Et lupus memorias

Просыпаться ночью от беззвучных криков давно уже стало нормой. Гораздо сложнее свыкнуться с тем, что крики эти принадлежат тебе и только тебе. Тебе и никому другому, и ты знаешь, что никогда уже не вернуться и ничего не исправить… Слабый. Был бы сильным, разве дал бы всем погибнуть тогда? Беспомощный. Убили всех, а ты так легко нарвался на копьё врага и стал последней, самой сладкой их жертвой. Одинокий. Брошенный в общей могиле, но ещё не издохший, чувствуешь дикую предсмертную тоску и страдание. Почему в конце все умирают одни, среди сотен других, но всё равно в одиночестве? Получив бессмертие, можно вылечить тело. Восстановить себя от хребта до кожи, возвратить прежний голос, вправить руки и ноги… Покалеченная душа — не часть тела. Ещё можно вернуть бессмертие в обмен на смертные жизни двух тысяч? Грудная клетка снова болит, но это не от падения с крыши. Вечное сердце рвётся на части — не от чужих когтей. От издёвки судьбы. Та же сволочь-судьба зачем-то сводит с Мичиру — вездесущей и слишком наивной. Как объяснить ребёнку-бывшему человеку, за что так не любишь людей? Тануки мало, редко слушается, тануки своевольна и слишком проста. Такие обычно умирают первыми. Мичиру, конечно, снова влипает, опять падает, поднимается и шагает вперёд. Он для неё — опора, надёжное плечо, и теперь тут ничего не попишешь. Когда спасение многих успело стать защитой одного? Тануки крепко спит по ночам, не слыша воя на луну вдалеке. По утрам тоже хочется выть и скулить — от того, что тёплые лапы слишком добро обнимают за спину. Сколько ещё их погибнет, пока все не станут счастливыми? Ошейник привычно холодит кожу, не давая забыть. Он помнит всё, до мельчайших подробностей. Тысячелетняя боль мерзко жжётся внутри — каждый день, каждый год. Все сотни десятков лет. Пожалуй, в этом единственный минус бессмертия… Девчонка-тануки нагло врывается, тушит адский огонь и зажигает в нём свой. Об этом её никто не просил, но когда она вообще спрашивала разрешение у кого-то? Скажи… видя смерти сородичей, чувствовал, как что-то отмирает внутри? Молился ли древнему волчьему богу? Молился. Молил. Мечтал воскресить. Мичиру не бессмертна, но вечно жертвенна для других. Когда её защита многих успела стать спасением одного? Умерев бессчётное количество раз, однажды не захочешь воскресить себя снова. Наверное, всё же стоит попробовать, если это то, о чём тихо просит она. Мы обязательно повоем на луну вместе. Слышишь? Не хочу больше видеть твоё хмурое лицо. Улыбнёшься — получишь банку печенья. Ну же, Широ, ведь это так просто! По крыше гуляют только они да ветер. Ночь — прохладная, светлая, с пухлой бледной луной. Выть вдвоём оказывается не так уж и плохо. Банка печенья — заслуженный приз победителю. Мичиру мягко улыбается в ответ, оживлённая, говорливая, сплетает их пальцы и тянется к небу… Пожалуй, это лучшее, что случалось у них за всё время. Пожалуй, это единственный раз, когда Широ не скалит клыки на судьбу. Голоса злого прошлого затихают вдали. Руки бережно обнимают плечи продрогшей тануки. Тысячелетняя рана однажды затянется, ну а пока… Пока он просто продолжит быть рядом.