Яд

      Закат кажется сейчас красивым до сюрреалистичности, где розовый мешается с оранжевым и фиолетовым во всех его оттенках. И, вокруг сейчас, должно быть, приятная, расслабляющая прохлада ранних сумерек, такая уютная с этим запахом свежего льда, но… Кэйа стирает тыльной стороной ладони кровь с лица. Она смотрится на смуглой коже некрасиво и чужеродно, но что поделаешь, жизнь у него такая. Не в первый раз, но, возможно, в последний.       Кровь жжётся изнутри, почти плавя внутренности, потому что отправляться на это задание было объективно не самой умной его идеей. Если Маги бездны готовят какую-то отраву для пользователей крио, то кто он такой, чтобы не помочь братьям по цеху? Помог. Жаль, конечно, что в процессе яд попал в организм, но это мелочи жизни. Изнутри жжёт невыносимо, кажется, что вместо костей текучая, непослушная сознанию и обжигающая магма, что сейчас заполнит тело, и оно сгорит дотла, оставив после себя лишь горелую траву. Так больно…       Идти Кэйа может, хотя и с трудом, держась на силе воли и упрямстве. Там, в глубокой сырой пещере, было всё-таки проще, а сейчас отравление зашло дальше, да и воды, способной справиться с огнём куда лучше родного льда, рядом не видно. Он аккуратно садится, приваливаясь спиной к относительно холодному камню. Небо над головой кажется медленно темнеющим провалом в пугающее ничто, а ведь он даже не знает, убивает ли этот яд — если судить по ощущениям, то его вполне могли создавать как раз для пыток.       Впервые с четырнадцати лет хочется закурить. Затянуться так, чтобы пряный пепел тонких сигарет вымыл из лёгких всю горечь. Подавить болезненный стон, крепко сжав зубы, надеясь, что огонь сделает своё дело, оставив от него пустую выжженную оболочку, как можно скорее. Он должен вернуться в город, должен дойти до Альбедо или Барбары, эти двое сотворят очередное чудо, поставив его на ноги. Были бы ещё силы.       Рука ложится слева, где рёбра — сердцебиение быстрое, заполошное, как у напуганной птицы. Кэйа пытается дышать через раз, чтобы хоть воздух не обжигал измученные лёгкие, чтобы хоть как-то облегчить эту боль. Глаза слезятся от жара, быструю слезу впитывает повязка. Он должен вернуться, должен дойти. Никто же не гнал его на эту миссию, наоборот, пытались отговорить, пытались дать кого-нибудь в пару, да хоть ту же Эмбер, вот только что она сделает против пиро? Расстреляет? Не смешите, пусть найдёт себе более подходящее занятие.       Кажется, что его просто решили равномерно прожарить на исполинской сковороде. Судорожно сжатая в пальцах трава покрывается инеем, но родной холод не приносит облегчения.       Нужно дойти. Там его… как обычно никто не ждёт. Точнее, многие относятся к нему хорошо, но другом он может назвать, наверное, только Люмин, которая сейчас опять ускакала куда-то вдаль. Кэйа может лишь надеяться, что её брат жив и хоть у кого-то всё будет хорошо. Комната в казармах наверняка опять выстужена, там пустая кровать и беспорядок на столе, с которым он не собирается разбираться.       Дилюк. Его имя выплывает в мыслях так резко, будто не занимает их часами напролёт. Кажется, что ему будет легче, если предатель вот так просто умрёт, не успев никому навредить. Вот кто он есть, даже если и не в жизни, то для самого дорогого человека, для единственного, кому по-настоящему доверяет. В ту ночь было куда больнее, чем сейчас. И собственные мысли, что он больше не позволит Дилюку плакать, только не из-за него. В голове всё путается от боли, всё нарастающей, хотя, казалось бы, куда уж больше. Если бы Дилюк был здесь, что бы он сделал? Поверил бы вообще в эту боль? Сказал бы, что Кэйа выдумывает, пытаясь вызвать жалость.       Какая уже разница?       Если бы он тогда не сказал, если бы нашёл силы смолчать, а не выносить свои проблемы, вываливать их на человека, только что потерявшего отца? Возможно, сейчас они были бы друзьями, пускай даже не братьями. У Кэйи была бы возможность быть рядом, касаться, смотреть в глаза без стаканчика любимого коктейля. Дилюк. Единственная брешь в моральной ледяной стене. Доверие, которые ты даришь единственный раз в жизни, от которого не избавиться так просто. Дилюк может ненавидеть его, но себя он ненавидит больше за саму способность поворачиваться спиной к предателю, потому что он чувствуется своим более, чем кто-либо другой.       Кэйа прижимает к груди руку сильнее, совсем немного примораживая кровь. Да, это чревато последствиями для здоровья, такие игры с собственным организмом мало кому не выходили боком в конечном итоге, но сейчас слишком горячо, слишком невыносимо. Будто горишь заживо — действительно как тогда. Ещё всего лишь немного, может, получится остудить… Не хочется сравнивать ощущения, но единственный раз его обжигали настолько сильно, пускай в ту ночь лил дождь. Почему он не может уйти из его мыслей хоть сейчас? Имя заедает пластинкой. Нужно вернуться, чтобы знать, что с Дилюком всё хорошо. Что он всё так же его ненавидит, но это ведь норма, так и должно быть. Сейчас, ещё буквально чуть-чуть, а потом он встанет и дойдёт до города. Ему ещё отчёт писать — не стоит скидывать всё на Джинн.       Несмотря на солнце, многие остались в тот день дома в знак траура — казалось, что они будут лишними на той церемонии, ведь они с капитаном, если подумать, были не так уж близко знакомы. Их больше интересовало то, что же за яд стал причиной, ну и то, влияет ли он на обычных людей, не обладающих не то что крио, а в принципе Глазом Бога. Альбедо сказал, что нет, и хотя словам алхимика привыкли доверять, осторожность никогда не бывала лишней.       Дилюк пришёл на свежую могилу ночью, когда все уже разошлись, оставив после себя только утоптанную траву. Он не знал, что чувствовать теперь… «Почему он не попросил о помощи? Ах да…»       Возможно, Дилюк смог бы спасти, прикрыть, вытащить оттуда или хоть быть рядом в последние мгновения — сейчас уже бессмысленно об этом говорить. Человек, которого он считал предателем, умер за этот город, оставив лишь эту невосполнимую, тянущую пустоту в рядах капитанов, за стойкой бара и — рука тянется к совершенно сухим глазам, веки трепещут, как от песчаной бури — в сердце Дилюка.       Альбедо не казался себе слишком человечным, но в этот раз испытывал слишком сильную благодарность, чтобы не сохранить всё в секрете. Пускай Кэйа сделал это неосознанно, но всё-таки лишь благодаря застывшим кристаллам крови структура яда могла быть воссоздана, будь в тот день хоть немного теплее, субстанция, созданная из огня, просто растворилась бы, поглощённая горящим телом. О да, изначально жертва должна была сгорать заживо!       Кэйа, возможно, даже выжил бы, успел бы дойти, не проморозь он почти все основные сосуды слишком сильным заклятьем. Когда его принесли, буквы чужого имени на груди ещё не успели растаять.