Мистер президент

В кабинете жарко — галстук давит на вспотевшую шею, пиджак больно впивается в талию, когда приходится наклоняться, а пояс брюк сдавливает так сильно, словно хочет раздавить. Туббо понимает, что на самом деле костюм сидит по фигуре, открытое окно и приятный ветерок не позволяет температуре заползти за отметку семидесяти пяти градусов. Также он понимает и то, что с тем грузом ответственности, который давил на его плечи уже которую неделю, повышенная потливость — меньшее из того, что могло с ним случиться. Дышать в кабинете практически невозможно — Мистер Президент растягивает губы в ухмылке и пинает стол ногами. Как раз перед тем, чтобы закинуть на него лакированные ботинки и с блаженным вздохом растянуться во весь рост, игнорируя любые правила приличия. Он император этой великой страны — что ему до парочки нарушенных пунктов этикета. К тому же, сейчас нет никого слишком надоедливого и достаточно неразумного чтобы сообщать о том, что его поведение слегка…не соответствует статусу. Президент, пьющий больше виски в день, чем воды, в целом не слишком хорошо соответствует своему статусу, но сейчас с ним нет никого, кто бы мог потревожить хрупкую нервную систему своим детским нытьём. К слову о детях…бога ради, хоть один раз его бесполезный заместитель решил перестать быть бесполезным и дал ему немного личного пространства? Кажется, сегодня просто его счастливый день. В который можно заняться чем-то более интересным, нежели алкоголизмом и издёвками над Квакити. Даже если в собственном кабинете расстёгивать штаны и испускать блаженный стон когда он наконец-то может справиться со своей небольшой — не для кого-то постороннего, конечно, для него она бы показалась весьма внушительной — проблемой. И только затем видит вставшего в дверях мальчика, нервно пытающегося поправить свой галстук и явно не совсем понимающего, что сейчас происходит — широкая ладонь мужчины весьма удобно закрывала то, с чем он сейчас справлялся. Но наглости у Мистера Президента достаточно чтобы не просто не начать одеваться, но и подозвать Туббо к себе. Ближе. Может, и его вечно ноющий рот можно использовать для чего-то полезного? — Я не помню ни одного сраного слова разрешения на вторжение в мой кабинет без стука, не скажешь, почему? — Я думал, что вам может понадобится моя помощь- — Поэтому я ненавижу работать с детьми. В твоей голове нет ни одной мысли, которая не была бы тупой. Скажи-ка, это похоже на то, что мне нужна помощь? Шлатт разворачивается на стуле, лениво откинувшись на подставленную руку. Показывает то, с чем надеялся справиться один, но теперь, похоже, сможет переложить эту ответственность на бедняжку. — Ч-что…ох. Простите, хорошо? Я по-попозже зайду. — Да нет, что ты. Останься. Ты ведь должен мне помогать, правильно? Сделай себя полезным, хоть один чёртов раз. — Но что я должен.? Я пойду. Правда. Проверю Квакити и помогу с поисками Томми. — Так не терпится станцевать на его коленях? Ну же, Туббо, малыш, твой президент приказывает тебе остаться и помочь ему. Знаешь, как ты можешь стать хорошим заместителем? — Я не уверен, что… — Тихо. Замолчи хоть на одну чёртову секунду. Хотя я знаю один способ полезного использования твоего рта. Ты будешь так же мелеть языком даже когда встанешь на колени? Не то что бы у Туббо остались возможности для возражения — как только он подошёл к Шлатту чтобы лучше услышать его, возможно, лишь кажущиеся странными утверждения, как резкий удар по ноге заставил его опуститься на колени перед креслом, больно ударившим его по щеке. Секунда — и тяжёлая рука зарылась в мягкие тёмные волосы, мелко перебирая и больно стягивая голову к уже налившемуся кровью органу. Вторая секунда — и в маленький розовый рот ткнулась тёмная головка, размазывающая смазку по плотно сомкнутым губам. Третья — и ладонь Шлатта больно ударила бледную щёку мальчика, заставляя его удивлённо и болезненно открыть рот, лишь чтобы через мгновение подавиться вторгнувшимся в него членом. Возможно, эти события происходили более медленно. Возможно, Шлатт даже пытался быть более нежным со своим юным помощником. Не то что бы это отменяло то, что в тёплое горло он толкался с наслаждением и без малейшего милосердия. Возможно, он бы дал хотя бы секунду на то, чтобы Туббо привык к болезненному ощущению, но как только мягкие губы сомкнулись вокруг основания, а узкие стенки горла начали сокращаться от резкого вторжения, любой контроль оказался потерян. Осталась только заволакивающая глаза алкогольная дымка похоти, тяжёлое дыхание и ладонь, то мягко прочёсывающая затылок, то болезненно хватающая пряди чтобы не дать отстраниться от изнывающего от удовольствия паха. Не дающая и шанса отстраниться, уйти, сопровождаемая похвалой и мелкими угрозами, всё больше напоминающими пьяный бред. — Знаешь, я начинаю понимать, что ты наверняка хотел этого всё это время, да? Потому и бесил меня своим детским нытьём. — Наверное, хотел, чтобы твой папочка заткнул тебя, м? — Не бойся, я оставлю всё тебе если пообещаешь ничего не пролить. Ты ведь не хочешь объяснять Квакити, откуда все эти пятна? Говорить с Туббо сейчас — словно общаться с собакой, прекрасно понимая, что она не сможет тебе ответить. Заткнутый внушительным органом мальчик мог едва ли мычать и лишь продолжал хаотично шевелить языком, надеясь, что такое проявление инициативы, больше похожее на желание нормально вздохнуть поскорее, смягчит Шлатта и он даст ему хоть чуть-чуть времени на отдых. Думать о том, что у этого человека есть милосердие — глупо. Надеяться на пощаду — тоже. Потому что когда мужчина с громким стоном изливается в податливый и тёплый рот, плотно обнимающий его, то лишь придвигает тёмную голову к себе ближе, заставляя проглотить всё до последней капли. А затем хлопает его по этим же волосам, словно благодаря за хорошую работу. — Ты хороший мальчик, Туббо. Хоть раз. Эй, на фестивале у тебя будет особая роль если ты ничего не расскажешь. По рукам? По крайней мере он забыл про Томми. — По рукам, сэр.