Рождественские жабы

Хастур ненавидел смертных. И их города ненавидел. И их праздники тоже. А теперь он был в городе, среди смертных, и вдобавок — в канун Рождества! А все из-за жабы. Которая пропала — и что ему теперь, искать новую? Это после шести тысяч лет? Нет уж — и потом, от одной мысли о том, что она от него куда-то... делась, Хастур закипал. Пока только в переносном смысле — но скоро мог и в прямом: в Аду было жарко. Адски жарко! Только холодная жаба на башке и спасала. А теперь что? Куда вообще её вдруг понесло? Зачем? Они же образовывали с ней почти что идеальный симбиоз — а что теперь?! Наконец беглая жаба нашлась — но не одна. А в компании еще одного... жаба и смертного мальчишки лет двенадцати. Увидев Хастура, жаба несколько демонстративно отвернулась и уткнулась мордой в спину этого... земноводного. С которым — с жабом, а не с мальчишкой! — пакостная беглянка до того нежно переглядывалась! А затем заявила Хастуру, что у них любовь! — Охренела? — мрачно спросил у жабы Хастур. — Какая тебе любовь, старая дура? — Большая, — проквакала та в ответ. — И светлая. Тебе не понять! — Где уж нам, — буркнул Хастур, — мы все больше по маленьким и грязным. А ты чего тут торчишь? — повернулся он к владельцу "жабьей страсти". — Домой чеши! К маме-папе! — Н-не могу, — насупился тот. — Я могу, — осклабился Хастур, — маленькое демоническое чудо! И щелкнул пальцами. ...Чтобы очутиться за компанию с пацаном и жабами в том месте, где смертные держат своих сумасшедших. Потому что никем другим эти двое быть не могли. Мужчина сидел на кровати и с отсутствующим видом смотрел в пространство, а женщина складывала и разворачивала конфетный фантик — очень тщательно и аккуратно. — Мама, — почти беззвучно выдохнул пацан дрожащими губами. Жаба сочувственно квакнула, укоризненно глядя на Хастура. Женщина вздрогнула и подняла голову. Несколько секунд она внимательно смотрела на мальчишку, а потом улыбнулась ему и протянула фантик. — Спасибо, — тот взял фантик, как невесть какую ценность. — Кто вы такие? — нахмурился вошедший смертный в идиотской желтой хламиде. — И как сюда попали? — Отлезь, — посоветовал Хастур, хватая пацана за шкирку и снова щелкая пальцами, от чего желтохламидник вышел прочь, идиотски улыбаясь, — и что это за хрень? — Это моё, — парень набычился и намертво зажал в кулаке фантик. — Вы кто вообще? — Герцог Ада, — мрачно представился Хастур, — и сейчас я тебя спалю Адским пламенем к архангельской матери. — Ква! — возмущенно заорали на два голоса жабы. — Попробуй только, — сердито заявила ему чертова жаба, — будешь один жить, как дурак. — А что только герцог, а не король? — нахально спросил мальчишка. Жаба, которую тот держал на руках, сочувственно квакнула. — Рожей не вышел, — огрызнулся Хастур, — чтобы я тебе отвечал. Пороть тебя некому. Чего я вообще с тобой говорю? Жаба — его собственная жаба! — прыгнула женщине на колени, и пока та смотрела на неё недоумённо, словно бы не очень понимая, что это такое, перепрыгнула ей на голову и громко квакнула. — Сдурела? — ахнул Хастур. — Ты соображаешь вообще? Я тебе что, трясокрыл долбаный? Убить я могу, а вылечить — нет! Жаба требовательно квакнула и, потоптавшись, устроилась поудобнее и закрыла глаза, всем своим видом демонстрируя твёрдое намерение здесь и остаться. Жаба на руках у парня, которого Хастур так и держал за шкирку, тоже квакнула. — Да не умею я! — взвыл Хастур. — И раньше... тоже не умел! Слышь, пацан, — тряхнул он мальчишку, — хочешь, я этих уродов убью? Ну, которые твоих отца с матерью до такого довели? Убивать я хорошо могу. — Дурак вы, — как-то грустно проговорил тот. И отвернулся. Жаба на голове у женщины пошевелила задними лапами, зарываясь ими в её волосы. Жаба на руках у парнишки издала громкий удовлетворённый звук и поглядела на Хастура с откровенным укором. — Ты, я гляжу, сильно умный, — Хастур плюнул на пол и выпустил из рук капюшон идиотской мальчишеской одежды — мантии, что ли? Эти смертные какой только дряни не носят. — Ты соображаешь, что лезть в голову, не умея ничего толком делать — хуже некуда? Парень вдруг побледнел, сощурился и выхватил откуда-то деревянную палочку, которую наставил на манер какого-нибудь меча на Хастура. И прорычал: — Не смейте! Женщина тихонько ахнула и вскочила, и жаба на её голове, заволновавшись, возмущённо и осуждающе заквакала. — Убери свою ковырялку, — процедил Хастур, — а то я ее тебе засуну... куда-нибудь. Он щелкнул пальцами, и женщина упала на свою кровать. Жаба, свалившись (видимо, от неожиданности) с её головы, возмущённо заквакала и пригрозила: — Ещё раз так сделаешь — точно один останешься! Она снова забралась женщине на голову и устроилась на сей раз прямо на её лице. — Экспелиармус! — выкрикнул мальчишка. — Вот только кухонной латыни я давно не слышал, — скривился Хастур. — Ты ещё экзорцизм почитай, умник. Он обернулся к все так же безучастно глядящему в никуда мужчине и снова щелкнул пальцами, отправляя того в глубокий сон. — Слезь у нее с башки, — скомандовал жабе смирившийся со своей злой судьбой Хастур, — мешать будешь. Лечить я не умею, могу только темноту вытянуть. — Не смейте! — крикнул парень, кидаясь на него. — Убирайтесь! Жаба очень довольно квакнула и немедленно слезла на кровать, устроившись на подушке. И снова поощрительно квакнула. — Ненавижу детей, — сообщил мальчишке Хастур, обездвиживая идиота, — и смертных ненавижу. И Рождество это гребаное. Он подошел к женщине и, брезгливо скривившись, положил руки на ее голову. Жаба снова квакнула очень одобрительно и даже покосилась на его голову. Но с места не сдвинулась. От головы женщины к рукам демона потянулись тонкие черные струйки — похожие то ли на дым пожара, то ли на протухшие чернила... — Дилетанты, — пробурчал Хастур, — уроды жопорукие. И голова у них тоже росла из жопы. Кто ж так пытает? Толку никакого... Жаба одобрительно заквакала и закивала — мол, и в самом деле, кто? Эх, лю-уди... Жаба... та, другая — вернее, тот, другой, который был у парня, и который, как оказался, никуда не делся вместе с ним, запрыгал по полу и, подпрыгнув повыше, забрался на кровать, устроившись рядом с чертовой жабой. — Держись от нее подальше, — мрачно предупредил наглое земноводное Хастур, — а то в ресторан французской кухни попадешь. На закусь к этой… как там ее… божоле! Он убрал руки от женщины и скомандовал: — Спи! Жаба — его собственная, хотя они были так похожи, что Хастуру порой казалось, что у него двоится в глазах — возмущённо квакнула и придвинулась к своему кавалеру, а женщина действительно уснула. Жаба... нет — обе жабы — посмотрели на неё, и одна из них громко и требовательно квакнула. — Не нукай, не запряг, — проворчал Хастур, подходя к спящему мужчине и повторяя с ним ту же манипуляцию. — Вот что тебе не сиделось спокойно? Это же расскажи кому — сразу в ванну со святой водой угодишь. И ты, дура, со мной там окажешься. Жаба квакнула раскатисто и громко, и он мог бы поклясться, что она смеётся. Причём издевательски и одобрительно разом. Черные струйки дыма от головы мужчины были гуще и плотнее, и Хастур снова сплюнул. — В жопу бы вам эти ваши палочки запихать, — процедил он. — Обезьяны лысые. Жаба квакнула согласно и возмущённо, а потом издала длинный урчаще-булькающий звук. — Готово, — сказал демон пару минут спустя. Он повернулся к мальчишке, смотревшему на него, как Вельзевул на Райские врата, и, щелкнув пальцами, сказал: — Ты пришел сюда... с архангелом Гавриилом. И с Михаилом тоже. Они тут спели, сыграли на контрабасе, и обана — чудо! Жабы квакнули — вдвоём — и вдруг спрыгнули на пол и... исчезли под кроватью. — Куда? — заорал Хастур, превращаясь в струйку дыма. — А ну стоять, поганка! Но под кроватью никого не оказалось: его жаба тоже кое-что умела. * * * Хастур ненавидел смертных. Особенно детей. И искренне надеялся никогда больше не иметь с ними дела. Вот только вернется с рождественских каникул его загулявшая жаба…