Рисунок

Холодный свет уличного фонаря ласково освещал одинокую женскую фигуру, нерешительно замершую в одной позе. Длинные, побелевшие от холода пальцы судорожно сжались в маленький кулак. Вскоре по дрожащей ладони побежали тоненькие струйки алой жидкости. Боль немного привела в чувство, и девушка, пошатываясь, словно одинокий листик на ветру, медленно побрела по пустынной улице. Казалось, ее тщедушное тельце не выдержит такой непогоды и, как тростинка, сломается, но что-то придавало сил и какой-то невидимый стержень ещё больше укреплялся внутри. Девушка внезапно подняла голову и безумно улыбнулась. Сухие, обветренные губы начали трескаться, вызывая нестерпимую боль, но это не имело значения. — Ты так и не пришёл, мой милый? Хриплый, прокуренный голос заставлял волну мурашек промчаться по ледяной от холодного пота спине и затаиться где-то очень глубоко. Теперь уже более решительно одинокий силуэт направился в сторону самых старых многоэтажек. Тихо шелестели голыми ветвями деревья, словно пытаясь скрыть свою наготу, на востоке тоненькой полоской показалось тусклое зимнее солнце. Серые, изрисованные дома, поглядывая на редких прохожих чёрными проемами окон, негромко скрипели обшарпанными дверьми. Девушка быстрым шагом зашла в подъезд и сразу почувствовала омерзительный запах застарелой мочи и сигарет, но ее веснушчатый нос даже не сморщился. За пару лет стоило и привыкнуть к этому. Последний этаж, квартира номер тридцать пять — все знакомо и до безобразия привычно. Ключи даже не пришлось доставать из сумки, в них не было нужды. В самом деле, кто захочет заглянуть в этот неблагополучный район? Уж точно не он, с едкой усмешкой подумала женщина. Маленькая однокомнатная квартира встретила хозяйку тревожной тишиной. Прихожая была пуста, только розовые детские сапожки, которым явно не один год, выбивались из картины общего полумрака. — Катя, я дома. Мне плевать, спишь ты или нет, просто не трогай меня. —Девочка не ответила. Она прекрасно знала, что, когда у мамы нет настроения, то лучше даже не попадаться ей на глаза. Тем более, что синяк на правой руке ещё не зажил. Но все же в темный коридор высунулась светловолосая макушка, и насыщенные зелёные глазки проводили раздражённую маму взглядом до спальни. Девушка резко зашла в крошечную комнатку с кроватью в углу и медленно достала из тумбочки некогда красивую алую розу, которая сейчас больше напоминала сморщенный корнеплод, и небольшую фотографию. Со снимка на неё смотрела красивая пара — высокий, статный блондин и хрупкая, кареглазая шатенка. Одной рукой она заботливо поглаживала заметно округлившийся живот. Вдруг ладонь девушки сильно сжалась, сминая памятную фотографию. — Ненавижу. Как же я тебя ненавижу. Все же было хорошо, слышишь?! Все было просто прекрасно, пока ты не ушёл к своей шлюхе! Ну и катись к ней, ублюдок. — Мамочка, прости, я не хотела мешать, просто… я нас нарисовала, видишь? Девочка не удержалась и взволнованно зашла в комнату, прижимая к себе рисунок, которому она посвятила весь день. Даже если мама накричит или ударит, все равно, только пусть она увидит, как Катя любит ее. Девушка с искаженным от ярости лицом посмотрела на свою дочь. — И ты такая же. Станешь потаскухой, точная копия своего мразотного отца. Убирайся и рисунок свой глупый тоже забирай. Девочка вжала голову в плечи и подбежала к матери, сильно обнимая своими маленькими ручонками. Внезапно холодные, обветренные ладони с силой оттолкнули малышку, и та полетела на пол, ударяясь затылком об угол кровати. Раздался глухой звук, Катя безжизненно распласталась на потемневшем от пыли ковре. Спустя несколько долгих молчаливых минут, платиновые волосы приобрели темно-вишневый цвет, пропитываясь кровью. Красивый рисунок с улыбающейся девушкой и ее маленькой дочкой размок и медленно тонул в Алой жидкости, но тоненькие побелевшие пальчики так же крепко сжимали листок бумаги — самое ценное в жизни Кати. Этим же утром в квартире номер тридцать пять раздался громкий выстрел, перебудивший всех соседей. А полиция, ворвавшись в спальню обнаружила мёртвую женщину, которая крепко прижимала к себе уже холодную дочь, а рядом, на полу, валялась какая-то бумажка.