Ключицы

я молюсь каждую ночь, чтобы тебе никогда не приходилось думать о ком-то столько же, сколько я думаю о тебе Я могу написать поэму о том, как ты пьешь ромашковый чай в 5 утра. Как грациозно кладешь свои руки на колени и неловко поправляешь выпавшую прядь за ухо. Вокруг меня одни лицемеры, предатели. Я когда злюсь, вспоминаю тебя. И, ну, знаешь, сразу становится легче. Осознавать, что все вокруг дерьмо, кроме одного единственного человека Нарисуй меня снова, скажи что делать было нечего. Неси любую чушь: рассказывай о детстве; о том, как ты не любила Пашу со второй парты, о Катьке, которая вечно списывала, о маме, которая хотела, чтобы ты стала врачом, о том, как ты любишь идти куда-то под музыку и мечтать о будущем. Расскажи, про то, как не переносишь просыпаться рано утром. О новых трендах и сломанном ногте. О противной кассирше, что поторапливает с оплатой. Говори. Только не молчи. Сейчас каждый пахнет дорогим парфюмом, будь это Шанель, Диор, Версаче. А ты пахнешь свежим хлебом. Наверное, я до конца жизни все буду сравнивать с тобой. Недавно я поняла, что не каталась с тобой по Москве в трамвае. Я предложила. А ты согласилась. Всю дорогу я смотрела на твои ямочки на щеках, а ты без умолку болтала о мавзолее, театре и музее. Показывала, куда можно сходить и на что посмотреть. А я не понимала зачем мне что-то еще, если прямо сейчас я смотрю на искусство. Когда была маленькой, мечтала снять арт хаус. Как у Гаспара Ноэ. С кровью и болью. Наркотики, секс и насилие. Я выросла. Все так же хочу снять фильм. Чтобы в главной роли была ты и больше никого. На весь экран будет твое лицо на протяжении двух часов. Мне даже этого будет мало. А я ведь не оставалась у тебя после 9 вечера и не плакала над Хатико. Не ходила с тобой по магазинам и не готовила с тобой пасту. С тобой. Ни разу, понимаешь. Мои друзья больше не хотят со мной встречаться в пятницу вечером. Потому что все, о чем я могу говорить — это ты. Однажды я проснулась, и мне показалось, что я тебя выдумала. Я позвонила тебе в три часа ночи, а ты даже не удивилась. Попросила тебя не отключаться пока ты не заснешь. Я слушала до шести утра твое дыхание, а потом у одной из нас отключился телефон. Шестого октября мы ходили в цирк. Акробат возвышался над куполом. Его тело было перевернуто вниз головой, а руки свисали на уровне метров двадцати от покрытия арены. Ты сжимала зубы с такой силой, что, кажется, где-то от предвкушения установки новых коронок начал прыгать дантист. — Мне хочется плакать. — А никто и не говорил, что над клоунадой принято смеяться. Пообещай, что у тебя будет все хорошо. А что насчет меня. Наверное, только ради тебя. Буду? Обещаю. Твоя Л.