Дар небес

      — Вадюш, может, не пойдёшь ты на эту работу? — жалобно спросила мать из-за двери. — Ну чего убиваться, Вадюш. Не убежит же она!       Вадька сцепил зубы посильнее и сунул ногу в штанину. Равновесие он при этом ожидаемо потерял, его повело, и он едва успел извернуться, чтобы шлёпнуться задницей на кровать. Старый продавленный матрац отозвался ржавым скрипом и мстительно ткнул его пружиной в самое мягкое.       — Ну что там тебе платят на этой работе, — продолжала концерт мать. — У меня тут с пенсии осталось немножко, возьми у меня.       Пенсия у матери закончилась две недели назад. Вадька знал это, Вадька сам высчитывал, насколько хватает, — и незаметно подкладывал в материн кошелёк смятые банкноты. Нет, они не бедствовали, у них была еда и одежда; и не было долгов за квартиру. Только вот разнообразие на столе достигалось талантом матери, а не ассортиментом продуктов: макароны с сыром, макароны с яйцом и сахаром, макароны с помидоркой, морковкой и луком, макароны с тушёнкой и пустые макароны — это было пять разных блюд. Вадька любил их все, но с тушёнкой больше всего. Ещё сильней он любил материны ёжики, но их после смерти отца он почти не видел.       Футболка пахла порошком — только из стирки. Вадька ковырнул ногтем едва заметную дырочку у горловины: похоже, скоро надо будет зашивать. С этим мать тоже справлялась виртуозно.       Да она всё, что ни делала, доводила до уровня «боженька». Вадька так не умел.       — Тебе с девочкой погулять не хватает? — зашла с другой стороны мама.       Девочки Вадьку не интересовали. Как определить, красивая она или нет? Руки-ноги есть, два глаза, два уха, рот. Это красиво? Вадька не понимал. Почему от одних его одноклассники и однокурсники кривились, а про других говорили с придыханием и хрипотцой? Для него они все были одинаковые. С некоторыми было чуть интереснее, чем с другими.       С Тусей было вообще зашибись какое-то время. Она запойно читала фэнтези и потом взахлёб пересказывала Вадьке сюжеты — сам он читал медленно, к тому моменту, как дочитывал один том, автор успевал написать другой. Туся смеялась и говорила, что он идеальный читатель — ему никогда не надо томиться в ожидании.       Жаль, что с Тусей они перестали общаться. В какой-то момент им показалась хорошей идея лишиться девственности друг с другом. Вадька послушно выполнял всё, что она от него просила, слушал её стоны и гадал: когда станет хорошо? Потом Туся вскрикнула, ему на лобок плеснуло чем-то тёплым — и вдруг он кончил, да так, что упал на неё, не удержавшись на подломившихся руках.       Туся не выглядела довольной после, покраснела и, кажется, расплакалась, но отказалась что-либо объяснять и просто выставила Вадьку за дверь. На звонки после этого она не отвечала, а вконтакте вообще заблокировала.       — Вадюш…       Вадька распахнул дверь, и мать отшатнулась, но тут же взяла себя в руки, нахмурилась, посмотрела с тревогой:       — Тебе же совсем плохо, мальчик мой.       — Мне — нормально, — отчеканил Вадька, вздёрнув палец. Палец дрожал, Вадька смутился и убрал руку за спину. — У меня уже нет температуры. Пропусти, мне пора.       Он был поздним, единственным и любимым ребёнком в семье. Что-то там не получалось у родителей, а когда получилось, отцу было уже за пятьдесят. Хорошо хоть он женился на женщине на одиннадцать лет себя младше. Это не спасло его от инфаркта в шестьдесят пять, но матери сейчас и шестидесяти трёх не исполнилось, она вообще была у Вадьки живчиком. К пенсии у неё была ещё и подработка — сидела с детьми всех соседей по подъезду, а Вадька тщательно следил, чтобы ни один вечер не остался неоплаченным. Пусть сотка, но тоже деньги.       Ему самому платили двести за выход. Два обеда в универской столовке! А если работать неделю и не халявить, можно и интернет оплатить на следующий месяц. В сэконде разжиться футболками, мать порадовать её любимыми конфетами «Коровка». И положить что-нибудь на чёрный день в книжку, которая спрятана под кроватью. «Посмотри в глаза чудовищ». Вадька её никак не мог дочитать, поэтому назначил копилкой.       Про температуру Вадька соврал, конечно. Стоило ему натянуть рабочий костюм, как он взмок: в этой поролоновой твари и в обычном-то состоянии адски жарко было, а уж с тридцать восемь и два… Но права болеть у него не было.       Сам виноват: нечего вчера было сидеть в раздевалке под кондеем. Вспотел, ага, охладиться решил? Расплачивайся, идиот.       Листовки, как обычно, брали неохотно. Вадька попробовал попрыгать, покрутиться, как делал всегда, привлекая внимание, но в глазах потемнело, в голове зашумело, и он тут же остановился как вкопанный. Нет-нет, нельзя в обморок. Держись, скотолис, осталось три часа.       Скотолисом он прозвал сам себя: рыжее чудовище, которым его наряжали, было похоже и на кота, и на лису, и на порождение фантазии душевнобольного одновременно. Начальничек тут тоже здравомыслием не отличался: чего стоило одно только правило «Никогда и ни при каких обстоятельствах не снимай голову»! С трудом сдержав стон, Вадька уткнулся лбом в стену — не своим, скотолисьим. Он чуть-чуть постоит, выдохнет и снова пойдёт ловить прохожих. Ему нужна только минутка…       Минуток натикало штук пятнадцать, прежде чем он заставил себя вернуться на улицу. Его штормило, он изо всех сил изображал, что так и задумано, но, судя по тому, как от него шарахались, выходило из рук вон плохо.       Пока не припёрлись они.       Эту компашку Вадька приметил, ещё когда они скакали и орали на другой стороне проспекта. К счастью, просто так его было не перейти — и он надеялся, что криками всё и ограничится, они поленятся искать переход или найдут себе другую жертву. Там, кажется, ростовой жираф выгуливался, он же смешнее, да?       Четыре парня, три девчонки — они завели хоровод вокруг Вадьки, вырвали листовки, устроили из них дождь. Он попытался собрать, но разве в жирном скотолисе можно было нормально на корточки присесть? Потом парни придумали толкаться — конечно, ведь поролоновый костюм так прикольно пружинил. В другой раз и будучи по другую сторону от адской душегубки, наверное, Вадька бы тоже поржал. Девки верещали, хлопали в ладоши. Не принимал участие в веселье только один — смуглый парень с хмурым лицом. Он чем-то был озабочен, проверял телефон то и дело.       Листовки попадались под ноги, Вадька заскользил, теряя остатки координации. За такое ему не то что не заплатят, его ещё и оштрафуют, а ему нельзя, никак нельзя… Вот бы стянуть дебильную голову и рявкнуть на этих идиотов! Но это — ещё более верный штраф.       Ну и ладно, Вадька потерпит. Он же самый сильный и самый взрослый. Ему девятнадцать, а он глава семьи! Надо об этом помнить. Ребятам же надоест, они уйдут и оставят его в покое, он доработает свою смену…       Дальше мысли почему-то заскакали совсем по-странному, словно играли в чехарду. Вадька успел удивиться, а потом резко наступила ночь.       …— Да вы идиоты!       Голове было прохладно. И мягко. Интересно, ветерок — это мама окно открыла? Ну что за святая женщина, памятник ей при жизни бы поставить…       — А я что, знал, что он припадочный?!       — Да, Дар, чего ты так переполошился? Нормально играли, ты ж это и придумал, чего теперь из себя корчишь?       — Он горит, придурки. У него может быть тепловой удар.       — Ай-яй-яй, бедненький он несчастненький! В следующий раз сначала градусник в жопу запихну.       Вадька поёжился. Интересно, чью это жопу обсуждали в телевизоре? Мать обычно не смотрела передачи, в которых выражались нелитературно. Она вообще только «Культуру» и включала, а тут, похоже, какое-то шоу с Малаховым?       — Пацан? Ты как, очнулся?       Ощущение ладони на лбу поразило Вадьку. До чего прогресс дошёл — руки из телевизора лапают зрителей!       В следующий момент он осознал сразу несколько вещей: во-первых, в его комнате нет телевизора; во-вторых, он не приходил домой с работы; в-третьих, обсуждаемая жопа, похоже, его, лежит он на асфальте, а под головой у него чьи-то колени.       Он дёрнулся, чтобы встать, но его удержали. С трудом разлепив глаза, Вадька обнаружил, что обнимает его тот самый чернявый озабоченный… Тьфу ты! Чернявый пацан. Голова скотлиса валялась рядом, а остальные ребята обступили их плотным полукругом и переругиваются.       — Пусти, — прохрипел Вадька. — Мне надо стоять, иначе уволят.       Он сцапал голову, хотел её напялить, но в ту секунду в руках осталась пустота.       — Идиот, — выплюнул чернявый. Это что, было его любимое ругательство?       Вадька забарахтался, вырываясь. Поролоновый костюм мешал не только ему, Дару — как-то так его называли? — тоже, не позволяя как следует схватить. Победила одна из девчонок, решительно влезшая между ними:       — Брейк!       Перевалившись на колени, Вадька поднялся на четвереньки и мысленно похвалил себя. Половина эволюции позади, следующий шаг — стать прямоходящим…       Однако планам не дано было сбыться. Вадьку сильно затошнило и только чудом вывернуло не на собственные руки.       Чудо же его и оттащило в сторонку, брезгливо что-то пробормотав.       — Мне надо работать, — повторил Вадька. — Мне нужны деньги.       Хотя его, наверное, уже уволили. Сколько он тут развлекается? Биг босс уже раз десять мог выглянуть из кафе и обнаружить своего лучшего сотрудника в непотребном виде. Правда, тогда бы Вадька валялся голым — костюм стоил денег, вряд ли начальничек готов был им пожертвовать.       — Раздевайся, — скомандовал Дар, прислонив Вадьку к стеночке.       Вадька не понял. Моргнул, проговорил слово про себя и снова не понял.       — Похожу за тебя, — пояснил Дар и напялил скотолисью голову, которую ему услужливо подали.       Глупо хихикнув, Вадька дёрнул молнию. Происходящее всё больше напоминало какую-то идиотскую комедию, но кто он такой, чтобы кричать «Не верю»? Оставалось только порадоваться, что по природной скромности он в костюм влез не в трусах, а в майке и шортах.       Девчонки собрали листовки, выкинули испорченные; Дар оказался ростом чуть выше Вадьки, и скотолис почему-то выглядел не таким толстым на нём. От него прохожие не шарахались, и Вадька почувствовал укол зависти: он ведь делал всё то же самое! Почему у него-то не выходило?       Его друзья крутились рядом, и вскоре даже уговорили нескольких людей зайти в кафе. Вадька сидел на приступочке, пригорюнившись, и только диву давался. Правда, старался не переусердствовать: голова побаливала, температура не спадала. Если бы к нему подбежал грабитель с пистолетом, он бы попросил себя застрелить, но с места бы не двинулся.       Время до конца рабочего дня пролетело незаметно. Возможно, дело было в том, что Вадька задремал: в какой-то момент он обнаружил, что его голова покоится на груди одной из девушек. Встрепенувшись, он отпрянул, но вскоре опять выключился.       Второй раз он проснулся от похлопывания по плечу. С трудом сфокусировался и обнаружил, что ему протягивают деньги.       — Твоя зарплата, — Дар был сама любезность.       Вадька перевёл мутный взгляд на купюры. Там было явно больше двух.       — Это не м-моё, — помотал он головой.       — С тобой рассчитались за последнюю неделю, — вздохнул Дар. — Та девушка была очень мила, она назвала меня Вадимом. Это ведь ты Вадим?       — Я, — не нашёл повода спорить Вадька. — А почему ты Вадим?       — Я Ильдар, — Дар засмеялся. — Но она даже не попросила меня снять куклу.       Это многое объясняло. Если бы Инна Аркадьевна увидела, кто внутри скотолиса, она бы не отдала ему деньги, даже если бы у неё живот прихватило, а он владел единственным туалетом в здании. Такая уж она была: помирать, но со своим не расстаться. Настоящая бухгалтерша, образцовая: хоть сегодня в музей.       Никто в жизни бы не перепутал серо-бледного Вадьку с этим… смуглым сыном высоких гор. Где вообще штампуют таких темноглазых и черноволосых? И заодно… Тонкокостных? Вадька не был уверен, но подозревал, что окажется шире Дара в плечах. Футболка не скрывала сильных рук, но это были не руки боксёра или какого-то там бодибилдера, никаких банок толщиной с Вадькину шею и густой поросли, с которой зимовать не страшно на снегу.       И говорил Дар почти без акцента, кстати. Немного раскатывал только «р» и хрипел на «х», но и только. И кто он получается?       — Ты кто? — озвучил последнюю мысль Вадька.       Недоумевающий взгляд подсказал ему, что предыдущую цепочку рассуждений Дар не уловил. И что, Вадьке надо было повторять всё с начала, но вслух?       — Таки я еврей, а почему вы спрашиваете?       Вадька не удержался и хрюкнул. Ну да, еврей он! А Вадька — Мата Хари под прикрытием! Приступ смеха потратил остаток сил, и Вадька почувствовал, как заваливается, — и точно бы пропахал носом асфальт, если бы не Дар.       — Так, идиот, вставай. — Подкрепляя свои слова действием, он вздёрнул Вадьку на ноги. — Где ты живёшь? Я провожу.       — Не-не, — снова засопротивлялся Вадька. — Нельзя. Там мама.       — Мама меня даже не увидит, — терпеливо пообещал Дар. — Идём.       — Нет! Маме нельзя меня видеть!       Вадька выкрикнул это и обмяк. Ему почему-то резко стало холодно, но от руки, обхватившей его за пояс, волнами расходилось тепло, и Вадька весь сконцентрировался на том месте, где он соединялся с Даром. Да что с ним творилось-то? Когда банальная простуда перешла в помешательство?       — Она тебя в таких видах видела, что уже поздно стесняться, — неуверенно пошутил Дар. — И что будем делать?       Вадька пожал плечами. Можно было напроситься к однокурсникам в общагу, но пустит ли его коммендантша в таком состоянии? Да ещё и без студака. Как же коварны женщины! Как упиваются своей властью!..       — А где все? — внезапно забеспокоился Вадька.       Друзья Дара как-то незаметно растворились, но они же были шумные и многочисленные. Вадька огляделся тревожно по сторонам, однако ни одного знакомого лица не обнаружил. Зато обнаружил другое: уже успело стемнеть, зажглись фонари, а в «его» кафе, наоборот, весь свет погасили.       — Мама меня убьёт, — пробормотал он.       — Не убьёт, — пообещал Дар. Он подтянул Вадьку повыше, чтобы вернуть ему навык прямохождения, и постановил: — Значит, идём ко мне. Я тут недалеко живу, пешком доберёмся. Давай, левой, правой…       Дар не обманул: уже через десять минут он аккуратно прислонил Вадьку к стене подъезда, разыскивая по карманам ключи. Вадька наблюдал за ним из-под ресниц и не переставал гадать, что с чем смешалось, чтобы получилось вот это чудо… дар небес. Ему, на самом деле, уже стало лучше, но отказать себе в удовольствии повисеть в сильных руках он не смог. Когда ещё шанс-то такой выпадет?       Что это говорило о нём самом, Вадька старался не думать. Равнодушен к девушкам, зато кайфует от незнакомого еврея-чеченца-кавказца-хрен-знает-кого-ещё? Подумаешь. С кем не бывает. Вон с Олькой с параллельного потока — через день случается. А по нечётным у неё страдания по англоязычным. При том, что в их универе половина студентов — иностранцы, страдания часто оправдывают себя.       Вадька так углубился в свои рассуждения о правильности выбранной Олькой тактики, что даже не заметил, когда его втолкнули в квартиру и даже разули. Пришёл в себя уже на мягком диване с чашкой чего-то очень горячего — и безумно сладкого, как выяснилось после первого же глотка.       — Фе, — Вадька скривился. — А можно без сахара?       Дар посмотрел на него так… Слово «идиот» зазвенело в воздухе, даже не будучи озвученным.       Пока Вадька давился, Дар откуда-то достал плед и укутал его.       — Температура спадёт, переоденем тебя.       Вадька кивнул. Сделал глоток. Кивнул ещё раз. Осторожно поставил чашку рядом с собой и опасливо заглянул в плед.       — А где моя одежда?       Дар, воссоединившийся со своим телефоном, недоумённо вздёрнул брови. Вадька его понимал: да, на нём действительно были шорты и майка, но суть-то была в том, что это оказалась не та одежда. На работу он пришёл в джинсах и футболке!       Это что же, получается, что он пилил по проспекту в шортах с подозрительным пятном на заднице и рваным карманом?!       — Стыдно-то как, — прошептал Вадька, натягивая плед до самого носа.       Дар его не услышал. Он снова хмурился, как и при первой встрече, прожигая экран телефона суровым взглядом. Вадька исподтишка им любовался: плавная текучесть движений буквально завораживала. Странно, он думал, все восточные мужчины резкие. С этим же точно что-то было не так, где-то подстава была зарыта.       Раскрыть заговор Вадька не успел: отяжелевшие веки опустились в лучших традициях виев, и он снова заснул.       Он не проснулся, когда его вытряхивали из одежды — и хорошо, а то бы точно со стыда сгорел; не разбудили его и аккуратные руки, обтирающие его влажной тряпочкой. Он остался глух к тому, с какой нежностью и заботой его уложили в постель и накрыли одеялом; лишь завозился, сворачиваясь клубочком — он всегда спал вот так, немножко по-скотолисьи. Мать даже дразнила его зверёнышем, когда он был помладше.       И то, как Дар вздрогнул, когда Вадька прижался к нему и сцапал его загребущей ладошкой за бок, тоже осталось без внимания.       Только глубоко ночью, когда спали даже самые отъявленные алкаши, совы и гулёны, Вадька подскочил на кровати. Сердце колотилось как сумасшедшее, по щекам разливался жар, но уже вовсе не температурный. Оглянувшись на мирно сопящего носом в подушку Дара, Вадька принялся аккуратно выпутываться из одеяла, молясь всем богам, включая макаронного монстра, чтобы тот не проснулся.       — Стыдно, стыдно, стыдно, — прошептал он, набирая полные горсти воды и выплёскивая их на лицо. — Вадька, тебе должно быть стыдно!       Повод был: его собственное подсознание, подсунувшее ему такое сновидение, такое… Такое! Стоило вспомнить — и колени подломились, Вадька упал на край ванной и уткнулся лбом в сгиб локтя.       Во сне они с Даром целовались. И это было… О-о-о, как это было! Слюнявые поцелуи Туси и рядом не стояли. Туся вообще целиком рядом не стояла, теперь Вадька это знал наверняка. Или нет? Ему же это снилось! Может, в жизни Дар целуется совсем иначе…       Ах, что он вытворял! Оторвавшись от порядком уставших Вадькиных губ, Дар переключился на его шею: прикусил, зализал, снова прикусил. Майка на тот момент уже исчезла в текстурах сна, и он беспроблемно спустился ниже. Вот почему Туся стонала и извивалась, когда он коснулся языком её сосков, — теперь в ужа на сковородке превратился сам Вадька. Как сладко, как ярко! Ощущения прошивали его острыми иглами с ног до головы, заставляли выгибаться, слепо шарить ладонями вокруг себя в тщетной попытке за что-нибудь заякориться. Дар тщательно прошёлся поцелуями по животу, а потом… Потом…       Наверное, если бы это был не сон, Вадька тут бы и кончил. Потому что, когда член оказывается во влажном и горячем рту, наяву не спустить просто невозможно. А Дар знай себе насаживался, иногда выпуская пленника на свободу и обводя его языком, как самый изысканный чупа-чупс в его жизни. И смотрел ещё своими гипнотическими глазами…       Вот тут Вадьке и стоило заподозрить неладное, потому что ну как можно сосать и одновременно смотреть прямо в душу? Однако разгорячённому Вадьке было не до таких мелочей. Ему хотелось ещё и ещё, а лучше…       И лучше стало. Немыслимым образом Дар вдруг оказался распластанным под ним, а Вадька медленно входил в него. И было так тесно, так приятно, что впору было и голову потерять, но Вадька каким-то чудом держался. А Дар, как назло, подмахивал бёдрами, стонал, вцеплялся короткими ногтями в Вадькину спину, раздвигал ноги шире, чуть ли не в шпагат — словом, делал всё, чтобы тот кончил побыстрее. А ещё Даров член то и дело провозился по животу Вадьки, оставляя за собой влажный след. И вот от этого башню-то у Вадьки и сорвало окончательно.       Только вот вместо ошеломительного оргазма он проснулся. В мокрых трусах, с сухим Даром под боком. Невинный агнец, пригревший на своей груди змею!..       — Вадим? — раздалось хриплое за дверью, и Вадька замер испуганным сусликом. — Тебе опять плохо? Открой, пожалуйста.       — Н-нет, — выдавил Вадька. Плохо ему определённо не было. Было хорошо, но от этого стыдно. Каким словом это можно выразить?       — Тогда выходи, — посоветовал Дар.       Вадька запаниковал. Ага, выйдет он, как же! Предстанет во всей красе с обкончанными трусами… Своими хоть? Быстрая инспекция подтвердила — вроде своими. Или Дар носит точно такие же и выдал ему? Да ну не, не бывает настолько одинаковых трусов, вон и нитка из шва торчит по-родному.       — Вадим? — снова позвал Дар. — Точно всё в порядке?       Вадька помотал головой, забыв, что его не видят. Ничего не было в порядке. Ну кроме того, что температура спала. Но он бредит. Если он бредит без температуры, это может значить, что у него не всё в порядке с головой?       Дверь скрипнула, открываясь, и Вадька чуть не загремел в ванну спиной вперёд. Вот уж точно — идиот! Даже на щеколду не закрылся. И думал с чего-то, что он в безопасности!       — Вадим, — Дар снова хмурился, — идём в кровать.       Наверное, весь ужас отразился на лица Вадьки, потому что Дар резко сдал назад и из-за порога пояснил:       — Спать будем. Тебе надо выспаться. Это полезно для выздоровления. Я не буду к тебе приставать, что ты как маленький?       Вот Вадька не был уверен, что «не приставать» — это хорошая новость. Да и в каком это смысле? Роль страшного совратителя же досталась Вадьке! При чём тут Дар? Такой высокий и гибкий Дар, с удивительно гладкой для его породы грудью… С длинными ногами, нервно сейчас переступающими на холодном полу. С угадывающимся за тёмной тканью трусов приличным членом…       — Я тебя жду, — добавил Дар и посторонился.       Вадька опустил взгляд. Собственные трусы слегка натянулись — допялился! Они после прошлого-то раза не высохли, прилипли противно; но разве члену было до этого дело? Он взбодрился! Он готов к подвигам! И ваше мнение, Вадим Батькович, его не интересует!       — Вадим, — мягко, бархатисто перекатил на языке его имя Дар. — Пожалуйста. Я прошлую ночь не спал из-за работы, давай хоть сегодня отдохну нормально?       Вадька сдался. Послушно снялся со своего насеста и проскользнул обратно в комнату, сделав всё, чтобы даже ненароком не коснуться Дара. В кровати он забился к стене, вжался в неё, стремясь стать как можно меньше и незаметнее. Дар на это хмыкнул, но промолчал, лёг на спину, закинул руки, уютно пристроив ладони под затылком. Вадька зыркнул на него, сам себе напоминая забившегося в нору зверя. Испугался собственного подсознания, устраивает цирк на ровном месте… Вон Дар — хоть бы хны ему. Лежит, улыбается, ничуть не смущается…       Не смущается?!       Вадька переполз взглядом обратно — к той точке, которая его насторожила. Ну да, не показалось: у Дара стоял.       Это получалось, их реакции были взаимными?!       — Больной, кончайте, — прошелестел Дар лениво.       Если Вадькины уши не полыхнули в темноте сигнальной ракетой, то только потому, что они были скрыты отросшими волосами. Он нерешительно сдвинулся на несколько сантиметров и снова замер. Дар не шевелился, не открыл даже глаз. Вадька, осмелев, подвинулся ещё немного. И ещё.       И только опустив голову на плечо Дара, осознал, что сделал: подписался под тем, что даже думать боялся. Он — гей!       — Вот так-то лучше, — проворчал Дар, обнимая Вадьку одной рукой. — А теперь лежите, больной. Утром мы с вами… — он широко зевнул, — побеседуем.       И заснул — как выключили.       Вадька полежал недолго, прислушиваясь к его сердцебиению. Оно бухалось так громко — тум-тум, тум-тум. И очень спокойно. Скотолисья привычка требовала немедленно намотаться на то, что оказалось рядом с ним, и Вадька не смог ей противиться — закинул ногу на чужое бедро и наконец глубоко вздохнул, успокаиваясь.       Вот он же говорил матери — ему надо на работу. И оказался прав! Потому что на работе ему выдали Дара, и это, пожалуй, была лучшая премия за весь его крошечный трудовой стаж.       Довольно улыбнувшись, Вадька уплыл в страну Морфея, надеясь на продолжение банкета во сне. А там, глядишь, и наяву добавят…