Там, где цветёт полынь

Серебристые снежинки, застывшие на потëртом оконном стекле, приковывали взгляд Гарри, словно он был совсем ребёнком. Разглядывая, как они переливались в свете луны, он размышлял о своём, чего не мог ни сформулировать, ни описать как следует. В основном — о прошлом. Сколько им с Северусом пришлось пережить, вспоминать по событиям не хотелось, но общее ощущение того, что позади была целая эпоха бесконечной борьбы и страха, никуда не делось даже спустя полгода после победы. Ожидание, тревога, постоянная неизвестность тогда были его спутниками днём и ночью, так что даже теперь, когда Северус задерживался в школе дольше, чем обычно, Гарри начинала медленно охватывать нервозность: избавиться от привычек было не так просто. — Засмотрелся? — раздался сзади полушëпот, и Гарри улыбнулся, когда Северус, обняв его за плечи, коснулся губами его виска. — Так красиво… — ответил он задумчиво, проводя пальцем по холодному стеклу, словно хотел собрать немного снега, чтобы растереть его в руках. Руки с его плеч ненадолго исчезли, но, прежде чем Гарри успел возмутиться, Северус потянулся к ручке окна, чтобы со скрипом её повернуть, а потом распахнуть его. Морозный воздух тут же повалил в комнату, стало прохладно, так что уже через несколько секунд Гарри ощутил на своих плечах тёплый плед. — Спасибо, — он замотался в него посильнее, но одну руку всё-таки высвободил, чтобы коснуться им пушистого мягкого снега. В свете луны он сверкал по-особенному ярко, и это завораживало ничуть не меньше, чем в детстве. Горсть снега на ладони практически не ощущалась холодной, так что Гарри, отмечая, что где-то сзади Северус, кажется, звенел бокалами, потратил ещё несколько минут на то, чтобы просто смотреть: на подоконник, на собственную ладонь с поблескивающим на ней снегом, а потом — и вдаль, туда, где такой же белоснежной пеленой было покрыто абсолютно всё, от пешеходных тропинок до крыш однообразных домов. С каждым днём становилось легче. Каждый очередной день, в котором не было войны, позволял дышать всё свободнее, проще, и заставлял поверить, что теперь в их распоряжении была целая вечность. Над сознанием Гарри, над его памятью была проделана огромная работа. Об этом он попросил сам: понимал, что череда целенаправленных убийств не могла обернуться для его психики ничем положительным. В том, что касалось Северуса, всё было ещё сложнее: сам факт того, что ему удалось выжить, был почти что чудом. Если бы не старший Малфой, отдавший за поиск способа помочь ему остаться в живых всё свободное время, деньги и лет десять жизни, судя по количеству потраченных нервов, это не было бы возможным. Но узнал Гарри об этом уже гораздо позже. Они оба — две бессовестные сволочи! — рассказали ему обо всём уже в тот момент, когда они тесным кругом отмечали победу. Тогда для Гарри это обернулось настоящей истерикой: длительной, затяжной, но последней в его жизни. По крайней мере до настоящего момента, но хотелось верить, что ничего подобного ему пережить больше никогда не придётся. — Эй, — он обернулся и позвал Северуса, который был занят тем, что открывал бутылку вина. — Да? — моментально отозвался тот. Отозвался — и тут же получил в лицо объемным снежком, который, разбившись о его щеку, разлетелся по сторонам, попадая в том числе и в пока что пустые бокалы. Северус медленно и выразительно приподнял бровь, оставаясь полностью невозмутимым, но к его носу прилипли несколько снежинок, значительно смягчая грозный вид. — По-твоему, это смешно? — воспитательным тоном спросил он. — Будешь ругаться — от отчаяния выброшусь в окно, — со смехом заявил Гарри, поднимая руки в защитном жесте. — На здоровье, — Северус пожал плечами и стряхнул с носа снег, вызвав у Гарри новый приступ смеха. В ответ на этот смех он прищуренно взглянул на Гарри, пожал плечами и пересыпал весь попавший снег из своего бокала в бокал Гарри, демонстративно подвигая его к нему по столу. — Будешь пить это. А себе, естественно, в тот же момент налил вина из только что откупоренной бутылки — подарок Люциуса, который, как тот заверял, должен был обязательно понравиться им обоим. Гарри только с улыбкой покачал головой и вернулся к изучению снежинок. Последние полтора года жизни научили его ценить моменты, которые можно без сомнения назвать самыми счастливыми. И сегодняшний день состоял из них на все сто процентов. Набрав в ладони гораздо больше снега, чем обычно, так, что он практически высыпался на пол, Гарри поднес его к рождественской ели, занимавшей центральное место в гостиной и превосходящей прошлогоднюю по размерам минимум в два раза, и осыпал им все ветви, до которых дотянулся. Потом повторил это снова и снова, пока наконец усыпанной не оказалась вся ель до самого верха. Следующим шагом были чары заморозки, чтобы снег не таял, и после этого Гарри отошёл на несколько шагов, любуясь своей работой. Поблескивающие рождественские шары и совсем немного пёстрой мишуры, присыпанные снегом, выглядели почти сказочно. — Убери оттуда сушняк, — назидательно произнес Снейп. — Неа, — так же безапелляционно отозвался Гарри, едва сдержавшись, чтобы совершенно по-детски не показать ему язык. Место полыни под ёлкой было практически священным. С наступлением зимы Северус соглашался на вылазки в лес с куда меньшим энтузиазмом, так что Гарри обзавелся частичкой леса дома: отрыл из личных запасов Северуса засушенные стебли полыни, срезанной как раз в пору её цветения, и в доме не было комнаты, в которой не лежало бы хотя бы нескольких листов на самом видном месте. — Когда-нибудь ты ею отравишься, — предупредил Северус, впрочем, без особой строгости в голосе. — Я же не ем её, — фыркнул Гарри, решив не упоминать о тех нескольких разах, когда действительно начинал, размышляя о своем, машинально жевать кончик первого попавшегося на глаза листочка. — И вообще, Северус, кто из нас гениальный зельевар? Спасёшь меня каким-нибудь полынным противоядием. В ответ на это Северус демонстративно промолчал, но, когда Гарри обернулся, вином были наполнены уже оба бокала, причем не было никаких сомнений, что предварительно лёд из его бокала был выброшен. Только сейчас Гарри наконец закрыл окно, потому что начало становиться холодно, после чего взял свой бокал с журнального столика. — Уже почти полночь, — с улыбкой произнёс он, разглядывая вино, оставляющее на стенках бокала багровые следы. Оставалось ещё кое-что очень важное, чего он не сказал, и Гарри понятия не имел, как Северус отнесëтся к его предложению, которое он решил завуалировать под рождественский подарок. Подарком от самого Северуса было решение о полном магическом покровительстве. Гарри заводил разговор об этом уже очень давно, поскольку навязчивость Министерства в вопросах послевоенных разборок, а также журналистов, корреспондентов и прочих нежелательных для Гарри личностей в течение последних месяцев только усиливалось с каждым днём. Всё это было для Гарри сложным: он не считал себя героем. Он считал, что за убийства людей положен не орден, а Азкабан, и, хоть эти эмоции и были проработаны, каждый раз проживать их при любом некорректном вопросе очередного журналиста или каком-нибудь судебном заседании для него было слишком сложно. Глубинное чувство вины было одним из последствий, над которыми они работали вместе уже давно, но оно всё ещё имело весомое значение в определении настроения. Для Северуса же все эти настойчивые личности были, по его словам, не более чем навязчивыми мухами, от которых ему в самом деле успешно удавалось отмахиваться. Покровительство над Гарри означало, что Северус имеет право представлять его интересы в суде, в министерстве, на пресс-конференциях и прочих официальных мероприятиях, не спрашивая мнения окружающих на этот счёт. К тому же это значительно упрощало бесконечные судебные разбирательства с Дамблдором, которые точно должны были длиться ещё не один год. Само собой, это имело некоторые ограничения — так, например, нести ответственность за правонарушения пришлось бы самому Гарри, как и решать вопросы, касающиеся его жизни и здоровья, — но это всё равно снимало с него значительную часть общественных обязательств. Попросту говоря, Гарри очень хотел спрятаться. Сбежать от внешнего мира, чтобы иметь возможность насладиться своим, созданным самостоятельно, в котором самым важным для него был только один человек, а ещё периодически заглядывали пара верных друзей. Северус сегодня заявил о своем решении, на которое ему понадобилось время, и для Гарри это было действительно лучшим подарком из всех, которые он мог получить, поскольку получить в подарок моральное спокойствие дорогого стоит. — Послушай, — произнёс он, когда Северус тоже поднял свой бокал. Но поговорить спокойно, глядя в глаза, почему-то не получилось: пытаясь собраться с мыслями, он и сам не заметил, как подошёл ближе и коснулся лбом плеча Северуса, тут же ощущая его объятия. — Все в порядке? — сразу же уточнил тот. — Да, конечно, — моментально отозвался Гарри, чтобы не заставлять его волноваться, — просто я не знаю, как ты отреагируешь… В общем… ты же знаешь, что, как только ты официально сможешь распоряжаться всеми моими официальными делами, доступ к моему банковскому хранилищу у тебя будет свободным. Я бы хотел, чтобы первой покупкой, которую ты сделаешь, прибегнув к нему, был… Говорить было действительно сложно. Почему-то даже глупо подрагивали пальцы, хотя они и жили вместе уже полтора года, так что явно смогли изучить друг друга от и до. Но Гарри все равно переживал, что Северус поймет его неправильно. — Что? Говори, — мягкое прикосновение к его затылку, когда Северус пропустил его волосы сквозь пальцы, плавно поглаживая, придало уверенности. — Я хочу, чтобы ты выбрал и купил для нас дом, — заявил Гарри, поднимая на него взгляд и машинально отпивая из своего бокала, чтобы чем-то занять паузу. А потом всё-таки не выдержал. — Ты только не подумай, что мне здесь не нравится, мне очень нравится, правда, с этим местом связано столько хорошего, но и… — И плохого, — кивнул Северус, не прекращая касаться его волос, и это было показателем, что он действительно правильно всё понял. — Только одна-единственная просьба, — всё ещё робко продолжил Гарри, — пусть он будет абсолютно любым, хоть в готическом стиле, хоть с лабораторией в каждом углу, только… — Только не в Лондоне, — снова закончил Северус и оказался почти прав. — Не в Британии. Северус медленно приподнял бровь, разглядывая его серьёзно, но довольно спокойно. — Даже так? Оставалось только пожать плечами, потому что всё, что Гарри мог сказать, было очевидно, но Поттер был бы не Поттер, если бы не затараторил, стараясь выпалить всё сразу: — Я понимаю, что у тебя здесь работа, репутация, заказы и прочее, но ведь даже межгосударственные портключи можно сделать постоянными! Люциус обещал помочь, чтобы это не стало проблемой, потому что… — Само собой, не обошлось без него, — усмехнулся Снейп, предсказуемо покачав головой, и остановил так и не развернувшийся глобально поток речи. — Думаю, это имеет смысл. — Правда? — в глазах Гарри тут же появился блеск, а в голосе — надежда, так что он действительно с нетерпением ожидал ответа. — Правда. Очередной глоток вина теперь уже имел вкус, в отличие от предыдущего, когда Гарри слишком волновался, чтобы его почувствовать, и потребовалось всего пару секунд, чтобы Поттер, задумчиво отведя глаза в сторону, попытался определить, что именно это было за вино. — Это… — М? — с лёгкой насмешкой взглянул Северус на эти попытки. — Ну… Северус явно специально молчал, не помогая ему ни единым намёком, и Гарри, мысленно перебрав в голове варианты, которых были едва ли не тысячи, покачал головой, признавая свое поражение. — Это вино, — логично заявил он, фыркнув, а потом так же обречëнно добавил, — красное. — Гениально, — тихо засмеялся Северус, отпивая из своего бокала и продолжая мягко перебирать его волосы. — Нужно напомнить Люциусу, что ему стоило научить тебя не только изображать пафосного сомелье, но ещё и хотя бы базово освоить суть этой профессии. — Да учил он меня, — отмахнулся Гарри, понимая, что Северус прав, и единственное, что он сумел запомнить, это загадочный вид и красивые жесты, а ещё — как движениями пальцев вертеть бокал так, чтобы вино как можно эффектнее стекало по его стенкам, — это у вас с ним повышенные способности к распознаванию всяких странных напитков, ему по статусу положено, тебе — по профессии. А я могу разве что сказать, что в моем бокале не коньяк. К сожалению. — Я явно завышал тебе оценки, — философски отметил Северус, и Гарри, как и всегда при упоминании этой темы, прищурился: — Они были неудовлетворительными. — Это не отменяет того, что они были завышенными. — Нечестно! — Вполне. — Нет! — уверенно заявил Гарри, даже нахмурив брови. — Главный ингредиент Веритасерума? Желание выпалить в ответ что-то ещё более резкое тут же застопорилось, и Гарри, подумав пару секунд, махнул рукой. — Ну и ладно, не очень-то и хотелось. Он даже не знал, проходят ли это зелье в школьной программе, так что спорить дальше было бессмысленно, но он точно при этом понимал, что, как только эта тема всплывëт в следующий раз, он ввяжется в неё опять и с не меньшим энтузиазмом. — Зато я главный ингредиент умиротворяющего бальзама знаю. — Он у тебя по всему дому разбросан. Этой ночью их камин был открыт только для двух людей: для Люциуса и Гермионы, и они оба уже успели заглянуть, чтобы поздравить их. Теперь они могли появиться в их доме только в случае форс-мажора, а это означало по крайней мере на одну ночь полную свободу от гостей и писем. — Ты не представляешь, как я люблю тебя, — безо всяких переходов заявил Гарри, сделав ещё несколько глотков и отставив свой бокал обратно на столик. А потом бесцеремонно отобрал и бокал Северуса, не терпя возражений по этому поводу. Возражения, собственно, не последовали, и Снейп успел лишь проследить за его жестом и приглушить свет в комнате, чтобы единственным его источником осталась лишь ярко мигающая разными огнями ель. — Спасибо тебе, — прошептал Гарри, обвивая его шею руками и даже не замечая, как в этот момент с его плеч свалился на пол тот плед, которым он был укрыт всё это время. — Ты когда-нибудь научишься пить медленно? Пьянеешь по щелчку пальцев, — усмехнулся Северус, однако это нельзя было назвать полноценным сарказмом или попыткой уйти от темы, поскольку он уже так же уверенно обнимал его за пояс и удерживал достаточно близко, чтобы Гарри мог чувствовать его дыхание. — В Рождество имею право и напиться, — тот с притворным вызовом приподнял бровь, но потом отмахнулся от разговоров и уже в следующий момент целовал Северуса, прижимаясь к нему вплотную. У них не было никаких ограничений по числу поцелуев, прикосновений, объятий или любого другого тактильного контакта, но каждый раз, когда Северус перенимал инициативу в поцелуе, у Гарри кружилась голова. Вот и сейчас ему уже казалось, что он выпил не один бокал, а все пять, потому что, позволяя увести себя на диван, он даже пошатнулся, понимая, что не мог сконцентрироваться ни на чём, кроме поцелуя. — Точно пить нельзя, — почти не отрываясь, усмехнулся Северус, на что Гарри моментально прикусил его губу, давая понять сразу две вещи: во-первых, он не был согласен с этим утверждением, а во-вторых, не был намерен отрываться от его губ ни на миллиметр. Когда он, с трудом оторвавшись от поцелуя, потратил несколько секунд, чтобы расстегнуть идиотские мелкие пуговицы на рубашке Северуса, тот разглядывал его так пристально и неотрывно, что Гарри даже спросил: — Что? Вместо ответа Северус провёл тыльной стороной ладони по его щеке, почти касаясь скулы, а потом, мягко отведя его подбородок в сторону, коснулся губами его шеи. Сложно было определить, когда это невесомое прикосновение превратилось в настойчивую откровенную ласку, после которой наверняка должны были остаться следы. Скорее всего, в тот момент, когда Гарри совершенно потерял способность продолжать расстегивать его рубашку и только сдавленно простонал что-то невразумительное, откидывая голову назад. Этих прикосновений, поцелуев, ночей было столько, что они оба уже явно сбились со счета, если такой счёт вёл хотя бы один из них. Судьба ли, случайность ли была причиной тому или же всё это было благодаря стараниям Люциуса, но они получили возможность быть рядом и касаться друг друга так долго и медленно, на сколько только хватит сил. И, скорее всего, если бы не всё пережитое, ни одному из них не удалось бы прочувствовать и десятой части той ценности, которую представляла такая возможность. Эта рождественская ночь была не первой и что самое важное — не последней в их жизни наедине друг с другом, и Гарри мог стонать так громко и прогибаться под прикосновениями так сильно, как он того хотел, полностью отпуская ситуацию и позволяя себе исключительно наслаждаться. А потом, спустя долгое время, он мог позволить себе демонстративно взять в руки бокал Северуса, чтобы получить от него пару насмешек и одно напоминание о скором алкоголизме, и опустошить этот бокал до дна. Потому что рядом с этим человеком он мог позволить себе расслабиться полностью, мог банально напиться каким-то пафосным вином, вкус которого ему даже не нравился. Он мог быть самим собой рядом с Северусом, ощущая при этом, что он искренне любим, мог отдавать взамен всю любовь, на которую был способен, и точно понимал, что у такого счастья просто не было цены. *** — Простудишься, — тихо произнёс Северус, подходя к Гарри точно так же, как и в прошлый раз, когда он стоял у открытого окна. Теперь за окном уже медленно появлялся рассвет, и Гарри, снова распахнув створки настежь, уже не прикасался к снегу, но вдумчиво вглядывался вдаль, силясь увидеть за крышами однообразных домов хоть что-то, что дало бы ему понять, что там далеко находится его любимый лес. — Ещё немного. Иди сюда, — позвал он Северуса, точно зная, что тот подойдёт, и его объятия действительно не заставили себя ждать. — Хочешь прогуляться? — Не сейчас, — Гарри покачал головой и добавил, оглядывая весь пейзаж целиком, — хочу в лес. — Там ничего нет. — Я знаю, но потом… — пробормотал он, прижимаясь спиной к груди Северуса и ощущая ещё один поцелуй в висок, — когда растает снег, сходим? Всё начнёт цвести… и полынь тоже, кстати. Это аргумент! Тебе же она нужна для каких-то там твоих зелий. Со стороны Северуса послышался лёгкий смешок, так что Гарри примерно понимал, что именно тот должен был сказать прямо сейчас, и не ошибся: — С момента, когда всё растает, до поры её цветения даже при самых благоприятных обстоятельствах вряд ли пройдёт меньше трёх месяцев. — Мне всё равно, — фыркнул Гарри, — мы в любом случае туда пойдём, — и его интонация не подразумевала для Северуса никакой возможности отказаться. Гарри знал, что он не откажет. Даже если он возмущался по поводу того, что они могли проводить на природе весь день с раннего утра и до заката, он не пытался увести Гарри оттуда раньше, если на это не было никаких объективных причин. В лесу дышалось свободнее, причем независимо от поры года, но зимой Гарри не претендовал на то, чтобы проводить там все свободные дни, понимая, что на это у него ещё будет время, когда потеплеет. Этот дом и лес — единственные места в Британии, в которые он хотел бы периодически возвращаться после того, как они выберут себе новый дом, потому что только в этих двух местах он мог чувствовать себя на самом деле комфортно. — Ладно, пойдём, — в конце концов согласился Гарри и закрыл окно, поскольку стало прохладно. Лес от него никуда не денется, тем более что сейчас в доме было даже две его частички, ведь, помимо полыни, к которой он питал особые чувства, Гарри в ближайшие дни мог ещё и часами лежать под громадной елью, на которую он надел такое количество гирлянд, что даже сбился со счёта, и её аромат не менее прочно ассоциировался с лесом. — Останемся здесь? — уточнил Северус, уводя его от окна, и Гарри, засмотревшись на мерцающие огоньки, добавляющие ощущения праздника, не захотел уходить из гостиной. — Да, давай, — улыбнулся он, потянувшись за одним из мандаринов, которые стояли в вазе на полке, и уселся на диван, утаскивая за собой и Северуса, которому спустя несколько секунд протянул одну дольку: — Хочешь? Тот предсказуемо отказался. И правильно сделал, потому что одно дело — совместная жизнь и всё, что с ней связано, и совсем другое — рождественские мандаринки: во-первых, их было ограниченное количество, а во-вторых, Гарри слишком их любил, чтобы всерьёз с кем-то делиться. Именно это он и заявил, получив в ответ ещё один выразительный взгляд, на который отреагировал полной невозмутимостью и отправил в рот сразу несколько долек, лишая себя возможности сказать что-либо ещё. Конечно, он отдал бы их все, если бы Северус вдруг попросил. Но пока он не просил — Гарри не упускал возможности съязвить, и это касалось не только мандаринов, но и всех прочих мелочей их совместной жизни, которую Гарри без преувеличения назвал бы самым дорогим, что у него вообще было. И пусть впереди у них — а в большей степени именно у него — был длинный путь, касающийся работы над собой, уже сейчас, спустя полгода после окончания страшного периода их жизни, Гарри мог точно сказать, что был счастлив. А ещё он был уверен, что то же самое сказал бы и Северус, и это было так же важно, как и собственное счастье. А если честно, то даже чуточку важнее.