Тепло

Итэр зажмуривается и делает несколько глубоких вдохов в попытке успокоиться и унять дрожь, но стоит только открыть глаза, как перед ним предстают перепачканные красным руки. Едва вернувшееся самообладание даёт трещину, юноша замахивается — и пропитанная кровью тряпка бесполезным куском ткани летит на деревянный пол. Позади раздаётся кашель. Итэр от него вздрагивает и мигом возвращается к кровати. Нервно прикусив губу, помогает Тарталье приподняться, слыша булькающие звуки переполняющей лёгкие крови. Она алыми струями стекает по подбородку и шее, пробирается меж пальцев и окрашивает собой местами порванную одежду вместе с тяжёлым одеялом — на дворе второй месяц цветёт лето, но дрожь и тихое холодно вынудили просить дать самое тёплое. — Всё хорошо, — шепчет Итэр и успокаивающе гладит по рыжим непослушным волосам. Тарталья чувствует, как тело охватывает слабость, а перед глазами плывёт — заваливается на бок, к теплу, и его обнимают, бережно прижимая к себе, чтобы не потревожить раны. Такой простой жест, но Чайльд цепляется за все ощущения — за тепло чужого тела, его похожий на солнце запах, поглаживание по лопаткам и макушке, тихий голос над ухом — цепляется и говорит себе не терять сознание. Вспоминает, как обнимали его младшие, которых так давно не видел, и тут же слышит, как шепчет вслед за ним Итэр, что нельзя сдаваться, нельзя. Ради братьев, сестры. Возможно, и ради него тоже. Тарталья от его мягкого голоса успокаивается и почему-то чувствует себя в безопасности. Итэру хочется доверять. Не так давно Тарталья спокойно доверил ему любимого брата, сейчас же, нисколько не сомневаясь, с уверенностью доверяет и свою жизнь. — Ты такой тёплый. Голос неприятно хрипит, а рука, перемазанная начавшей свертываться кровью, касается влажной щеки. Тарталья думает — как это глупо — плакать из-за него. Улыбается. И устало жмётся ближе в попытке согреться. А Итэру совсем не спокойно. Совершенно. Он тёплый? Вовсе нет. Это Тарталья пугающе холодный. И почему-то это приводит в ужас. Они вроде как враги, сражались чуть ли не до смерти, но непонятно откуда взявшаяся привязанность, ощущение их схожести… Особенно, после той истории с Тевкром, когда Чайльд открылся с новых сторон. Ещё те несколько случайных встреч после и… Так вышло, что Тарталья незаметно вошёл в число дорогих ему людей. Итэр всё ещё не знает, что с сестрой — в порядке ли, где она, жива ли вообще. А больше никого терять он ни за что не хочет. Но каким же он кажется себе беспомощным, неспособным защитить. — Принесёшь воды? Итэр смотрит на сухие потрескавшиеся губы и тянется стереть кровь, но делает только хуже, размазывая. Недовольно хмурится. — Подожди минуту, — он укладывает Тарталью на бок, чтобы тот ненароком не захлебнулся в очередном приступе кашля, и выходит из пропитанной запахом железа комнаты. За небольшим столиком сидит женщина лет сорока и, оперевшись локтями о стол, прикрывает ладонями лицо. Этот дом — единственный в округе, и хозяйка без вопросов пустила их внутрь, разрешив использовать всё необходимое. При виде их она едва не упала в обморок (видимо, из-за боязни крови), а муж отправился в город, потому Итэру пришлось обходиться лишь своими силами. — Можете дать воды? Волнение заставляет позабыть о вежливости, юноша шёпотом добавляет «пожалуйста» только спустя несколько секунд. Женщина поворачивает голову и охает, но быстро берёт себя в руки, осознавая серьёзность положения. Спешно подаёт стакан воды и неуверенно спрашивает, как себя чувствует раненый. У Итэра бледнеет лицо, он приоткрывает рот, но ответить ничего не может. Он и сам не знает. Заметив чужие эмоции, хозяйка сочувствующе говорит несколько слов поддержки и, ощущая лёгкое головокружение, возвращается на прежнее место, а Итэр — к Чайльду. Юноша вновь помогает ему подняться, поддерживает рукой и наблюдает, как тот жадно глотает воду. — Стало хоть немного лучше? — обработав первым делом раны и кое-как остановив кровь, Итэр воспользовался скудным запасом целебных трав, приготовив отвар. Тарталья поморщился, но послушно выпил, и Итэр надеялся, что хоть чем-то смог помочь. Чайльд отвечает, что ему намного лучше, что он готов хоть сейчас вступить в ещё одно сражение и выдаёт ухмылку. Итэру тяжело на это смотреть — столько в ней боли и попыток скрыть эту самую боль. — Ты так мило за меня переживаешь, — на этот раз Тарталья улыбается искренне. — Но не стоит. Мне правда лучше. Итэр не верит, но честно пытается сделать вид, что успокоился. Тарталья берёт его за руку и нелепо пытается переплести их пальцы — сил нет даже на это. Итэр помогает, делая всё за него, и начинает поглаживать большим пальцем шершавую от запёкшейся крови кожу, этим осторожным касанием успокаивая больше себя. — Если посмеешь ещё раз использовать форму духа, — Итэр замолкает, силясь найти достойную угрозу, — не прощу. Тарталья хрипло смеётся столь детской угрозе. Они оба прекрасно понимают, что использует, не раз ещё использует. И повреждения эти ещё не самые страшные. Итэр одновременно надеется, что никогда больше не застанет Тарталью в подобном состоянии, одновременно — боится, что его не окажется рядом. Что бы произошло, если бы сегодня Итэр его не нашёл? Не вытащил из-под развалин, оставшихся после боя, не дотащил на себе до этого ветхого дома, не остановил кровь и не напоил лекарством? Что? Мысли об этом злят и пугают. Злит Чайльд со своим невозможным характером и вечным стремлением к опасным сражениям, злят всплывающие в голове картины того, как раньше он справлялся в одиночку, злит Фатуи, злит всё-всё. — Мой рыцарь ведь всегда придёт мне на помощь? Тарталья как может сжимает пальцы, а в глазах насмешливо сияют озорные искорки. Итэр чувствует не к месту появившееся смущение вперемешку с облегчением, что ему не соврали — Тарталье и правда стало лучше. — Придурок. Конечно же, Итэр придёт.