Как на тех картинах

Тело вампира, жесткое, холодное, настойчиво прижимает ее к поверхности дивана. Поясницу, приоткрытую небрежно задравшейся футболкой, холодит поцарапанная кожа — ни единого источника тепла. Она в отчаянном жесте кладёт ладонь куда-то — ему на грудь — туда, где не бьётся сердце, пытаясь то ли оттолкнуть, то ли притянуть ближе. Оттолкнуть, потому что инстинкт самосохранения набатом отдаётся в каждой клеточке тела. Притянуть, потому что терять уже нечего. Она любила фильмы про вампиров. Например, "Интервью с вампиром" с утончённым, хищным Лестатом. Его светлые волосы красиво рассыпались по плечам, когда он вонзал клыки в очередную нежную шею. Кровь на его губах выглядела невыносимо эротично, и Ей даже почти не жаль было несчастных, принесенных в жертву этой эротичности. В ее голове хорошо отпечатались подобные картины. Вампир, несомненно, одетый в костюм стиля 19го века, с завязанными в низкий хвост длинными волосами, наклоняется над невинной трепетной девушкой, придерживая ее за талию. Та откидывает голову назад, обнажая длинную белую шею — идеальное полотно для кровавых мазков. Платье девушки тугое и красное. Она же одета в тонкую ночную футболку и шорты — никаких викторианских платьев. Волосы вампира — короткие, темные в наполненной сумерками комнате — змеятся по напряженному лбу. Вместо костюма — джинсы от Армани и рубашка навыпуск. Он целует прядь ее волос и смотрит — бешено — так, как смотрел бы зверь на свою добычу. Она чувствует себя бабочкой на шпильке. В красной радужке видно только одно — желание, знакомое всем хищникам. То самое, когда добыча поймана, и остается только ее сожрать. Он нависает над ней, его руки по бокам как прутья клетки. Резкий, неожиданный поцелуй в шею и животный полурык-полустон: — Белла... Она дрожит. Она понимает, что он — совершенное орудие убийства. Не выберешься, даже если захочешь. Его грудь прижата вплотную, и она чувствует, как — не — бьётся его сердце. Ее же — колотится, отдаваясь звоном в ушах. Он прижимается к ее шее, почти как на тех картинах, исступленно — остро. Как жаждущий, нашедший свой оазис. Он чувствует, как под кожей течет кровь — течение жизни, давно им позабытое. Острие клыков оставляет едва заметные полосы. Она вплетает пальцы в его волосы, чуть оттягивая назад — с лёгкой ноткой обреченности. И шепчет, будто смирившись: — Эдвард. Он застывает. Она под ним — доступная и еще теплая — тоже. Сейчас, когда смерть размыкает перед ней свои стальные объятия, те картины с вампирами больше не кажутся романтичными. Рассвет.