Dark

Смятение, боль, необоснованный страх, вызванный многим и одновременно ничем стягивает голову парня словно ржавая пружина, готовая вот-вот с хрустом раздавить жалкое желание быть счастливым. Он сидит поздно ночью на кровати в полной темноте, и тишина звенящим зверем окутывает его словно маленькую игрушку. Секунда. Две. Ногти впиваются в ладони, Мэт склоняет голову ещё ниже, со свистом втягивая спертый воздух, силится, но у него не выходит. Чертова вода стремительно накапливается в глазах парня, течёт по щекам, подбородку, попадает за шиворот, неприятно щекоча грудь. Страх. Поглощает полностью, в голове раздаётся гулкий визг, парень распахивает мокрые от слез глаза, вглядывается в темную пустоту, будто ища ответ, оправдание, обоснование всему этому кошмару, длящемуся четвёртый по счету месяц. Он выгорел. Эмоционально, физически, полностью. Мэт злится на себя, злится на проявление слабости, на всех вокруг, ментально хватается на оковы, что душат его так сильно, ищет поддержки со стороны, шарит в пустой и холодной темноте внутри головы, словно слепой котёнок, тщетно пытаясь найти хоть что-то, что успокоит его, даст надежду на то, что все будет хорошо. Или кого-то? Вслепую шарит рукой в рюкзаке, и нащупывает две вещи – упаковку лекарственного препарата «Феназепам», и полупустую пачку сигарет “Winston”. На доли секунды сомневается, и потом решительно берет транквилизатор. Вытряхивает бутылку воды, и поспешно парой глотков принимает уже третью по счету за сегодня таблетку. Ему заметно легче спустя некоторый период, пока он придерживается прописанного самому себе курса принятия лекарств. Кто-то однажды сказал ему, что зависимость от ноотропов хуже героиновой, но он не верит больше в эту чушь, точнее, перестал доверять кому-либо вообще. После череды событий в жизни, Мэту стало совсем нелегко, он чувствовал, что заметная часть чего-то живого внутри него либо умерла, либо, в лучшем случае ушла в «зимнюю спячку», прикрывшись напоследок ещё и вечной мерзлотой, чтобы он уже наверняка не смог расшевелить её. Вероятно, парень уже смирился, по крайней мере сам себя убеждал в этом каждый раз. Только вот прошлое давало знать о себе каждый зимний вечер, почти каждую ночь, монотонно постукивая своеобразным молоточком по черепной коробке, тупым перочинным ножом расковыривая внутреннее содержимое. “Точно ли ты поступил так, как было нужно?»