#psychopath

            Она рушилась изнутри. Пирамида, собранная из кирпичей радости и счастливых моментов, вызывающих лишь улыбку, рушилась, рассыпалась, как карточный домик. Все, что выстраивалось на протяжении всей ее жизни, тонуло в пучине отчаяния и его голубых глаз.       Кайли лишь утирала длинными рукавами свитера слезы и улыбалась, скрывая покрасневшие глаза за стеклами очков, и говорила, что слишком долго читала и снова легла поздно спать.       Но вовсе не книги были ее хобби, а саморазрушение.       Она растягивает пухлые губы в скромной улыбке и прячет взгляд, потому что понимает, что желание смотреть на Кая не отрывая глаз, стало единственным, что ее гложет.       Кайли не понимала, когда произошел тот роковой щелчок, тот момент, поставивший весь мир с ног на голову и обернулся к человеку по имени Кай Паркер, который встал в центре и уходить не собирался, и Кайли ненавидела его за это.       Ненавидела за схожесть имён, ненавидела за чарующий голос, шепчущий на ухо сладостную ложь и роковую правду, ненавидела длинные пальцы, убирающие волосы, из-за слез прилипшие к бледным щекам.       Кайли Иствуд ненавидела день, столкнувший их на одной скамейке в парке Портленда.       Она улыбалась, когда впервые его увидела, засмеялась, когда услышала его имя, и влюбилась, когда он учил ее играть в шахматы.       Кайли проигрывала, она не училась на своих ошибках, позволяла Каю расставить свои фигуры в центре шахматной доски, позволяла ему захватить весь центр. Она не обращала внимания, когда он говорил, что защищаться она не умеет вовсе, отмахивалась, когда король был повержен.       Шах и мат ее чувствам.       — Я не умею любить, — очередной смешок, сорвавшийся с его губ и сочувственный взгляд Кайли, которая глаз от него не отводила, — меня всю жизнь учили лишь ненавидеть, так что не строй иллюзий на мой счёт, ничего не будет.       Он ведь говорил, предупреждал, а она не послушала. Наивная и верующая в настоящую любовь, в то, что люди меняются к лучшему, встретив свою половинку, она думала, что сможет изменить его.       Кайли часами запиралась в ванной комнате, пряталась от семьи и убеждала друзей в том, что с ней все в порядке. Она прятала за длинными рукавами растянутой кофты глубокие шрамы и наслаждалась болью, которую приносили за собой капли алой жидкости, стекающей вниз по запястью. Заглушить моральную боль физической было просто, намного легче, чем просто выбросить источник этой боли из жизни.       Любить Кая равносильно смерти. После него в душе кроме пустоты не остаётся ничего, но она ничего не может с собой сделать.       От Паркера веет холодом, он пронизывает все нутро и заставляет мурашки собираться на нежной коже. Его губы на вкус, словно лёд, и Кайли задохнуться в этом холоде охота, когда он целует ее, не закрывая глаз. Ей кажется, что Паркер весь состоит из стекла, острые края которого ранят. Его руки оставляют шрамы, когда Кай проводит ими по девичьему телу. У Кайли в голове тысяча и одна мысль уйти, но все улетучивается, стоит встретиться с холодным взглядом.       — Если ты хочешь быть со мной, должна отказаться от всего, — его шепот преследует Кайли по всюду, нет покоя даже во сне, — от семьи, от друзей, — его голос — безумие, — ты должна отдать мне всю себя, — он только забирает и никогда не отдает взамен.       Это безумие завораживает. Она готова утонуть в нем, набрать в лёгкие как можно больше и захлебнуться. Она хочет блаженной тишины.       Но его молчание острее ножа, и вынести это невозможно. Эта тишина бьёт по ушам и густой дымкой растекается внутри. Молчание ранит в самое сердце; наполняет все пространство вокруг так, что не остаётся места даже для одного, спасительного вдоха.       И он никогда не расскажет о своих тревогах, ни слова не произнесет о своей семье. Ждать от него слов «прости» или «как дела» просто бесполезно, кажется, что кроме собственного благополучия его ничего не волнует. Он уходит, оставляя после себя грохочущую тишину.       Кайли с первого взгляда на него поняла, что Кай Паркер был не обычным человеком, он был холодным, не поддающимся на чужие махинации, расчетливым и хитрым, и Кайли упорно не понимала, почему так сильно привязалась к нему, вцепилась, как в спасательный круг и отпускать не собиралась, вот только она и представить не могла, что ее, как она считала, спасение, окажется погибелью.       — У тебя нет сердца, Кай, — шепчет она, сидя на холодном полу дома, забившись в угол, как напуганный мышонок.       Кайли страшно, мозг отказывается генерировать здравые мысли, в голове только его глаза, голос, и ей убить себя хочется за то, что Кай стал ее миром, даже когда пугает, даже тогда, когда на губах играет сумасшедшая улыбка, а на дне глаз танцуют безумный танец бесы, даже тогда она его любит.       — Это наследственное, — обманчиво-нежное касание к бледной щеке, и Кайли снова тает.       У него в голове хаос граничит с помешательством, теплые чувства идут в ногу с жаждой крови. Он не чувствует боли потери, вина для него пустой звук, ведь ему абсолютно плевать. Кай холодный, зловеще привлекательный, не знающий сомнений и угрызений совести, не испытывающий страха и готовый идти на риск, он не умеет испытывать такие чувства, как любовь, сострадание, стыд, чувство вины, но он отлично знает, как это показать, и Кайли повелась на это.       — Ты такая красивая, когда плачешь, — объятия крепкие, такие же, как и невидимые тиски, сжимающие нежное сердце, — ты никуда от меня не денешься, Кайли, — гладит по волосам, наслаждаясь звуками судорожных рыданий, — никогда.       Конец игры. Победа за черными.