Вечер с Катей

      Мартовский день в провинциальном городе был крайне типичен для таких мест: из-под серого снега, превратившегося в лёд, тут и там проглядывал мусор, потерявшие привлекательную снежную шапку деревья нагоняли тоску, а крыши домов становились опасными для тех, кто очень близко подходил к стенам — сверху угрожающе блестели сосульки. День был серый, и холодный ветер при каких-то плюс двух пронизывал до костей и казался хуже надоевших морозов. Не радовала и вторая природа, созданная человеком. На окраине бригада бомжеватого вида работяг с матерком выдёргивала из мёрзлой земли рельсы демонтируемой трамвайной линии. Всё это — лишь следствие безграмотной политики городских властей. Или же наоборот, достаточно грамотной в финансовом плане. Ведь ясно как дважды два, что горадминистрация через третьих лиц владеет несколькими парками маршрутных такси и чистит место именно под эти гробовозки, в которых кроме потери денег на проезд безо всяких льгот и пресловутых «десяти минут страха» можно было и потерять здоровье в результате какой-нибудь аварии. Да, возможно потом проведут расследование, и внезапно выяснится, что Алишер из Узбекистана работал нелегально и не имел всех разрешительных документов даже для приезда сюда. Но истинный виновник — как правило, полноватый тип в пиджаке и при галстуке, сыплющий по телевизору и на собраниях терминами, непонятными даже ему самому — останется на своём месте. И купит себе новый «Мерседес» на неустановленные доходы… Я сделал пару фотографий процесса демонтажа. Хорошая, или плохая — но это история. А я, как уважающий себя транспортный фотограф, обязан эту историю сохранять. Моей целью сегодня не была трамвайная линия. Но так вышло, что я сегодня оказался тут. Мимо проходил. Но чаще всего именно такие «мимохождения» приносили уникальные (не с точки зрения поклонников красивых картинок) материалы — редкий локомотив, изменение в расписании трамваев, случайная поездка на новой модели автобуса… Но сегодня я не рассчитывал вообще ни на какой стоящий кадр. Демонтаж трамвайной линии — хоть и интересная случайность, но не доставляющая удовольствия. Я шёл на Большую Дорогу. Так я именовал участок железнодорожной линии, проходящей через город. Или, как ещё говорят мои коллеги по увлечению, «на боян». Да-да, именно через «о». Когда я вышел в кривую, на которой я отснял уже весь приписной парк локомотивов данного участка, уже наступал вечер. При этом вечер этот внезапно окрасился лучами закатного солнца. Ещё не особо тёплого, но уже не по-зимнему яркого. Закатные краски вечера совершенно не вязались с серым днём, в который я вышел на улицу. И это несколько улучшило моё настроение. Ведь в лучах заката даже унылый красно-серый окрас Корпорации виделся куда более привлекательным. Я подождал пару минут, и в поле моего зрения оказалась путейская мотриса. Щёлкаю раз. Щёлкаю два. Вряд ли что-то стоящее. Но вдруг однажды кому-то понадобится именно такая фотография? Ещё через пятнадцать минут в противоположную сторону прогрохотал товарняк. Под корпоративной «Синарой». Снимал чисто рефлекторно. Просто, чтобы была. Потом движ на перегоне затих. Лишь проходные светофоры обоих направлений мерцали диодными головками зелёного цвета. Пожалуй, пора сменить локацию… Я пошёл по путям и вышел к другой кривой. И здесь меня ждал сюрприз. Нет, не принималово. И не мои коллеги по увлечению из числа топовых.       Всё оказалось куда банальнее. На первый взгляд.       Рядом с насыпью, на фундаменте будущей опоры контактной сети, сидела девушка.       Почему-то мне это показалось несколько странным. Не так часто на большом расстоянии от ближайшей платформы или станции можно встретить на путях девушку. К тому же, одну, почему-то сидящую на голом бетоне. У меня стали возникать самые разные предположения по поводу этой девушки.       Просто опоздала на электричку и идёт пешком?       Вышла прогуляться по путям?       А если она, не дай Бог, готовит суицид?       А, может быть, она пьяна или невменяема по какой-либо ещё причине?       Пожалуй, стоит это выяснить. Но перед этим понаблюдать.       Девушка продолжала сидеть, при этом периодически подрагивая от холода. Нет, пьяные почти не мёрзнут. Не чувствуют холода. А эта явно мёрзнет. Но чего-то ждёт.       Ответ на вопрос отозвался свистком электровоза. Гудя вентиляторами и скрежеща тележками в кривой, из-за поворота показался зелёный ВЛ10. Резервом, то есть без поезда, или, как иногда говорят обыватели, «без прицепа». Я под нарастающий шум подобрался ближе. Если вдруг одно из моих наихудших предположений оправдается, то я просто обязан буду успеть её схватить. Но мысленно я всё же надеялся, что это не так.       Девушка привстала с фундамента.       Я медленно сократил дистанцию до половины пролёта контактной подвески, слегка укрывшись за релейным шкафом.       Электровоз уже был в паре сотен метров от неё.       Девушка подошла чуть ближе к рельсам и повернулась лицом к идущей «десятке».       Я вышел из-за шкафа и продолжил сокращать дистанцию между мной и ней.       Когда между девушкой и электровозом осталось примерно метров за пятьдесят, стало понятно, что я ошибся.       Но именно такого варианта развития событий я ожидал меньше всего.       Девушка подняла руку, подавая тем самый сигнал бдительности, который также трактуется как приветствие. Машинист электровоза коротко свистнул, помощник поднял руку в ответ. Зелёный локомотив проехал мимо, а девушка повернулась вслед уходящему поезду. И неожиданно для себя увидела меня. На расстоянии нескольких шагов.       Она, скорее, не испугалась меня. А несколько удивилась моему внезапному появлению. Я не стал ждать вопроса на тему «Ты кто?», а стал задавать свои. — Привет! Нравится смотреть на поезда? — Да. — Я вот за тем же сюда пришёл. И я не только на них смотрю. Я их ещё и снимаю. — Понятно. А их разве можно фотографировать? — Можно. — Я как-то раз решила сфоткать электричку на вокзале. Так на меня какая-то тётка орать начала… — Какую-нибудь чушь про стратегический объект и места не столь отдалённые? — Ну… Что-то вроде того.       Девушка улыбнулась. — Всё это брехня. Согласно их же распоряжению за номером тысяча пятьсот двадцать четыре, которое было дано ещё десять с лишним лет назад, любительские съёмки не подлежат запрету и не требуют согласования с кем бы то ни было. Железная дорога, её устройство и подвижной состав не попадают под разряд секретной информации, а Конституция нашей страны разрешает любую законную деятельность по поиску и распространению информации. — Ты, наверное, очень долго всё это искал и долго учил? — Скорее, жизнь научила. Да и опыт общения со всякими особо бдительными запрещателями у меня есть. — Понятно. Захотелось узнать, разбирается ли она вообще в наблюдаемой ею технике. — А что щас за локомотив прошёл? — ВЛ10-725. — А подробнее? — Электровоз постоянного тока, двухсеционный, восьмиосный, производства Тбилисского электровозостроительного завода. Также серию ВЛ10 строили в Новочерскасске. Первое обозначение было Т8. — А ты тоже явно всё это долго искала и учила? — Не поверишь — у моей бабушки есть несколько книг о железной дороге. А чего там нет — нашла в Интернете. Плюс собственные наблюдения. В конце концов, серия и номер локомотива указаны на нём самом! До сих пор удивляюсь, почему некоторые люди, видя его каждый день, не могут назвать его марку. — Это круто. Слушай, а как тебя зовут? — Я — Катя. А тебя? — А я — Игорь. — Приятно познакомиться. — Взаимно. — О! Уже зелёный! Скорее всего, что-нибудь поедет. — Если, конечно, со станции отправили. — А вот и нет! Наш светофор — предвходной, то есть стоит перед входным станционным светофором. И если входной закрыт, то наш проходной горел бы сейчас только жёлтым.       Я с лёгким удивлением только сейчас заметил три полоски на белом щите под сигнальной головкой. Вот же блин! — А ты молодец, Катя. — Может быть. А вообще молодец — моя бабушка. Она давно на железной дороге работала. Вот она меня потихоньку всему и учила. Тайком от мамы. — А почему тайком от мамы?       Катя как-то резко погрустнела. — Я не знаю, почему, но… Не любит она железную дорогу. Совсем не любит. И то, что я здесь, тоже не знает. Я всегда ей говорю, что в парке гуляю. И бабушка меня сильно просит ей не рассказывать про то, что мы говорим про поезда. Сказала, что однажды расскажет, почему всё именно так. — А папа?       Катя выглядела совсем расстроенной. Ещё немного — и любознательная девушка расплачется. — У меня нет отца. Совсем нет. Я его никогда не видела и не знаю.       Она присела на фундамент опоры, с которого встала, когда встречала локомотив. Катя явно боролась со своими эмоциями. Молчала, боясь всхлипнуть. Смахнула выступившую слезу, стараясь сделать это так, будто я этого не заметил… — Прости, Катя. Я… Я не знал, что всё это так…       Мне стало неловко. Я встретил себе подобную на своём «бояне», где раньше всегда был только один. Я узнал, что она тут тоже бывает постоянно. Совсем одна. И теперь почти довёл её до слёз. Вот уж действительно — с локомотивами я общаюсь лучше, чем с девушками… — Да ничего страшного. Ты же не мог знать. Просто всегда это тяжело.       Из-за поворота со свистком выползал товарняк. Катя встала с фундамента и повернулась лицом к поезду. Я сначала хотел было достать камеру, но потом почему-то передумал. И просто подошёл к Кате и встал рядом. И тоже стал смотреть на приближающийся многотонный состав, ведомый могучим локомотивом. Когда голова поезда поравнялась с нами, мы подняли руки, приветствуя бригаду. Нам свистнули и помахали в ответ. Локомотив прошёл скрывшийся от нас наполовину предвходной светофор, спустя несколько секунд загоревшийся красным огнём. С грохотом и скрежетом поползли многочисленные вагоны, отбивая незатейливый ритм хода на изолирующих стыках у светофора. Стучали ползуны — вечные спутники любого грузового вагона. Временами скрипели колодки — поезд сбавлял ход, принимаясь на станцию. А я мысленно перенёсся на несколько лет назад — когда точно также, как Катя — без фотоаппарата, ходил смотреть на поезда, и просто наслаждался атмосферой, а не гонялся за хорошим или уникальным кадром. А теперь снова здесь, уже некоторое количество лет спустя я стою, но не один. А с девушкой, которая точно так же, как я тогда, смотрит на проходящие поезда. Я улыбнулся. И заметил, что Катя тоже улыбается, смотря вслед убегающему последнему вагону с красным диском. — Без замечаний… — еле слышно прошептала она. — Понятно, хвост ограждён, рукав подвешен. Нечётному без замечаний.       Она повернулась ко мне. Распахнутые до предела глаза, в которых сверкал восторг, широкая улыбка человека, который встретил другого, с которым можно говорить на одном языке. Кажется, у меня появилась ещё одна причина приходить сюда, на этот перегон. — Катя. — Что? — А ты завтра тоже придёшь сюда? — Теперь, видимо, да. — Я тоже приду, Кать. — Тогда завтра в это же время!       Какое-то время с «бояна» мы шли вместе. Затем наши пути разошлись — Катя села в автобус до парка около её дома, где по легенде она и была весь вечер. Я же пошёл пешком, вдоль демонтируемой трамвайной линии, которая теперь почему-то не вызывала у меня дневного уныния. Работяг уже не было, равно как и техники, а в свете немногочисленных фонарей участок казался почти целым. Да, сегодня транспорт испытывает очередной кризис. И снова власть имущие разрушают отлаженный механизм…       Но.       Есть одно «но». Пока маленькое и едва заметное на сети трамвайных линий, и почти невидимое на сети железных дорог России.       Пока есть такие как я, который скоро закончит транспортный колледж. Пока есть романтики стальных трасс — транспортоведы и преданные своему труду машинисты, дежурные по станции, вагонники, электромеханики и слесари, водители трамваев и стрелочники.       Пока есть такие как она.       Такие, как Катя.       Надежда есть.       Я обязательно приду завтра.