без масок

— Ларри, у тебя есть футболка? — Держи, — в Сала летит кусок ткани. — Эм, а ты уверен? Она же, блин, огромная. Сал стоял в одной из футболок Ларри. Она была растянутой, но особенной для Джонсона, как и Сал, поэтому сейчас она была на нем. Джонсон усмехнулся. Фишер стоял перед ним в футболке и трусах, когда сам Ларри успел натянуть брюки и теперь расселся на столе, любуясь. Растянутый ворот не мог скрыть ключицы и худощавые плечи подростка, поэтому он в полной мере мог насладиться плодами ночных трудов. — Зато штаны можно не надевать. — Блять, Ларри! — вскипятил Сал. Он был в протезе, ведь в комнате было светло и можно было разглядеть каждый уголок. — Ой, да ладно тебе, — металлист встал и подошел к нему, тут же ныряя руками под ткань, кладя их на талию юноши, медленными движениями больших пальцев поглаживая бархатную кожу. Лучше всего было то, что он знает ее на вкус. Если честно, он мог бы стоять так вечно: обнимать Салли, крепко прижимая к себе, чувствовать как поднимается и опускается его грудная клетка, вдыхать аромат волос. А за спиной мерцает сваленная большим клубком гирлянда, которую им было лень распутывать и вешать, а рядом — целая гора кожуры от съеденных мандаринов и конфет. Ему больше ничего не нужно было. И почему-то на миг показалось, что таким и будет его персональный рай. — Ты еще смущаешься после вчерашнего? — Джонсон фыркнул. Салли хотел возразить, но шатен его остановил. — Молчи, я вижу как твои глаза наливаются смущением. К тому же, предков не будет до вечера, поэтому можешь поблистать своими щиколотками, — юноша не мог сдержать порыв веселья. — Ой, отвали, Схерали, — отмахнулся Фишер, и выпутавшись из объятий направился на кухню. Он никогда не признается, но ему стало спокойней от осознания, что их никто не застукает. Особенно Лиза. И отец. Уже стоя около открытого холодильника, он услышал громкий крик и рычание Ларри, а ещё хлопок двери о стену. Все-таки заметил. Намного раньше, чем ожидалось. — Кромсали! — Сал вздохнул и повернулся к другу, захлопывая дверцу. В дверном проеме стоял Джонсон, упираясь обеими руками в дверной косяк. Фишер не вовремя, но отметил, что руки Джонсона красивые. Конечно, не руки качка или хирурга: немного подкаченные трудом в апартаментах, длинные пальцы художника с вечными пятнами краски. Но они были красивыми, как и весь Джонсон. Красив по-своему, но сейчас Салу нужно думать немного о другом. О том, что Ларри зол. Очень зол. — Ларри, давай без лишней крови, — тут же начал свою защиту юноша. — Ты совершил самую страшную ошибку в жизни, — шипел металлист. Распущенные и слегка вьющиеся волосы Фишера отвлекали его, выступая в роли красной тряпки для быка. Дело было в том, что утром, когда Джонсон еще спал, съехав куда-то в район живота Салли, крепко его обнимая, тот от нечего делать не смог удержаться и заплел так любившие свободу волосы металлиста в колосок. Ничего ужасного. Даже волосы не повыдергивал. Только вот Ларри не любил, когда его волосы трогали без его ведома. И отвлекшийся на вид Салли в своей майке не сразу обратил внимание на отсутствие вечно падающий на глаза коричневых прядей. — Ларри… — Сал старался увеличить расстояние между ними, но Джонсон мог быть невероятно ловким и быстрым, когда нужно. Фишер поднял руки, желая успокоить, как будто показывая, что он не желает зла и не будет сопротивляться, но тот уже бросился вперед. Все произошло слишком быстро, но годы насмешек развили в Салли хорошую реакцию, против его же воли. Он увернулся. Встал перед столом, превращая его в преграду. Ларри снова сделал выпад в сторону и единственным спасением стала спальня. Туда Сал и рванул. Но и это его не спасло. Точнее не могло спасти, ведь в этом и был хитрый план Джонсона. Через миг, когда он оглядывался в поисках убежища, он обернулся на звук захлопывающейся двери и через мгновение, оказался поваленным на кровать. Ларри сел на его бедра, блокируя любую возможность на побег. Его темные глаза сверкали. — Готов нести наказание? — спросил он глухо и как-то угрожающе. Фишер немного испугался, возбуждаясь одновременно. Такой тон перевернул в нем все внутренности. И вот красивые руки Джонсона опускаются на его талию и… начинают щекотать. Голубоволосый тут же разноситься смехом и начинает извиваться под Джонсоном. Он так сильно елозит, что протез чуть съезжает в сторону, но он этого не замечает, ведь сильно зажмурился, но вот от Ларри ничего не укроется. Пытка резко прекращается. — Сал? — тот пытается отдышаться и прийти в себя. Но глаза по-прежнему держит закрытыми. Они слишком поздно встали, да и пока они бесились, утро успело перейти в поздний день. Всего через пару часов начнет темнеть. — М? — удается выдавить ему, так же глубоко дыша. Ему непривычно ощущать вес Ларри на своих бедрах, но ему это нравится. Это что-то вроде того знания, о котором вы и не подозреваете, но стоит случаю случиться и все. Душа просто знает, к чему какие-то объяснения. Но все веселье и счастье отметает фраза Ларри. — Сними протез. Фишер резко распахивает глаза. Он впивается в Ларри взглядом. Он ожидал подобного, но немного позже, они же только вышли на новый уровень, только смогли раскрыться. Он не хочет все так быстро заканчивать. Только не с ним. Только не снова. — Но я… снимал его вчера, — он ищет любой путь избежать своего самого страшного кошмара — потеря Джонсона. — Вчера было темно. — А… — И не до протеза. — Но… но, а как же тот раз, когда я мотал головой и… — Все произошло слишком быстром, — Ларри наклонился к чужому лицу, все еще спрятанному за протезом. — К тому же, сейчас все иначе, — и он как-то странно улыбнулся. Уголком губ, будто усмехаясь, но Сал видел и знал, что это не усмешка. Это была именно улыбка. — Там… все очень плохо, — юноша опустил глаза. Но не надолго, ведь почувствовал, как шеи касаются чужие губы, как медленно они скользили вдоль горла, как касались кадыка и спускались ниже. — Не бойся, — поцелуй под ключицу, — я всегда буду рядом, — еще поцелуй. Горячая рука давно хозяйничала под чужой майкой, задевая чувствительные точки. — Ларри… — голос хрипит, но поцелуи действуют как наркотик, как самый лучший анестетик, они дурманят, путают разум, заставляя подчиниться. — Ты точно уверен? — Джонсон все еще сидит на его бедрах, отрезая путь к отступлению. Фишер садиться. Салли даже не в силах отвести взгляд от этих чарующих темных глаз. Ему слишком страшно, поэтому он даже не замечает, как длинные ноги обхватывают его, сцепляясь за спиной. — Да, — выдыхает шатен. Сал несколько минут сидит не шевелясь, лишь вглядывается в глаза напротив, ловя в них отблески от гирлянды позади. Наконец, он тянется к ремешкам, что фиксируют лицевой протез, но руки дрожат и не могут схватиться; пальцы путаются в собственных волосах. — Давай я? — тихо спрашивает Ларри, слегка поддавшись вперед. Да, он знает, что просит слишком много да еще и так сразу, но он должен увидеть лицо Сала, должен знать, как тот выглядит. Он сам, а не его протез. Ведь он уже изучен от и до, столько набросков было выброшено, столько картин с ним переделано. Руки Салли бессильно падают на кровать и тогда Джонсон тянется сам. Он находит в волосах крепеж нижнего ремешка. Нажимает на него. Раздается щелчок. Салли вздрагивает от этого звука, как от выстрела и резко хватает приятеля за запястье. — Ты точно уверен? Но Ларри ничего не отвечает. Он поддевает нижнюю часть протеза и тот плавно движется вверх под его руководством. Сал закрывает глаза в ужасе и страхе, он не хочет видеть всё то, что видел в глазах отца первые несколько лет, что видит в отражении каждый день. Да, Джонсон уже видел его без протеза, да, но тогда и правда произошло все слишком быстро, ведь Сал заметил кровь из его носа, а потом и вовсе расплакался. Но ни тогда, ни сейчас Джонсон не отвернулся. — Открой глаза, — хриплый голос Ларри вызывал дрожь, но не как ночью, а дрожь от страха. — Открой, — как же нежно это звучит. Но юноша распахивает глаза не от голоса, а от ощущения руки на своем собственном лице. Ларри смотрит на него изучающе, как художник, ласково, как друг и так любяще, как… У Сала нет носа. Вместо него лишь хрящик, покрытый кожей, шрам тянущийся от подбородка на половину лица и множество рубцов от глаза, на всю щеку. Сквозь небольшую дыру в щеке было видно зубы. Тело делает все возможное, чтобы восстановить лицо, но Ларри любуется им, запоминая, чтобы потом перенести на бумагу. Салли Фишер красив. По-своему, но красив. Для Ларри Джонсона точно. Большим пальцем он поглаживает щеку юноши и улыбается. Кожа под рукой слегка шершавая, но мягкая. — Ты… — Сал прерывается, будто ком резко встает в горле. — Что? — поднимает брови Джонсон. Он все еще гладит щеку, все еще смотрит ему в лицо, но его взгляд такой нежный, такой искренне любящий, что нервы в миг успокаиваются. — Ничего, — выдыхает, прикрывая глаза и поддается ласкающей руке. — Давай договоримся: когда мы вдвоем, ты ходишь без протеза, — шепчет Ларри, слегка поддаваясь вперед. — Но зачем? — Так удобней делать так, — он еще поддается вперед и целует Салли. Он чувствует шрамик на чужих губах, он чувствовал его вчера, но сейчас все иначе. Сейчас Сал открыт перед ним, как никогда, он не скрывается за маской, не прячется. Не перед Ларри. И это прекрасно. Когда они разрывают поцелуй, то оба дышат тяжело, но оба улыбаются как никогда широко и искренне. Протез лежит рядом на кровати. Он смотрит своими пустыми глазами на них, но совершенно ничего не может сделать. Не сейчас. Гирлянда все так же мерцает, в гостиной их ждет украшенная по случаю праздников елка, над которой трудилась Лиза, в холодильнике много еды, над которой трудился Генри, оба счастливы. Разве это не идеальное Рождество? — Знаешь, раз сегодня такой особенный день, я вручу подарок раньше, — слышать голос Сала не приглушенный протезом было намного лучше любых подарков. Для Джонсона так точно. — Лучше для меня подарок — это ты, — напел шатен, но Фишер только махнул на него рукой, показывая язык. И Лиза, и Ларри отговаривали Фишеров от подарков на Рождество, но те были непреклонны. Джонсоны сделали для них обоих намного больше, чем можно представить, поэтому подарки были лишь малой частью той благодарности, что они испытывали. Салли заставил Ларри слезть с его ног и отправился в угол комнаты, заходя за одиноко стоящее кресло-мешок, где громоздилась кипа одежды. Он достал два свертка и вручил один Джонсону. — Сал… — Открывай, — тот вздохнул, но разорвал цветастую упаковку. — Это свитер? — подняв глаза он увидел Фишера в точно таком же свитере. Это были из тех дурацких рождественских свитеров, которые используешь вместо растопки в камине. Но голубые волосы Салли так хорошо сочетались с зеленым переплетение шерстных ниток, что Ларри не стал больше возмущаться и надел свой. Счастливый Салли подошел к нему и клюнул в губы. И в этот момент раздался хлопок входной двери и послышался громкий голос Лизы. Родители вернулись. Салли не спеша идет к своим джинсам, что валяются около кровати и надевает их. Ларри садиться на стол, доставая свой вечный скетчбук, делая зарисовки лица Салли без протеза. Тут раздается щелчок ремешка. Джонсон поднимает голову. Сал сидит на его раздолбанной кровати и просматривает коллекцию дисков, выбирая, что им сегодня посмотреть, пока родители будут отжигать. — Сал. — Пока Лиза здесь, — тут же отвечает тот, не поднимая головы, взглядом бегая от одной пестрой обложки к другой. — А как тебе «Виктор Франкенштейн»? — Недавно же смотрели, — дергает плечом Ларри. В этот момент открывается дверь и появляется Лиза. — Привет, мальчики! — она как всегда полна оптимизма и энтузиазма. Она была словно солнцем, что светит не прекращая и старается осветить всё и всех вокруг. Так как-то сказал Генри, когда он с сыном остался один. Тот полностью с ним согласился, только думал он в тот момент не только о Лизе. Она была одета в легкое пальто и красивое облегающие платье. Они собирались отужинать в ресторане с Генри, но почему-то вернулись. — Ларри, солнце, не сиди на столе. — Ага. — Не скучаете? — Выбираем, что посмотреть, — отвечает Салли. Джонсон рад, что ворот дурацкого свитера скрывает метки на ключицах и плечах. — А вы почему вернулись? — Ох, Генри забыл кошелек, — улыбнулась женщина. Она выглядела такой счастливой. — Но мы уже уходим. Ой, и еще. Нас не будет до завтрашнего утра. — До завтрашнего? — Да. Мы думали посидеть вдвоем, но по пути домой встретили знакомых и они пригласили нас к себе после ресторана. Так что… — Мам, иди уже. — Ой, точно. Опять заболталась. — Передавайте папе «привет». — Конечно, Салли. Хорошего вечера! — Пока, — Лиза послала им воздушный поцелуй и ушла. Через минуту хлопнула и входная дверь. — О! Я знаю! — воскликнул Сал, тут же щелкая ремешками на протезе. Сейчас это делалось с легкостью. С большей свободой и уверенностью. — Что же? — Салли молча демонстрирует обложку, широко улыбаясь, наблюдая как Джонсон закатывает глаза. Он забыл, когда улыбался последний раз? Да еще и без протеза. — Гринч?! Кромсали, ты издеваешься? — Молчи, Схерали, — голубоволосый оставил легкий поцелуй на чужих губах и пошел ставить диск. Позже они лежали на диване перед телевизором. Комнату освещал только свет от экрана, но где-то в спальне Ларри все еще мигала гирлянда, а в какой-то стороне сверкала елка. Но так было лучше всего. Салли полулежал-полусидел на Ларри, перебирая его длинные пальцы. Джим Керри в облике Гринча бегал по Ктограду и шкодничал. — Если уснешь, то я скину тебя с дивана, на полу спать. — Кто еще первым уснет, — фыркнул Фишер. Он понял, что хоть у них с Ларри произошли изменения в отношениях, они так и остались лучшими друзьями. Людьми, способным понять друг друга с полу-слова. Они уснули на узком диване. Таймер на телеке выключил его. Ларри обнимал Сала за талию, нырнув под свитер, перехватывая рукой поперек груди для верности. Его длинные ноги переплелись с ногами Фишера во что-то непонятное. Посреди ночи Салли стало жарко в теплом свитере и майке, к тому же пряжа свитера Ларри неприятно кололась, но он все равно остался лежать так, надежно прижатый к груди Джонсона. В ту ночь на полу никто не спал. Протез же, остался лежать на кровати Ларри в его комнате, брошенный и совсем уже не нужный. Точно не при Ларри.