Ликорис

I Мне страшно. Мне страшно жить без руки, Когда вторая по локоть в крови. Мне страшно смотреть в отраженье свое, На то, как безумный шрам искажает лицо. И сладкая ложь не поможет тогда, Когда я смотрю во сне на тебя: Касаюсь кожи твоей идеальной, Невольно краснею и в облике таю. Вкушать аромат я терпкий пытаюсь, И голос, что я позабыл, вспоминаю. Хочу я в глаза твои бесконечно смотреть, Темных кудрей касаться, пока силы есть, Говорить с тобой о насущных проблемах, А после, пьяненно пальцы сплетая, В жар опускаться, грехами страдая. Но стоит исчезнуть тебе — я остался один, Пылать начинаю, тонуть в своей лжи, Которая тянет на днище меня, Сжимая сильнее кольца огня, Которые душат и душат меня. И чувства горячие быстро уходят, Когда я кошмары вновь вижу, И снова! И снова я вот он. Один. Оставленный всеми. Тобой не любим. II Ликорис алеет на кладбище пыльном. На кладбище темном, глубоком, любимом. Пять пальцев в перчатках скользят по надгробьям — Касаются нежно и с трепетом полным. Он помнит и любит каждого сразу, И слезы роняет все свои разом. Терзанья в душе глубоко застывают, Терновником плоть тяжело обвивают. И сердце, что кровью все истекает, Биение с трепетом продолжает. И даже тогда, когда вижу во тьме Дорогу, что громко поет о тебе, Пуститься вперед не могу я никак: Я птица, что крылья свои оборвав, Скрывается в мраке, прутья клетки зажав. Я не могу! Не могу, даже если хочу. Не брошу я тех, кого снова люблю. Я не могу на смерть их сподвигнуть, Во лжи утонуть, не раскрытой, противной. Мне больно и больно. Я слезы роняю. Во сне я надгробья те созерцаю. Надгробья, что душу терзают. Не смог я вас с почтением отпустить, Демоны вас по тарелкам успели пустить… III Мое тело пылает, а сердце трепещет. Детей я спасаю, а жизнь их калечит. Я твердо стою на своих двух ногах, Не мнусь я на месте, смотрю на свой страх, И руку тяну я, словно к огню, Боюсь, обожгусь, но жизнь сохраню. Но вот, выстрел сделав, я громко рыдаю, А сердце трепещет, боль вспоминает. Казалось, от счастья, со стороны, Но нет, я не нашел себе места, увы. Я к телу склоняюсь того, кто мне дорог, Хватаю его, кричу: «Нужна помощь!» Мой глас эхом рвется во всех коридорах, А демон, что пал, казалось, смеется. Подмога приходит, а паника льется, Струится, течет, шумно бьет и орет. Мне больно и страшно людей терять снова, Особенно тех, кто сильно мне дорог. Я делаю все, что в моих силах: Хватаюсь за жизни сильно любимых, Кричу, чтобы оный глаза не закрыл, Стараюсь помочь ему изо всех сил. Но рана кровит. Она уж жестока, А я, как котенок, пищу рядом только. Я помощь стараюсь ему оказать, Я не хочу сына терять! И вот, как только я вижу улыбку его, Касаюсь ещё раз, а после встаю, Я вижу тебя, о чудной силуэт! И шорох одежд, и движимый свет… Я точно не сплю? О нет, точно нет. Я вижу тебя, но только молчу. И мрак утихает, Ликорис вдруг вянет… И боль, что меня бесконечностью тянет, Вдруг исчезает, лишь след оставляя. IV И вот ужас стих. Мы одни. Мы вдвоем. А сердце трепещет и просто поет. Смотреть не хочу я теперь свои сны, Что так тяжело окружая кошмаром, Касались меня и страдать заставляли. Могу я за руку тебя подержать, При этом горячие пальцы сжимать; Могу, наконец, я в глаза заглянуть, Тонуть в них, от счастья, тонуть и тонуть! Улыбку твою горячо созерцать, Седые пряди рукою ласкать, О чувствах своих говорить… нет, кричать! И думать о многом, чего мне могло не хватать: О том, что люблю, о том, что любим, О том, что все рядом, а я не один. Я сердце открою, вберу трепет в момент… И губы накрою чужие, что ж нет! Они же столь жаркий ответ Шептали мне на ухо в этот момент. И воздух нагрелся, вдруг все запылало! Горячие вдохи и выдохи стали. Касание каждое за миг застывало, Цветком ярко-алым в момент расцветало. Движения тел, что касались во мраке, Движения кожи, что красным пылает… Ох чувство… Оно внизу так сжимает, Все тянет и тянет, сознанье скрывает. Все кружится ярко и быстро, сверкает, А ощущения все нарастают. Я вижу тело чужое. Оно так прекрасно: Горячее, крепкое, живое, манящее… И мелкие шрамы, я вижу уж каждый, Так манят к себе, так кричат, заставляют. А я их целую, бедра крепко сжимая. В глазах все рябит, инстинкты пылают, А воздух поспешно гласа заполняют. Уж как бы сдержаться, не выдать того, что не надо, Ох как бы касаться, жар закрепляя? В любви упиваюсь, свою жажду скрывая… Я нежен, я влюбчив, я пылок, ужасен… Мне нравится все, а Юго — прекрасен. Неопытность и смущение быстро проходит, А чувство все дальше и дальше уводит. Я рад, что его не смутили все шрамы, Я рад, что он принял их, мягко лаская. Я счастлив, что он, плечи мои с силой сжимая, Имя мое горячо лепетая, В любви все чаще и чаще мне сознавался, А после чувствам своим отдавался. Я просто хочу, чтоб со мной он был счастлив, А страхи забыл, отпустил хоть от части… V Но нет ничего, что длилось бы вечно — Окончилось счастье их слишком беспечно. В бою, чтоб чужие жизни спасти, Всадники пали, окончили дни. И вновь расцветает ликорис кровавый, Боль каждого вновь и вновь поглощает. А раны, что так глубоко их душy̾ пожирали, На тело прорвались, всю боль раскрывая. Терновник оплел их тела, что в мученьях слонялись, Грехи перед смертью своею вкусив, упиваясь. Им больно и тяжело, но свободы касаясь, Они наконец в покой растворялись. Им страшно. Им страшно жить без друг друга, Но вот, коснувшись столь малого чуда, Они погибают, ликорис цветет… Но смерть не ликует… Смерть лишь ревет…