лол

«Не забуду нашу встречу — 07.03 навечно».

Он был полностью уверен, что сны с ее участием окончательно прекратились тогда, когда осознание отсутствия чего-то чертовски важного в жизни полностью охватило разум и буквально молотком вдалбливало «забудь» на части мозга, отвечающей за воспоминания. Холод квартиры не улетучивался, сколько бы девушек не побывало в спальне на постели и на кухне за плитой, а едкий запах цитрусовых буквально въелся в каждый угол, словно всегда здесь и присутствовал. На нижней полке шкафа все также лежала черная мерч-толстовка с ярко выраженной на ней розовой надписью «ctrl+zzz» и медиатор с изображением Кортни Лав, а где-то на студии завалялась подаренная ею гитара в стиле знаменитой Fender¹, на обратной стороне которой она оставила свой автограф — бардовый след от поцелуя, какой остался даже на парочке бычков, лежащих в полуразбитой пепельнице на балконе. Спустя довольно долгое время сны вернулись и постепенно превращались в самые настоящие кошмары. Сняв с себя верх пижамы, Кирилл кидает одежду куда-то под стол, где лежат десятки скомканных листов с неудавшимися текстами песен. Ему не хотелось делать будущий альбом, полностью похожим на «Клеопатри», потому что писать про отношения — самая дерьмовая в мире затея, соглашаться на которую он не будет даже под несколькими бутылками Джек Дениэлс. Каждый гребаный раз, когда появлялось то самое вдохновение, приходящее, к сожалению, не по щелчку пальцев, на бумаге появлялись лишь строки о любви и ее несправедливости. О том, что, оказывается, это не то окрыляющее высокое чувство, дающее нам жить, как пишут в детских сказках, — это то, что убивает и не делает нас сильнее. На столешнице по-прежнему стояла большая кружка, которая теперь использовалась вместо пепельницы. Каждый раз, кидая туда окурок, темноволосому казалось, что тем самым он тушит всю ту боль, прочно поселившуюся в его гнилой душе, когда на деле он лишь подливал масло в огонь. Кирилл взял из холодильника наполовину опустошенную бутылку виски, из ящика достал пачку «Парламента» и под шум сломавшегося телевизора вышел на балкон. Стояла холодная мартовская ночь и, будь Тимошенко сейчас с ней, она бы непременно накричала на него, назвав ребенком, и вынесла тёплый махровый халат, прижавшись к телу парня. Ему было бы совершенно плевать на то тепло, что давал халат, ведь это даже на йоту несравнимо с тем, что дарит девушка. Он курил в открытое окно и продолжал высматривать в непроглядной тьме знакомый силуэт, но все, что удалось увидеть — это резвящихся ублюдков, замахивающихся на каких-то девчонок. Периодически падая на промерзшую землю, еще покрытую снегом, в своих коротких юбках и куртках, они продолжали гордо вставать и кричать, наверное, поэтому никто из жильцов дома не стремился вызвать полицию и помочь им самим — раз не убегали и сами лезли под горячую руку, значит, в помощи не нуждались. Закрыл глаза. Снова Алина в той самой мерч-толстовке, поверх которой надета кожаная куртка Кирилла, и розовых спортивных штанах. Забегает в гримерку с упаковкой воды и двумя стаканчиками американо из Старбакс, сразу кидая вещи на диван и присаживаясь рядом с Тимошенко, протягивая кофе. — Кисуль, — шепчет парень и вдыхает цитрусовый запах, исходящий от тела рядом сидящей розововолосой. Взгляд его монохромных глаз блуждает по веснушчатому лицу девушки, останавливаясь на чуть припухлых губах. Ему так хотелось поцеловать ее, крепко прижав к себе, но принципы брали верх — для него было неприемлемым проявлять нежные чувства на глазах у людей, даже если в комнате сидел только лучший друг, обо всем уже знающий. Женя делал вид, что переписывается с кем-то в телефоне, на деле украдкой наблюдая за Кириллом. Ребята знали друг друга уже более пяти лет, и Мильковский последние месяца два находился в полнейшем удивление — право, никто уже очень долгое время не видел, чтобы Кирилл Тимошенко, вульгарный постироничный паренек, частенько улыбался без причины, пил и курил меньше обычного и совсем перестал употреблять наркотики, чего не мог добиться ни один человек, тесно общающийся с ним. — Десять минут до выхода на сцену, боевая готовность, парни! — в небольшое помещение, именуемое гримеркой, влетает Даша Мишина, на лице которой выделялось явное волнение. — Пожалуйста, давайте без всяких задержек, умоляю вас! Она быстро пересекает расстояние от порога до единственного дивана и обнимает Алину, своими волосами цепляясь за замок ее куртки. Смех, и произошедшая нелепая ситуация немного разряжает обстановку вокруг; напряжение сходит на нет. — Даш, переживают только идиоты, а ты смогла организовать самый масштабный концерт в карьере группы, бахни сто грамм и все пройдет, — произносит Кирилл и также мягко обнимает знакомую, успокаивающе поглаживая ее спину. Он чувствовал, как трясётся тело менеджера, и не понимал, почему такая сильная духом девушка, ни разу до этого не показываяющая подобных эмоций, вдруг стала переживать. — Бледный херни не скажет, Даш, — поддерживает Женя, убирая свой телефон в сумку, и надевая энейры, — но пить мы будем после концерта. — Я просто чувствую, что что-то случится, и от этого не по себе, — Мишина хватает бутылку воду и, выпив ее залпом, быстро выходит из гримерки, громко хлопнув дверью. Алина неожиданно выбегает вслед за ней и возвращается лишь в момент исполнения песни «Самый дорогой человек», слегка вспотевшая от длительного нахождения в толпе, но до жути довольная концертом. — Однажды ты соберёшь площадку еще больше! — уверенно восклицает Олешева и прыгает на свободное место рядом с парнем. — Зря не пошел со мной, там такая атмосфера! Не сказав ни слова, Кирилл целует девушку, перекладывая руки с головы на талию. Алина прогибается от прохладных касаний пальцев к оголенному участку кожи, но ее тело наоборот сгорало прелюдии, плавно переходящей в секс. Ощущение накатывающей страсти вперемешку с любовью ни с чем несравнимо. Поймать момент слияния душ воедино, когда вы находитесь в тесной гримерке, за стенами которой творится история группы «Нервы», оказалось проще простого, наверное, поэтому мозг перестал давать сигналы, когда вдруг неожиданно слышались громкие шаги. Для обоих, находящихся в этой комнате, не существовало времени и других людей. Наплевав на общественное мнение, собственные принципы, они просто целовали друг друга так, будто больше никогда не увидятся. — Люблю тебя. Глупо было верить в интуицию переживавшего менеджера, но прислушаться стоило. — Сука, ведь мы так больше никогда и не увиделись! — произносит Кирилл, прерывая эти ублюдские воспоминания. Сон, где они с Алиной трахались под «Нервы», начал превращаться в кошмар. Он чувствовал каждое прикосновение к ее телу, слышал ее родной голос и цитрусовый запах волос, — и все это в совокупности било сильнее, чем любой профессиональный боец на ринге. Он ненавидел себя за сентиментальность, за моменты предания воспоминаниям и за то, что вообще мог испытывать чувство любви. Кирилл повернул голову в сторону и заметил на стене фотографию целующихся Жени и Алины. Неизвестно, на кой черт она тут висит, но каждый раз, смотря на нее, по телу разливается противоречивое чувство, будто все на своих местах: ему суждено умереть в одиночестве, а им — быть вместе. «Я подарил тебе сердечко, ты швырнула на пол. Я подарил тебе сердечко, ты ответила `лол`».