- Я рядом, малыш.

      Юджин неверно прикусил губы, с недоверием и слабым страхом смотря на прозрачно-зеленую ладонь пирата, что широко улыбался, вот-вот, да сорвётся на громкий смех, что сдерживал в горле, пока глаза, полные азарта, дырявили краба. Последний отвёл взгляд, колеблясь — бывали дела уже с Голландцем — ведь знал, чего можно ожидать от этого мертвеца, которому лишь бы поиграть на чувствах, да насладиться человеческим страхом. Легко мог моряк отступить — легко мог отказаться от того, что в порыве эмоций воскликнул, призвав, невесть каким чудом, капитана. Да только собственный интерес не позволял сделать шаг назад, отчего крепкий застыл в некой «середине», между собственными ощущениями и ладонью призрака, уставший ждать, подавая голос: «Давай, толстяк, тебе ведь интересно! Хочешь ведь узнать, что скрывает Планктон ото всех — от тебя — за дверью, которою застроил стеной? Уху-ху, я ви-и-ижу! Ви-и-ижу, что это его главная слабость! Ну же, ты ведь хочешь знать все секреты врага, используя их против него?» Крабс вскинул брови: не нравились слова пирата ему, ой как не нравились. Хоть они и были с Шелдоном соперниками, но что-то подсказывало — кричало, что он не должен лезть туда. Но как и случается всегда — думаешь одно, а делаешь другое — случилось и сейчас — крепкий слабо пожал холодную ладонь, игнорируя сердце в висках, что уже реагировало на возможности умершего. Что именно он покажет — что именно Джей скрывает? Ещё не поздно остановиться? Ведь не поздно? — Тебе понравится, даже не сомневайся, — прохохотал Голландец; офис вмиг наполнился зелёным и густым дымом, что будто бы пожрал мебель и стены, холодом хватаясь за кожу, пытаясь проникнуть внутрь смертного, — А твоих тупых работников, я забираю на неделю. — слова утонули в повисшем мраке, пропадая вместе со своим хозяином, что забрал с собою же густой туман, являя тихую — мертвую — бескрайность. Юджин, минуту простояв в ступоре, попросту не зная, как реагировать и что делать, громко ругнулся, понимая, что мертвец завел его черт знает куда, и как выбираться отсюда. Но может, оно и к лучшему? Может, нужно просто найти выходит отсюда? Сожаление все сильнее билось в груди, держась с сердцем за руку; нужно убраться отсюда — он не настолько жаждет мести, чтобы лезть в то, что брюнет тщательно скрывает. Слишком поздно он понял это. Где-то со стороны послышались громкие возгласы, отчего моряк дрогнул, оглядываясь, заприметив кучу детей, что окружали что-то, громко смеясь. Юджин понял, что все же придется пройти все то, что подготовил для него Голландец — может, все это его больная фантазия и все это нереально? Мужчину, подходящего к ним, дети просто не видели, что чуть ли не отлетел, когда сумел разглядеть лицо одного из детей, а точнее его отсутствие — лицо без глаз, рта и носа; но спине пробежались мурашки, внутри начал завязываться узел. Наконец, подойдя достаточно близко, Крабс сумел заглянуть внутрь своеобразного круга, выбивая воздух из собственных лёгких, рассматривая перепуганного, плачущего и раненого Шелдона, что прижимал к себе порванную сумку, сжав разбитые губы в тонкую линию, подобно лесному зверьку, что пытался найти выход из тупика, в который его загнали. Голоса или же всхлипов, краб и не слышал, морщась от громкого и ядовитого детского смеха, что становился лишь громче, а лицо маленького конкурента исказилось в боли и страхе — он не знал, что делать. Усатый попытался ухватиться за плечо одного ребенка, но его рука прошла сквозь него. Миг — словно вспышка — и перед крабом уже никого не было, слово тишина и тьма, что была светла, словно день. В груди бушевало волнение — это не фантазия старого пирата, вовсе нет. Юджин помнил эту сумку, которую парнишка купил, на тот момент, буквально вчера, да только использовал он ее лишь раз, как сказал он сам: «Не удобной оказалась». Крабс помнил этот день, но не помнил того, как Джея окружила толпа — где был он? Почему его не было рядом? «Он… он не упал с лестницы… сумка не была неудобной… — пронеслось в мыслях моряка, что тяжело вздохнул; лицо мальчишки, у которого все ещё был цел глаз, мелькало перед взором до сих пор. — Ссора… это ведь момент после ссоры в школе…» Громкий удар послышался где-то сзади, отвлекая крохобора от размышлений, что резко развернулся, понимая, что придется идти на тусклый свет, где виднелись двери и небольшая ванна. Снова удар, теперь мужчина понял, что те были направлены на дверь, за которой слышался мужской и такой знакомый голос — Мистер Планктон выломал дверь, чуть не упав следом за ней. «Шелдон! — крик старшего, заставил крепкого мигом подбежать ближе, останавливаясь, когда в пустой ванне увидел брюнета, что лежал в своей крови. — Шелли, Шелли, сынок, Господи! — осторожно, но быстро подхватил сына на руки мужчина, будто специально повернувшись к замершему моряку, что со страхом смотрел на бессознательное тельце, когда-то друга, чье предплечье было вспорото, а капли крови капали на пол; все ещё два красных глаза приоткрылись, когда отец сжал его руку, пытаясь остановить кровотечение. Юджин попытался хотя бы прикоснуться к мальчишке, не обращая внимания на слезы, что текли по собственным щекам. — Шелли, сынок, ох, глупый, глупый-!» — выбегая в дверной проем с сыном на руках, кричал шатен, исчезая во тьме, пока коренастый нервно осматривал ванну, пытаясь привести дыхание в порядок. Он не должен смотреть это. Он не должен лезть в это. Голландец не слышит его — голос даже не отражается эхом, попросту утопая в пустоте. «О-он в-ведь… м-мы ведь были детьми ещё! — снова предметы и тусклый свет пропал, оставляя усатого со своими мыслями, что сейчас жужжали в ушах, раскармливая головную боль. Он не должен тревожить Планктона — не имеет право смотреть и знать это. — Детьми. мы были ещё детьми! Он не мог-! Не мог делать это! Зачем?! Нет! Это… это не правда! — дрожь все бегала по телу; грузный не хотел верить в это — не хотел верить в то, что не замечал серьезности проблем, о которых рассказывал ему изобретатель, замолкая, когда Юджин переводил все в шутку. Глупый ребенок. — Он… он не ходил в школу неделю потому, что тяжело простудился! Он… он просто подбил рубашки с длинным рукавом! Он… просто не хотел прыгать со мной в реку, потому что было холодно!» — дыхание начало сбиваться. Он никогда не видел Шелдона таким. Он никогда не хотел видеть его таким — он боялся и боится видеть его таким, запачканный собственной кровью, пока из хрупкой ладошки выпадает резак. Он не должен быть здесь. Голландец молчит. «Гляньте-ка, какой уродец! Чего же выбрал «вилку», гомик?! — снова детские голоса, снова ядовитый смех, который хотелось прекратить. Возглас бородатого никто не услышал — снова безликие дети, что шли по пятам за бледным брюнетом, шатающимся на ногах. Наплевав на собственную нервозность, коренастый мигом оказался с мальчишкой, чье око уже было скрыто за бинтовой повязкой, а волосы были расплетены, для большего удобства. — Или же выбора не было — твой дружок понял, что его шавка ни на что не годен?» — в ответ, низкий лишь усмехнулся, приподняв голову, уставившись Юджину в торс, не чувствуя крепких рук на щеках, что пытались ухватиться за него. — Шелли… Шелли, боже, — лицо паренька и не дрогнуло, когда в спину продолжали лететь различные оскорбления и шутки, разве что в зрачке застыла холодная злость, отчего он крепче сжал лямки своей сумки, ненароком чуть приподняв рукав. — Шелдон… — небольшая царапина красовалась чуть ниже запястья, которую Джей тут же скрыл, как можно сильнее опуская рукава. Первый день после недельного отсутствия из-за простуды. Первый день, когда Юджин увидел приятеля в рубашке с длинными рукавами, под которыми крабик и не заметил бинты. Этого не может быть. Нет-нет-нет, Шелдон НЕ мог делать это с собой! Они были детьми! — Ты не мог делать этого, пока меня не было рядом! — прошептал зеленоглазый, прежде чем копепод прошел сквозь него, будто бы грузный был одним из фантомов; глаза застыли на себе же — двенадцатилетнем мальчишке, у которого появилась, более-менее, нормальная одежда, что с хохотом приобнял одноглазого, не смотря на его грустную и больную улыбку, которую он чуть ли не выдавливал из себя. Почему он заметил это только сейчас?! Новые звуки привлекли к себе внимание — перед сидел пятнадцатилетний и заплаканный Шелдон, чья одежда была порвана, а на лице вновь красовались синяки и ссадины; парень медленно стягивает с себя рубашку, оголяя торс и перебинтованные руки. Моряк опустился на колени, плюнув на то, что не мог коснуться младшего, принялся шептать — шептать и не бросая попыток почувствовать бледную коду фалангами, очерчивая бинт, к которому потянулся и сам инженер. Освободив и взглянув на истерзанные руки, копепод сжал челюсть, пытаясь сдержать в себе всхлипы, что не позволяли нормально дышать — крупная дрожь сковала мальчишку, который отпустил себя: изо рта вырвался вой, что быстро перерос в громкое рыдание, ладони жёстко гладили шрамы и раны, закрыв лицо Планктона, что в истерике сложился вдвое, схватив свои колени. «Какой же жалкий» — прозвучало где-то над ухом моряка, что обернулся, рукой загораживая Джея, не ясно отчего. «А где твой друг, понял, что деньги лучше тебя?» — детские голоса вновь набирали громкость, перерастая в неразборчивый галдеж. «Урод», «Плакса и слабак!», «Твой отец жалеет, что у него такой сын!», «Второй потеряешь, если не отдаешь мне деньги», «Куда ты бежишь, уродец?! Твой краб не спасет тебя — ему не нужен нытик, которым ты являешься!», «Кусок формулы будет дороже тебя, Планктон!» — моряк застыл, пропустив удар сердца, когда смог разобрать свой голос в этом шуме. Вечер после разрыва формулы. Вечер, когда они сделали выбор — вечер, когда Юджин отступил от Джея, не желая мириться, хоть и причины, честно, до сих пор не знал. Как понял это моряк? Ссадины, которые были на брюнете — его порванная рубашка и грязные джинсы — краб помнил их. Помнил, как не сдержался и повалил друга на землю, ударяя, пока выражение лица с испуга, сменилось на… разочарование и боль. Что Крабс увидел лишь сейчас — увидел, как ударами выбивает из мальчишки последнюю веру в кого-либо, выбивает доверие, любовь и надежду, пока красноглазый, вывернувшись, ударил краба в ответ, игнорируя слезы, что бежали по щекам. Больно. Ему было больно — плевать на телесные раны — от него отвернулся единственный, кто был рядом с ним. Отвернулся тот, кому Шелдон доверял больше всего. Он признавал, что стал черствым, но разве после того, что он пережил, он не заслужил время на восстановление? Он заслужил отречение от единственного друга, удара от которого, он ожидал в последнюю очередь, если вообще ожидал? — Шелли, Шелли, дорогой, пожалуйста, — тараторит красноволосый, пытаясь хоть что-то сделать, не обращая внимания на собственные чувства, что разрывом изнутри. — Планктон, пожалуйста, услышишь меня! — последний резко встал, сжав кулаки, прекратив всхлипывать, неверно улыбнувшись; рядом появилась тумба. — Нет, нет, нет, нет, не вздумай! — не унимался мужчина, понимая, что задумал подросток, открывший ящик, откуда достал новое лезвие. — Нет! Хватит! Пожалуйста, прекрати! — одно движение и из небольшой ранки брызнула кровь, инженер снова зарыдал, также опустившись на пол; ещё движение, но более сильное. Ещё и ещё. «Почему меня не добили?!» — заикаясь, прохныкал копепод, прежде чем исчезнуть, оставляя краба одного, что зажал рот ладонью, попросту не зная, что делать. Как он мог не видеть?! Как он мог не видеть состояние своего друга?! Как он мог поступить так?! Почему он решил отпустить Шелдона?! Почему он так себя ненавидит?! Они были детьми — он не мог этого делать. Он ведь не мог?.. Производящее пугало — пугала собственная слепота, при прекрасном зрении. Снова мигающий свет сбоку — моряк не хотел смотреть, потому что знал, что будет — но понял голову, встречаясь с Шелдоном, чьего возраста, признался бы он, уже не знал — студент, может быть, с мешками под глазами и впалыми щеками; взгляд остановился на красном зрачке, который можно было бы назвать «мертвым». Холод и безразличие, которое сейчас рассматривал моряк, напрягало и волновало — как учёный дошел до такого?! Как дошел до этого безжизненного вида, при котором, даже покойник показался бы счастливым. Плечи обнимала черная рубашка, чьи рукава чуть заходили на кисти — только теперь усатый предал этому особое значение. Осознание того, что сейчас он видел Планктона, который, наверное, был даже младше губки — заставило равному всхлипы вырваться наружу — он никогда не хотел такого. «Эй, одноглазый! — донесся мужской голос где-то сзади злодея, что не спеша развернулся, тут же отрываясь от земли, когда его грубо схватили за грудки, прижав к появившийся стене. Крабс заставлял себя наблюдать, заставлял не отворачиваться. — Куда ты так спешишь?! Смотри на меня! — безликий ударил копепода о стену, тут же отпустив, когда первый холодно хохотнул. — Какого черта?!» «Слушай сюда, приятель, — спокойно и медленно ответил брюнет, без эмоций смотря на замершего собеседника, что дрогнул от такой пристальности, — Думаешь, что я боюсь тебя? Взгляни на меня — я полудохлый и ты, — Шелдон ткнул пальцем в парня, злобно оскалившись, — Для меня не представляешь ничего. Что ты сделаешь? Ударишь? Попробуй, да только знай, что я отвечу в разы сильнее, малыш. — зрачок и вовсе не дрогнул, разве что гнев блеснул в нем на секунду; уже брюнет дёрнул парня на рубашку, прижав к стене. — Даже не сомневайся в этом, если не хочешь узреть все мое воображение на себе». Сколько бы лет не прошло, но этот Шелдон был другим — холод чуть ли не шел от него, а взгляд — безжизненный, без эмоциональный, разочарованный — будто бы заглядывал вглубь. Что происходило и продолжает происходить с ним?! Копепод достал из кармана пластинку таблеток, поместив одну под язык. Юджин сумел разглядеть название, отмечая про себя, что соперник принимал успокоительное с антидепрессантами в столь раннем возрасте — на вид, ему было лет двадцать. Не думал моряк, что скажет, что в молодости Планктон выглядел намного хуже, нежели сейчас — как такое событие и изменения могли уйти от него?! Неужели он и вправду был настолько слеп?! От размышлений отвлек появившийся перед ним стол, за которым сидел одноглазый, наблюдая за каким-то мужчиной напротив, наполовину прикрыв веко; Яркая щетина тронула щеки копепода, что потягивал кофе из небольшой чашки. «Ты жалок, Планктон, — подал голос безликий, подперев подбородок руками, — Лучший студент, да? Один из лучших — гордость профессоров и деканов. — слова были пропитаны ядом, но инженер не реагировал, — Да только знаешь, ненадолго это, уродец. — мужчина ударил по столу, встав, на что Шелдон лишь хохотнул, не желая показывать признаки жизни. — Ведь такие как ты, всегда возвращаются к тому, отчего ушли. — безликий поднял ранее прижатую к столу ладонью, пододвинув Джею лезвие, что лишь приподнял брови, хотя в зрачке мелькнуло краткое волнение. — Ты вернёшься к этому, Планктон! Я знаю, какой ты! Ты вернёшься к этому!» — поправляя полы халата, шикнул мужчина, прежде чем направиться прочь. Злодей, недолго думая, все же подхватил двумя пальцами оставленный предмет, поместив его в карман халата, выпустив изо рта глухое: «Ни черта ты не знаешь». Юджин с досадой проводил исчезающий образ, переводя внимание на новый. Эмоции рвали его, но сделать он ничего не мог — не слышал его ни маленький мальчик, ни тихий подросток, ни длинноволосый студент, что сейчас стоял возле зеркала, стирая бегущие слезы, сжимая в руке ножницы, что тут же пришли в движение, отрезая густые и длинные локоны, что остались в руке копепода, нервно усмехающегося. Смотрел Крабс на врага, пытаясь погладить — просто коснуться — с тоской и жалостью смотря на молодое лицо, на котором ещё не было маленьких морщинок. Не понимал моряк ничего — ни тогда, ни сейчас — любил Планктон свои волосы, ну, или точнее, их он ненавидел меньше всего в себе. Рядом появилась невысокая и незнакомая девушка, что протянула Шелдону небольшой мешочек, спросив, для чего он сделал это. Копепод лишь усмехнулся, без слов сдернув с себя водолазка, не обращая внимания на испуганный вздох девушки, глухо отозвавшись: «Моей зарплаты не хватит, чтобы я смог убрать это с себя. Я… я продам волосы; я посчитал, мне хватит. Я бы создал какую-нибудь машину для этого, но у нас ничего нет. Мне нужно избавиться от этого…» — снова таблетка скрывалась под языком, а пластинка полетела в стоящее рядом мусорное ведро. Густая щетина покрыла лицо Планктона, вот-вот, начнет перерастать в полноценную бороду, чего низкий и не хотел вовсе. Девушка, бегающая рядом, лишь похлопала инженера по плечу, исчезая, пока парень брился, решившись оставить небольшую бородку на подбородке. Он выглядел чуть ожившим. Выглядел смирившимся. Не успел моряк даже и подумать, как по пустоте пронесся громкий треск, что также резко затих, отдавая место одному голосу, что одновременно доносился из разных сторон. Невесть откуда, поднялся ветер, а колкие фразы резали уши. «Я знаю, что недостоин этого» «Я твоя ошибка, отец. Признай, что стыдишься меня» «Уж лучше бы меня добили эти идиоты — лучше бы я не рождался!» «Ничего у меня нет — никого у меня нет!» «Я… я не доживу…» «Я не хочу снова причинять себе боль…» «Я так хотел, чтобы мне помогли — я так хотел, чтобы меня оставили в покое» «Меня никто не тронет» «Моя очередь показывать зубы » Шелдон оказался рядом с Крабсом, со слезами на глазах, запрокидывая голову, дабы посмотреть на высокого и крепкого друга, что смог, наконец, коснуться Джея, что лишь заплакал. Не думая долго, пират упал на колени перед мальчишкой, крепко прижимая к себе, гладя по дрожащей спине и чувствуя, как его шею обвили тонкие детские руки. — Я рядом, малыш… не волнуйся… Пустота тут же исчезла, а Крабс подскочил на кресле, кажется, отойдя ото сна. Дрожь все ещё бегала по коже, а в голове все билось: «Он не мог делать этого, ведь мы были детьми — но он сделал это». *** Сорвавшись с места, Крабс выбежал на улицу, характерно хлопнул дверьми Красти-Краба, что жалостливо скрипнули, будто оповещая, что им потребуется ремонт. Дверь Чамбакетта раздражала — весь Чамбакетт выводил из себя, потому что в нем сейчас находится его соперник, что истязал себя долгие годы, причины которое, краб до сих пор до конца не понимал. Почему он позволил своему маленькому другу пойти по этой дороге? Почему он был таким глупцом?! Дверь лаборатории скрипнула и моряк, не дожидаясь, пока та полностью откроется, а Шелдон поймет, кто пожаловал к нему в одиннадцать вечера, усатый влетел внутрь схватив низкого за плечи, испуганно и недоверчиво разглядывая брюнета, одетого в майку — слава богу — с оголёнными руками, что с недоумением смотрел в ответ. Живой. — Какого черта, старик?! — вскрикнул инженер, когда его стиснули в крепких объятиях, что-то невнятно протараторив. — К-Крабс?! — в глаза плескались смущение, непонимание и взволнованность, на что Юджин не сдержал всхлипа. Холода не было — он был живой.