If I Asked, Would You Come Over?

В библиотеке пахло заплесневелой бумагой и капустой, и Микки не знал, был ли таковым запах книг, когда их было много в одном месте, или так на самом деле пахла миссис Тарас, которая была старой, а Микки знал, что старые люди всегда пахнут как заплесневелая бумага и капуста. У подоконника кружила муха, пытаясь вырваться на улицу, к солнцу, но продолжала биться своей крошечной головой о стекло, пока мальчик наблюдал за ней и чувствовал то же самое, и что ему, возможно, стоит открыть окно… — Мистер Милкович, — сказала его учительница, и он повернулся к ней. — Уделите внимание своей работе, пожалуйста. Пара девчонок, сидящих рядом, посмотрели на него, захихикав, и прежде, чем перевести взгляд на свой учебник, Микки подумал о том, чтобы обрезать их волосы, пока они не смотрят. Он смутился и, возможно, почувствовал себя немного глупым, потому что они смеялись над ним, и потому что он не слишком хорошо знал буквы, а это значило, что слов на странице он не понимал и уделять им внимание больше не хотел, несмотря на слова своей учительницы. Так что вместо этого он осмотрелся в поисках мухи, которая уже, должно быть, улетела в место получше, а затем сфокусировался на уродливом рисунке из голубых цветов на платье учительницы. Микки подумал, что, может, они ему немного нравятся, но он никому об этом не скажет, потому что цветы для девчонок. Микки наблюдал за ней в ожидании, когда она пойдет обратно к входу в библиотеку, а затем вытащил из рюкзака карманный нож, который Игги, его старший брат, отдал ему. Открыв его, следующие десять минут Микки методично вырезал свое имя в углу деревянного стола: по крайней мере, это по буквам написать он мог, улыбаясь себе под нос и гордясь собой, осмелев настолько, что поднял средний палец и нацелился в головы тех тупых девок. — Тут должно быть написано «Микки»? Послышался тихий голос, и Микки подскочил на месте, резким движением пряча руку с вытянутым средним пальцем под стол прежде, чем обернуться: позади него стоял мальчик, весь покрытый веснушками, с книгой о танках в руках и с самыми дебильными рыжими волосами из всех, что Микки видел. Милкович подумал, что, возможно, замечал его где-то на районе, и что пацан выглядел немного странно. Но это не было проблемой, потому что странности Микки нравились. — Так и написано, — прошипел он, осматриваясь и удостоверяясь, что никто из учителей ничего не слышит и не видит, потому что он не хотел снова оставаться после уроков. Ему не нравилось это, потому что он всегда сидел в библиотеке наедине с собой в тишине, а Микки не любил тишину. — Ты написал только одну букву «к», — указал мальчик и хихикнул. Микки опустил взгляд на стол, но не был уверен, прав ли пацан или нет. Неожиданно вся его гордость за себя исчезла, и он снова почувствовал себя глупым, хмурясь и потирая бровь. Ему показалось, что он даже может заплакать, но не заплакал, потому что он не нытик, как говорил о нем его отец. — Я специально! — выплюнул он и почувствовал, как жар приливает к щекам, потому что так происходило всегда, когда он лгал. — Это твое имя? — Ага, — подтвердил он, закрывая нож и засовывая его в карман джинсов, которые были немного грязными и дырявыми. Микки прикрыл одну из дыр ладонью, чтобы рыжеволосый мальчик не увидел. — Классный нож, — сказал тот, и Микки показалось, что он действительно хотел поговорить с ним, но Милкович подумал, что он слишком взрослый для третьеклашек и немного расстроился. Он просто хотел, чтобы его оставили одного даже несмотря на то, что улыбка мальчика была доброй и заставляла Микки хотеть улыбнуться в ответ. — Отъебись. Микки сразу же почувствовал себя нехорошо после того, как произнес это, потому что лицо рыжеволосого мальчика вытянулось, а добрая улыбка исчезла, и он, не говоря ни слова, отвернулся и направился к своему классу на другой конец библиотеки со своей книжкой про танки в руке. Хоть Микки иногда и был груб и всегда стирал улыбки с лиц других детей, в этот раз это не принесло ему удовольствия. Микки наблюдал, как мальчик уходит с опущенной головой, и неожиданная мысль пронзила его голову: может, он мог сказать что-нибудь другое, потому что Микки, на самом-то деле, не хотел оставаться один, несмотря на свои слова, и может, веснушчатый мальчик с рыжими волосами хотел с ним подружиться, или просто потусить, или еще что-то в этом роде, что было бы неплохо, подумал Микки. Потому что никто и никогда этого не хотел, все всегда от него убегали и никогда не ходили к нему домой, или не предлагали устроить ночевку, или пойти в Kash and Grab после школы…

***

Йену показалось, что он может расплакаться, потому что его чувства были задеты, но он не хотел расклеиваться прямо в присутствии своих одноклассников. Вместо этого он сел на ковер и скрестил ноги, открывая книгу, которую хотел полистать уже несколько недель, и стал рассматривать картинки разных танков из разных стран, а также разных мужчин в разных униформах. Он осмотрелся, задумываясь, нравились ли они другим мальчикам из его класса, или он был один такой, и что, возможно, с ним было что-то не так, и все, что мальчики сказали ему на перемене, действительно было правдой… Он оглянулся на черноволосого мальчика с грязью на лице и с дырками в джинсах, которые тот пытался спрятать, и подумал, что, возможно, он задел его чувства, сказав, что Микки неправильно написал свое имя. Йен почувствовал себя некомфортно, потому что мальчик, возможно, не был хорош в правописании, но все было в порядке, потому что у Йена тоже не все было идеально: его одежда тоже была дырявой, так что и с этим проблем не было, потому что они в чем-то были похожи. Йен задумался, нравились ли Микки диснеевские мультики, как ему, потому что его звали Микки, как Мауса, и это заставило Йена улыбнуться… В тот момент Микки повернулся и посмотрел на него, а его голубые глаза, подумал Йен, были очень красивые, но в то же время немного пугающие и напряженные, так что Йен отвел взгляд, возвращаясь к своей книге и к странице про немецкие танки. — У всех есть книга? — спросила их учительница, и Йен поднял голову. — Да, — прокричали они все, и Йен оглядел своих одноклассников, пытаясь увидеть их книги и понять, была ли там хоть одна, которая была круче его, в чем он сомневался. — Тогда я хочу, чтобы вы их прочли, — сказала их учительница. — А затем написали мне один абзац про самую интересную часть, ладно? Йен кивнул самому себе и, потирая нос, потянулся за своей тетрадью: она была голубой (его любимый цвет), и когда ему было шесть лет, он карандашом написал в углу свое имя, но написал Йен Галогер, забыв, что там две буквы «л» и две буквы «а», а не одна. Йен подумал о том, чтобы показать это Микки и поднять ему настроение, но передумал, потому что ему было шесть, когда он сделал эти ошибки, а Микки выглядел лет на десять, и Йен подумал, что он снова разозлится. Вместо этого Йен просто открыл тетрадь, чтобы взять листик, но неожиданно понял, что его маленький кусочек карандаша пропал. Он осмотрел пол, надеясь найти его там, но, не обнаружив его, наклонился к Энджи. — У тебя есть запасной карандаш? — спросил он, но она отрицательно покачала головой. — Ладно, — вздохнул он, а спрашивать у мальчиков, которые сидели к нему ближе всех, он не хотел, потому что они смеялись над его волосами на перемене и назвали его геем. Он посмотрел на Микки и подумал, что хотел бы снова поговорить с ним, потому что он выглядел грустным, и хоть он и был немного грубым, Фиона всегда говорила хорошо относиться к тем, кто тебе нравится, так что он поднялся…

***

Микки ненавидел эту тупую школу, этот тупой класс и ненавидел всех этих тупых людей, у которых были вещи и семьи лучше, чем у него. Он взял свой карандаш и стал рисовать танк в верхнем углу рабочей тетради, пририсовав к нему еще и людей, истекающих кровью, придавленных этим танком. Микки нравилось рисовать, потому что тебе на самом деле не приходилось этому учиться (в отличие от чтения или правописания), и его рисунки — это словно его способ оставить свой след в мире, к чему они все, как сказала их учительница, должны стремиться. Хотя его отец сказал, что это «пиздецки тупо». — Я могу одолжить карандаш? — спросил кто-то, и Микки посмотрел вбок: странный рыжеволосый мальчик появился вновь и стоял возле его стула. Милкович посмотрел на него снова и подумал, что ему, возможно, даже нравятся эти его веснушки и смешные рыжие волосы, которые вызывали желание улыбнуться, и ему стало жаль, что его собственные волосы не выглядят так же, а что они достались ему от отца. Но думать об отце ему точно не стоило: он снова разозлился. — Если заговоришь со мной еще раз, я тебя ножом пырну, — выдохнул Микки, но он не имел это ввиду: он не хотел портить его веснушки, или делать ему больно, ничего, что бы заставило его улыбку исчезнуть. Но вместо того, чтобы снова расстроиться, мальчик просто смотрел на него, а затем опустил взгляд на рисунок Микки. — Похоже на немецкий танк, — сказал он, и Микки не знал, что это значит, но он был рад, что мальчик еще не ушел. — Неплохо вышло! — Микки знал, что этот пацан очень много болтает и что его нельзя было назвать тихим, и ему это нравилось. — Меня Йен зовут, — сказал он, и Микки подумал, что это маленькое имя ему подходит, но вслух этого не сказал, а просто продолжал смотреть на него, зная, что ему, возможно, следует быть грубым. Но никто никогда с ним не разговаривал, и он решил, что это приятно — когда с ним разговаривает Йен. — У меня нет запасного карандаша, — вместо этого сказал Микки, и подумал, что мог бы отдать Йену свой, но так, скорее всего, сделала бы какая-нибудь тряпка, и к тому же, рисовать он мог только этим карандашом, потому что его отец не хотел покупать ему новые. — Ничего страшного, — дружелюбно сказал Йен и пожал плечами, снова поворачиваясь, чтобы вернуться на свое место на полу. Микки наблюдал за ним, и ему нравилось, что Йен его не боялся, и из-за этого ему захотелось, чтобы Йен вернулся и поговорил с ним еще немного, чтобы Микки, возможно, рассказал ему о чем-нибудь, потому что у него никогда не было возможности рассказывать людям о том, что он чувствует… — Итак! — сказала в тот момент их учительница, голос которой прозвучал очень близко, так что Микки быстро захлопнул свою рабочую тетрадь, заволновавшись, что она увидит полное отсутствие его работы и нарисованный танк, который, по словам Йена, был похож на немецкий и который ему понравился. — Собирайте свои вещи, нам пора обратно в класс. Все его одноклассники встали, пряча книги и карандаши в рюкзак, а затем выстроились у боковой двери, которая вела в школьный двор. Микки не нравилось находиться в толпе, так что он медленно собрался, удостоверившись, что его карандаш в полной безопасности его рюкзака, прежде чем еще раз посмотреть на Йена, думая о том, что он, должно быть, очень хорошо читает, потому что он очень быстро переворачивал страницы. Возможно, будь они друзьями, Йен когда-нибудь научил бы его читать, или, по крайней мере, не смеялся бы над ним за его неумение делать это, и Микки бы нравился ему таким, какой он есть… Микки подождал, пока все пройдут мимо него, чтобы встать в конец строя. И когда они все направились к двери, когда уже никто не смотрел в его сторону, он подошел к столу миссис Тарас, открыл верхний ящик и стащил оттуда желтую коробку заточенных карандашей, прежде чем подбежать к концу библиотеки и положить коробку на голубую тетрадь Йена, даже не думая о том, чтобы хотя бы один оставить себе. Йен поднял на него взгляд, сидя на полу и слабо улыбнулся, что, по какой-то причине, заставило сердце Микки немного трепетать, а затем он повернулся и побежал к солнцу.