Золотая струна

Гром передвижной ярмарки был слышен за несколько сотен шагов до вычурной светящейся вывески. Юнги, взглянув на нее, намеренно замедлил шаг, давая остальным ребятам уйти вперед. Ярмарки ему не нравились. Во-первых, он не любил шум, а крики торговок сластями, зазывал из шапито и гомон толпы всегда давили на голову тяжелой шуршащей шапкой. Во-вторых, он ненавидел грязь, которой в передвижных ярмарках, останавливающихся в голом поле, всегда было очень много. В-третьих (и это самое важное), он терпеть не мог уродство. А его в подобных местах было навалом. Начиная с пачканных-перепачканных шатров, заканчивая некрасивыми людьми и животными. Это откладывалось тяжелым грузом в и так уже истощенной отсутствием музы душе Мина. Да, ярмарки, абсолютно точно, не были его развлечением. Чего нельзя было сказать о ребятах. Все они уже ушли далеко вперед. Удивительно, что не убежали. Всю неделю они говорили исключительно об этом месте. Мол, в лучших традициях, прямо как в американских фильмах, а карамельные яблоки... ухх, объедение. Вот к нему подбежал Хосок, сетовал, что старший тормозит, и буксировал его к Гоморре, которую Юнги предпочел бы обойти за версту. Пройдя мимо уродливой вывески, друзья рассеялись кто куда, пожелав друг другу хорошо провести время. Мин остался один. Он сделал шаг-другой по главной аллее ярмарки. Его ослепил свет фонариков и гирлянд, развешанных абсолютно везде. Они заглядывали в глаза своими сияющими веселыми лампочками, оставляя после себя темные пятна. Громкие звуки каруселей и песен начали заливать голову, создавая в ней гомонящую неразбериху из слов, мыслей, выкриков, эмоций. Юнги скривился. Мимо прошагал карлик, одетый в костюм королевы с бутылкой в руке. Все больше людей начинали толпиться вокруг, и Мин почувствовал, как его поглощает это красочно-ужасное месиво. В нос ударил запах лошадиного навоза, сладких яблок и потных тел. Потом пахнуло застоялой влажностью от посеревших и выцветших полотен шатров. Бездомные кошки и собаки начали шнырять вокруг. Высокий как каланча зазывала обнял Юнги за плечи и, обдавая кислым дыханием, начал вещать про самую лучшую выставку, которую срочно нужно увидеть. Мин вырвался из душных рук и продолжил свое неспешное путешествие по личному аду. Всё то же сияние совершенно неприглядных действ, всё то же веселье, смотря на которое даже дьявол кривится. Похоже, что дети тоже становились узниками этого места. Голубоглазый мальчонка с раздвоенной верхней губой выхватил Мина из гогочущей толпы и грустным голоском попросил зайти в их шатер, потому что если будет мало посетителей, то хозяин его накажет. Юнги из жалости кинул несколько монет ребенку и прошел под красно-серый купол. "Шоу уродов! Ужасающих экспериментов природы! Не пропустите!" - гласила вывеска, приглашающая всех желающих на грядущее шоу. Мин подавил гримасу отвращения. Ни женщина с бородой, ни с тремя грудями, ни мужчина с кистями-клешнями, ни карлики и карлицы не вызывали никаких эмоций, кроме ненависти к организаторам этого балагана. "Господи, неужели ты совсем лишил красоты это ужасное место?"-подумал Юнги, когда покинул шатер. Он купил сахарное яблоко, мрачно светившееся карамелью в блеске гирлянд, и пошел на звук более и менее стройной песни где-то вдали. То пели цыгане. Сальноволосые, в выцветших и много раз перештопанных костюмах, они тянули хриплыми от беспрерывного пьянства голосами мотив старинной песни. Некрасивые старые и толстые женщины кружились между костлявыми краснолицыми мужчинами с гитарами наперевес, а молодые, но уже отмеченные тлением этого места девушки выплясывали замысловатые фигуры взмахивая то и дело черными косами и расписными платками. Все это дышало пряным жаром смуглых немытых тел. Обдавало холодом голодного и злого взгляда, спрятанного под улыбками артистов. Всё это пробудило в Юнги еще более тоскливое настроение. Духота нагрузила голову металлом и зазвенела в ушах, тошнота стала подступать к горлу. Мин как можно скорее, стараясь не увязнуть в грязи, вышел к берегу небольшого озерца. Тут было прохладнее, дышалось легче. Юнги с облегчением оглянулся на шумный, но уже почти не слышный балаган. Он подошел к озеру и, едва не ступив в мягкий свежо пахнущий травой ил, попытался смыть с обуви грязь в голубовато-розовой окрашенной заходящим солнцем воде. Легкий солнечный ветерок позднего лета шевелил волосы, сам забирался струйками воздуха в приоткрытые губы, ласкал мимолетными прикосновениями бледную кожу и хлопал плотной тканью одежды. Приятная, хоть и неполная, тишина обволакивала теплой негой, заставляла прикрыть глаза, давая гудящей голове отдых. Мысли звучали гулким безмолвием. Блаженно... Вдруг глубокий и страстный перебор струн разбил сладким звоном струн тишину. Юнги вздрогнул и оглянулся. Откуда звук? С ярмарки? Нет, далеко. Беседка? Небольшая деревянная беседка спряталась за кривой одинокой ивой. Юнги как заколдованный побрел к ней. Сочные звуки возбуждали своей чистотой и яркостью. Опьяняющие переборы проходились холодными быстрыми пальцами вдоль позвоночника. Звон струн душил своим блестящим стоном. Из-за искореженного ствола дерева показалась беленая балка беседки. А потом и вся она. Юнги едва мог дышать. В розовых лучах солнца, опираясь на витиеватые перила, играл на гитаре молодой цыган. Его гордый стан содрогался в наслаждении. Гибкие пальцы бежали по грифу, словно короткие вздохи. Смуглая сияющая кожа гладко светилась в лучах заката. Черные локоны отливали пурпуром. Еще секунда невыносимо страстной мелодии, и она оборвалась более тихим, но таким же твердым и сочным переливом. А вместе с ним начал звучать голос. Глубокий, как темный омут. Густой, как алеющая кровь. Нежный, как прикосновение шелка. Он звучал спокойно и умиротворенно. Но постепенно становился напряженнее и ярче. Становился дрожащим и всхлипывающим в исступлении, шепчущим в разочаровании и смеющимся в восторге. О, этот голос был прекрасен! Если бы Юнги мог пошевелиться, он бы все равно не сошел с места. Нет, не сошел бы! Старинная песня захватила его своей силой. Мифическая, практически невозможная красота, внезапно обретенная вблизи грязи и уродства ярмарки, казалась настолько невозможной, что соверши он хоть один вздох - она рассыпалась бы, разлетелась, золотыми крупицами кружась на ветру. Юнги закрыл глаза в восторге. Вот чего ему не хватало. Такого прекрасного, настоящего, искреннего, откровенного. Такого, что захватывает дух, выбивает землю из-под ног, крадет все мысли кроме одной - преклониться, упасть к ногам красоты. Той красоты, что спасает душу и преображает мир... -Кто ты? Мин дернулся, открывая глаза. Музыки уже не было. Она улетела вольной птицей в предзакатное небо. Прекратилось и пение. И темный взгляд цыгана взирал на Юнги, едва держащегося на ногах. Темный и сладкий, как карамель. -Эй... Ты слышишь? -Да... - не ворочающимся языком отвечал Мин. -Ну так кто ты? Я спросил. Цыган склонил голову набок. Гладкие угольные кудри легли на плечо, покрытое яркой рубашкой, и он отложил инструмент, блеснувший золотым бликом струн. Гитара сбренчала об лавку где-то на на границе с небытием. Мягкая улыбка тронула губы цыгана. -Ю-юнги, - выдавил парень. Цыган издал гортанный смешок. Провел рукой по волосам, подозвал Мина к себе, и, притянув того поближе, сказал: -Что ж, Юнги. Меня зовут Ви. Ты меня рассекретил. Никому не говори, что я тут был. Мне нужно было выступать... Но это тааак скучно... Каждый раз мы поем одно и то же. Дядья стоят на месте, а тетушки трясут своими старыми руками, пытаясь танцевать как в молодости, а сестренки... Сестренок постоянно кто-нибудь норовит ухватить. Мне это не нравится. Это некрасиво. Грубо... Юнги... - цыган наклонился еще ближе и каснулся уха губами. - Сохраним эту встречу в секрете… Он резко отстранился: - Хочешь погадаю? Возьму дешевле. Мин стоял чуть живой. Горячее сладкое дыхание все еще опаляло лицо, а низкий голос звучал колоколом в ушах и отдавался жаром во всем теле. Он следовал за цыганом, петляя в толпе, и гниюще-сладкие краски, так тяготившие его раньше, становились ярче и сочнее. Юноша тащил его в небольшой шатер, обещавший самые точные гадания. Но едва оказался в нем, скрылся за складками ткани. Юнги оказался в пустом темном пространстве, едва освещенном несколькими свечами, поэтому не зная, что делать, уселся в ближайшие кресла. И ждал. Где он? Сам притащил и ушел... -Золотце... Я тут, - прошептал тихий голос со спины. Спустя секунду за столом оказался Ви. Его лицо было выхвачено свечой из кромешной тьмы и выглядело немного безумно. - Давай руку. Юнги неохотно протянул, ощутив холод тонких невидимых пальцев. -Прежде, чем начну... Позолоти. Мин достал несколько монет и положил их на стол. Цыган облизнулся и взял руку, прежде пододвинув плачущую свечу к центру стола. -Таак, в тебе много сил, твоя жизнь будет долгой, без серьезных проблем. Острый но творческий ум, хмм, - юноша придвинулся так близко, что едва не касался носом ладони, а тихий голос говорил: - Плохо выражаешь эмоции... Но... чувственный... Оо, а любовь! Любовь-то! Цыган умолк, смотря лукавыми взглядом в потемневшие глаза Юнги. Они выражали вопрос. -Я скажу... Позолоти. - Я не верю в гадания. Ты всем рассказываешь такие сказки? Ви прикусил губу и стрельнул обиженным взглядом. Мин с недовольством выдернул руку и потянулся к деньгам, но юноша его остановил: -Не так, золотце. Губки позолоти... Цыган усмехнулся легко, наклоняясь через стол, посмотрел выжидающе. А Юнги в немом возмущении уже был готов к бегству. Уже бежал. Но поймала его холодная рука в полуметре от выхода из шатра. Он обернулся, желая высказать всё... И замер. Перед ним была та самая неотразимая красота. Та самая гипнотизирующая, пугающая, великолепная красота. -Позолоти, - так невинно и грустно, такими алыми, что розы стыдились бы. Юнги едва коснулся губ цыгана, словно и правда покрывал их тонкой, рвущейся поталью. Тот выдохнул осторожно, закрывая глаза и уводя Мина обратно в темень шатра. С немного задумчивым видом цыган то приникал к Юнги, то отстранялся ,иногда проводил лениво по рукам, спине шее, словно нащупывая подходящий аккорд. Мин бы забылся в движениях этих пальцев и губ, да только помнил, что он все ещё на ярмарке, где царят крупная ложь и мелкое воровство. И в этот момент поймал холодное запястье, незаметно, вытаскивающее кошелек из кармана Юнги. Карие глаза напротив горели настоящим возбуждением и наигранной невинностью. - Интересный способ для карманника, - хмыкнул Мин. - Совместил приятное с полезным, руки сами тянутся, - широко улыбнулся Ви, потеряв всю свою загадочность, но снова вернул маску. Он легонько вывернулся из крепкой хватки и снова потянулся за чужой ладонью. Он провёл легонько по линиям на ней, вытаскивая Мина на свет опять. - Любовь у тебя и правда большая, но безнадёжная: ни детей, ни брака. Небось, в меня влюбился уже, - заигрывающе хихикнул цыган, поднося чужую ладонь к лицу и целуя границу с запястьем. Юнги смотрел в зазывающие глаза. Мрачные и пленяющие, они не давали отвернуться, уйти, сбежать, только разжигали внутри жар, который не способны были вызвать даже цыганские песни. Тяжёлый и вязкий поцелуй заставил сердце споткнуться несколько раз, прежде чем дать свободу тихому стону. - Тэхён? Где тебя черти носили? - разорвал шатровую темень грубый мужской голос. Ви резко и испуганно отстранился. Последний раз вгляделся в лицо напротив и вытолкнул гостя совсем не деликатно сквозь складки шатра в шумную ярмарочную аллею. Шатёр сразу как-то затерялся среди сотен других, и Юнги бы уже ни за что не нашел его. Он стоял несколько минут в толпе, пытаясь решить, уйти ему или попытаться вернуться. Было ли это с ним в реальности, или он просто замечтался, бродя по этим уродливым местам. В кармане вдруг нашелся кошелек. - Да уж, забрал визитку? - пробормотал Мин, проверяя, нет ли пропаж. По руке скользнуло что-то холодное. Юнги поднял запястье на уровень глаз. Свернутая кольцом золотистая струна обвивала его, поблескивая в свете вечерних фонариков и храня отблески заката, разрушенного страстными аккордами гитары. - Хён, ну где тебя носило, мы уж думали, тебя похитили! - вынырнул из толпы один из младших и потащил Мина в неизвестном направлении вывода из ярких огней, отвратительных запахов и грубых развлечений, которые уже не так и не нравились ему, звеня в голове томным «Позолоти!».