Таичи! Нужен! Нужен мне! — миг — и Таичи перехватывает ее за запястье. — Я не нужен тебе, Чихая. Ты любишь … его. Она застывает на месте. И совсем не нужно объяснять, кого он имеет в виду, а Таичи роняет голову себе в ладонь и отрицательно качает головой — нет, это невозможно — даже вслух произнести. Имя «Араты» вместе с «Чихаей» звучит для него каждый раз, как воздвинутое перед ним прочное стекло, где ему лишь кажется, что они рядом, а если выстроить рядом слово «любовь», то что-то начинает удушать, перекрывает горло намертво и напоминает, что за этим стеклом ты совсем один. И как бы ты не колотил в эту стеклянную стену, она никогда не падет, зато всегда успеет тебя изрезать. Ему в пору смеяться над самим собой, когда она даже этого не отрицает. И просто уйти, признав окончательное поражение. Но она останавливает, подхватывая его за руку и снова оказывается перед ним так, чтобы… — о, нет — он снова сражался с желанием сдаться под гнетом ее заплаканных красных глаз. — Но мы должны быть вместе! Всегда! Ты, я и Арата! — Не будем. Съехаться вместе было большой ошибкой — моей. Я знал, что не смогу смотреть, как ты приносишь ему его любимый чай… Как бросаешься обнимать, когда встречаешь его после учебы. И когда он играет в каруту, ты смотришь на него… — а в мыслях договаривает: «... так — как никогда на меня». — Я как тот лодочник, который долгие годы плывет напролом против течения бурной реки, воды которой так непредсказуемы и то и дело стремятся его утопить. Его лодка и весла уже так потрепались этой рекой, что ему стоит прекратить бессмысленный долгий бой и в пору свернуть в тихую гавань, — увидев в ее глазах сотни вопросов о непонятных ей аллегориях, он вздыхает и подытоживает: — Чихая, я устал тебя любить, — Машима делает шаг вперед, но Чихая снова упорно преграждает ему путь, утыкаясь опущенной головой ему в шею. Ее руки хватают его за рубашку, и Таичи, неожиданно для самого себя, опускается к ее шее, опаляет ее своим дыханием и чертит медленную бессмысленную траекторию, едва касаясь губами. Его рука скользит ей на талию, и Чихая шумно вбирает в себя воздух: — Таичи… что я могу сделать, чтобы ты остался? Машима легко тянет за резинку, и волосы Чихаи рассыпаются по ее спине. Он любит, как они пахнут: чем-то фруктовым и цветочным, и оказывается возле ее уха, зарываясь носом в их аромат, отвечает вполголоса: — Чихая. Позволь мне любить себя, — и легко, словно порывом ветра, подхватывает ее за бедра, прислоняя к стене. На миг они встречаются глазами, и Аясэ кажется, что между ними происходит Большой взрыв и следом зарождается новая Вселенная. В глазах Аясэ молчаливый возглас «как?», но законы химии быстро ее подхватывают, и она неосознанно подставляет свою шею для его поцелуев. Это впервые она охвачена бурным течением, ураганом и не в силах этому сопротивляться. Его руки, губы, его тепло на каждом сантиметры ее кожи, и все, что она может — прижаться к нему покрепче и позволить.***
Чихая просыпается в самых светлых чувствах от сладких снов в кровати Таичи, но реальность резко остужает холодным дуновением ветром с приоткрытого окна — она одна. В пустой комнате. Таичи съехал. И ей даже не за что его винить, ведь он сделал это честно и открыто, задав ей лишь один вопрос, на который у нее как обычно не нашлось ответа. И ей оставалось только свернуться калачиком в постели и ловить его остывающие тепло и запах. Вспоминать, как крепко обнимала его за шею, зарывалась в его густую вьющуюся шевелюру. Она вспоминала вчерашний блеск в его глазах — неужели он всегда был таким красивым? Его поцелуи на ее груди — неужели Таичи бывает таким чутким? Но утро растворяет ночь, как мираж. Неужели уже утро? Точно. Она была так разбита, что проспала пол дня и всю ночь. Растрепанная и несобранная она присоединяется к Ватае на кухне. Арата замечает ее пустой и отсутствующий взгляд и — внезапно — дрожащие руки. — Ты чем-то подавлена? Она поднимает на него глаза, будто видит его здесь впервые. Он тяжело вздыхает и обнимает ее руку своей ладонью. Этот жест обжигает ее и возвращает в реальность. — Я понимаю, как ты расстроена уездом Таичи. Я переживал, как долго ты вчера не показывалась, но Машима сказал, что все в порядке и не стоит тебя беспокоить. Та-и-чи. Одно слово, а сколько беглых слайдов с поцелуями, вздохами, касаниями, и бесконечно теплое его голосом «Чихая. Чихая…» — Чихая, — Арата словно вырывает ее из воспоминаний. — А? — и она подымается, недозавтракав, скидывает посуду в раковину. — Я должна тренироваться.***
Чихая тренируется долго и усердно, даже ночами, что очень удивляет Арату, ведь, казалось, невозможно быть еще упорней, чем уже она есть. Хотя он списывает это на предстоящие отборочные, но в голове зудит предательская мысль о том, что красные нити судьбы связывают Чихаю еще плотно. Она агрессивна и самоуверна: берет уникальные шестислоговые карты на первых слогах, и не понятно, это ли покровительством богов каруты или ее особое чутье — она выигрывает победу за победой. Она яростна, но холодна. Не распыляется на лишние слова, движения и эмоции. И воспринимает поражения противников как данное. Арата не перестает сканировать ее подозрительным взглядом: Чихая становится Суо Хисаши. И в вычислениях Ватаи найблолее вероятное связывающее звено — Машима Таичи не учувствует в отборочных. Не навещает их и даже не пишет им смс. Аясэ чувствует себя камнем. Камнем, который вот-вот рассыпется: соберет все победы и возненавидит каруту, отказавшись от нее навсегда. Единственный для нее спасительный маяк — узнать его новый адрес от Канадэ. — Чихая, — подруга смотрит на нее с сожалением, на новую для нее Аясэ — не улыбающуюся и молчаливую, — ты заставляешь мое сердце разрываться… Это неправильно с моей стороны, но, — и она протягивает ей листочек с адресом, — воспользуйся этим разумно. Кана знает, что «разумно и Чихая» — вещи не совместимые. Что она наделает ошибок еще пуще, чем прежде. Но дело сделано, Чихая смотрит на этот лист, словно на новую карточку, которую непременно нужно запомнить. Теперь ее маршрут предсказуем. Предсказуем даже до момента его мертвой точки. Спустя две недели она знает наизусть зеленую, усыпанную гортензиями алею. И пеструю вывеску кафе в 200 метрах отсюда «Всегда свежые выпечка и онигири!». И в 7:00, как по графику, выйдет старичок, опираясь на трость, потянется и улыбнется миру: — Здравствуй, — а затем уже Чихае, — вы кого-то здесь ждете? Чихая как обычно ответит, что нет, и убежит. Только не в этот раз. Только не когда на носу отборочные на титул королевы. Она пригласит его посмотреть, как она сражается за победу, а пока… — Чихая? Что ты здесь делаешь? Аясэ замирает и касается кончиками пальцев своих губ. Прошло пару месяцев, а оставленные на ее губах его поцелуи до сих пор горят и снятся ей каждую ночь. Он кажется таким родным и близким, что она представляет в деталях их последующие объятия, и одновременно таким далеким и чужим, словно ее фантазия уже не пересекается с его реальностью. — Таичи, — Чихая неловко улыбается и чешет затылок, — да я тут гуляла неподалеку. — Может, зайдешь? Покажу свое жилище, — и он посмотрел на наручные часы, — еще успеваю. Аясэ довольно кивает. Жилище Таичи действительно впечатляет. Она рассматривает его неторопливо: от пестрых книг на полках и лаконичного кофейного дивана до высокого сочнозеленого растения в горшке и в итоге останавливает свой взгляд на широком окне, свет из которого наполняет жизнью каждый уголок этой просторной комнаты. Простому студенту такое жилье не по карману. Госпожа Давление еще с детства обеспечивала Таичи все лучшее. Для того, чтобы он сам был лучшим. А ведь он мог стать футболистом. Или какой-то знаменитостью. Он мог бы все, если бы захотел. Но он предпочел играть в каруту. — Ну вот как-то так. Она оборачивается к нему и выдает, прежде чем успевает подумать: — А где Сумирэ? — Уехала. Я не смог бы ей солгать. К тому же, она третьегодка, ей нужно усердно готовится к поступлению. Чихая внимательно изучает каждый миллиметр его лица. Она так рада его видеть! Когда он рядом с ней, ей кажется, будто все по своим местам, как и должно быть. И вдруг ее снова охватывает порыв. Она злится и толкает его так, что он падает на диван. — Чихая?! — Почему ты нас не навещал?! — и хватает его за шиворот. — Прости, у меня были экзамены, потом подработка, — взгляд Аясэ дает ему понять, что для нее это не есть оправданием. — Я смотрел каждый твой, отправленный Аратой, матч вместе с Суо-саном. Я приду болеть за тебя на битве за титул королевы. Чихая вдруг понимает, что на ее глаза наворачиваются слезы. Она касается Таичи лбом, чтобы он не видел ее слабости, а затем, так поразительно тихо, она шепчет: — Я люблю тебя, Таичи. Пускай на понимание этого у меня ушло целых десять лет. Машима обезоружен и обескуражен. Его мир был перевернут за какие-то пару секунд. Как еще может удивлять эта девушка?! Он шумно сглатывает и боится обжечься снова: — А Арата? — Я люблю его, — Таичи чувствует, как получает тупой привычный удар, к которому уже за сколькие годы выработалась толерантность, — но не так, как тебя. Арата вдохновил в меня смысл жизни… Показал, что я могу чего-то добиться. Что-то значить. Он дал мне то, что я теперь так люблю. И я буду благодарна ему всю мою жизнь. Но этот смысл жизни воплотился в реальность лишь потому, что со мною был ты! Я знаю, сколько лет я причиняла тебе боль, поверь, я страдала потом не меньше… От того, какой скалой я была… Ты всегда был таким сильным, Таичи, какими мы бы никогда не смогли стать! И если я могу восхищаться Аратой и издали. То без тебя я, кажется, не могу… Я не могу без тебя, Таичи! Машима не знает, что сказать, ему кажется, что это просто очень реалистичный сон. Но заплаканные глаза Чихаи не причиняют ему никакой радости, и он аккуратно вытирает пальцем ее слезы: — Век могучих богов не слыхал о подобном деянье. — Прости, — его теплая улыбка заставляет ее улыбаться и радостно его заобнимать. — Чихая, задушишь, — как рыба без кислорода, хватает воздух ртом Машима, и вдруг Чихая как прежде внезапно снимает свою футболку. — Жарко. — Ты специально? — улыбается Машима и смотрит на время — кажется, потом в регистратуре придется объяснятся очень долго. — Да, — простодушно кивает она и наклоняется к нему за поцелуем. — Яркая и бурная поразила ты … — «богов» губы Таичи накрывают губы Чихаи. Машима Таичи еще много раз с благодарной улыбкой вспомнит слова Суо-сана. «Нет недостижимых целей — есть неправильные стратегии».