на помощь

Джона тошнит. Он не знает, почему, ведь он почти не ел сегодня из-за отсутствия аппетита, и, вроде как, не болен. Голова кружится, но как-то странно. Мысли пугающе ясны, они пронзают его насквозь, и от этого тошнота накатывает с новой силой. Леннон склоняется над унитазом, но желудок пуст, и через полминуты безрезультатных спазмов он встаëт, чувствуя себя абсолютно пустым, будто резиновый шарик, медленно корчащийся всего лишь из-за одной ничтожной дырочки где-то в цветастом боку. И шарику больно, очень больно, как и Джону сейчас. Только он правда не понимает, что стало тем самым проколом, из-за которого сейчас он яростно полощет водой рот, будто в теле осталась хоть капелька сил. Хочется погрузиться в кайф, но трава закончилась, а времени на что-то другое просто не было — шофëр будет ждать у двери через час, чтобы отвезти его в студию. Но курить так хочется, чертовски хочется. Когда куришь травку, всë вокруг приобретает смысл. Сейчас Джон его не видит ни в чëм. Это странное чувство. Словно он голоден, но живот не урчит, не требует пищи. Всë это словно делает сердце, как бы забавно не звучало подобное сравнение. И от подобных выкрутасов одного из самых важных органов в организме Джона (хотя многие сомневаются в его наличии) становится ужасно пусто, так пусто, что, кажется, ещë немного, и грудная клетка взорвëтся, не выдержав давления вакуума внутри. Позвонить Полу? Ну уж нет, он наверняка занят. Может, с Джейн, а может, он уже на студии. Либо и то, и другое, Джону плевать. В другой ситуации он бы завалил друга своими проблемами, наверное, но сейчас что-то мешает просто снять трубку телефона и позвонить. И ему хочется упасть на кровать, зарываясь в подушку лицом, роняя слëзы, но в комнате Синтия, и она нянчится с Джулианом, а сына Джон сейчас хочет видеть в последнюю очередь. И без него тошно, ужасно тошно. Так что он сидит на кухне, привычно глядя в одну точку. Слëз нет, и он не понимает, он ли их подавил, или эта тяжесть не из тех, что возможно выплакать. На самом деле Джон часто плачет. Всë чаще в последнее время. И, кажется, столько людей вокруг, вон, и Син не так далеко, и Полу можно позвонить в любой момент, не говоря уже о многих других, но… Джон просто не хочет говорить с ними. Он знает, что ничего не выйдет. Он откроет рот, чтобы сказать всë, что чувствует, но подступят слëзы, и, чтобы не показывать этого, он просто спросит «Как дела?», или скажет что-то вроде «Я люблю тебя». Это будет искренне, но совсем не то. Джону нравится говорить людям, которых любит, что любит их. Но сейчас ему просто нужно, чтобы ему сказали то же самое. Он заварил чай. И разве эти слова помогут? Едва ли. Джону просто хочется их услышать, такая вот прихоть, небольшой каприз. Вряд ли это конкретно то, что ему нужно, пусть он и желает сейчас именно этих слов. Просто его мозг не может найти более понятного объяснения тому, что творится с ним на самом деле уже давно, пусть и периодами. Хочется, чтобы любили, но не так, как фанаты и фанатки. Хочется, чтобы ухаживали, но не как прислуга, либо те же Син или Пол. Да, они — сокровища, но почему-то кажется, что не этого сейчас Джону надо. А что тогда? Он не знает. И снова хочется плакать от тяжести в груди, наверняка фантомной, но от этого не менее убивающей. И снова тошнит от запаха остывающего чая, и снова хочется просто исчезнуть. В последнее время Леннон слишком часто думает о том, чтобы просто не существовать. На самом деле ему бы хотелось однажды погрузиться в свои мысли и не вернуться, как он делает обычно, если задумывается (часто это занимает целые дни). Но он тут, в мире, и они пишут альбом, а потом, кажется, будут снимать фильм… Только вот Джону уже всë так надоело, будто он не живëт сумасшедшей жизнью каждую секунду, будто не об этом он мечтает. Старость? Но ведь ему всего двадцать четыре. Так страшно от мысли, что он ничего не может дать сейчас людям. Если в комнату ворвëтся Пол и сообщит, что они с Джейн теперь помолвлены, или что Ринго научился играть (даже сейчас мысли Леннона полны иронии), вряд ли Джон обрадуется за них. Скорее всего он даже разозлится, и это ещë больше пугает. «Почему вы не спрашиваете, не выпытываете, как я себя чувствую? Почему не интересуетесь только мной?» И ведь Джон бы не сказал, как он себя чувствует, если бы кто-то просто спросил. Чай остывает, наверное. Опять завис,— вздыхает про себя Синтия Леннон, выйдя за одной из пустышек Джулиана и замечая глядящего в одну точку мужа, а рядом — чашку, кажется, уже холодную. В голове Джона медленно рождаются строчки.