silentium

Мороз жадно лижет лицо, проникает под плотные слои одежды, подгоняет в спину ледяным ветром — от этого никакие шарфы не спасут, всё зависит лишь от работы механизмов терморегуляции. С ней у Сабуро... плохо. Немного. Наверное. В любом случае, он прячется в высоком воротнике куртки, плотнее запахивает шарф, тщетно пытаясь уберечь лицо от ветра, растирает заледеневшие руки, сетуя на благополучно забытые шапку и перчатки. Зная о своей ужасающей чувствительности к холоду, так оплошать! Позор, да и только. Щепетильный и вечно пекущийся о своём здоровье (ведь если он заболеет, то не сможет помогать Ичи-нии!), Сабуро никогда не забывал одеваться по погоде, но так уж вышло, что оставить дома перчатки с шапкой он умудрился ровнёхонько накануне праздника. Такое себе выйдет начало нового года, если после праздника Сабуро свалится с температурой. Раздражённо тряхнув головой, он наконец-то заходит в супермаркет, доставая предварительно выданный Ичиро список продуктов для покупки. Обычно всем этим делом они занимаются вместе с Джиро, даром что закупаться нужно кучей всего (в доме два растущих организма, как-никак), и лишние руки никогда не помешают. А Ичи-нии работает больше них, потому и закупка продовольствием как-то сама собой перешла на младших. Однако, сегодня Сабуро идёт по до родного знакомому помещению один. Он уже давно смирился с тем, что заводить друзей у него выходит плохо, спокойно и с удовольствием проводя время в изоляции от социума, тет-а-тет с переливающимися экранами и несущимся по ним строчками кодов. Но отчего-то обида и методично подпиливающая зависть к Джиро, который до вечера собирался гулять с друзьями, решают вылезти именно сегодня. Сабуро Ямада — гениальный хакер, практически медийная личность, весьма и весьма известная в кругу своих сверстников — в одиночестве занимается в канун праздника покупкой продуктов, потому что Ичи-нии улаживает последние дела перед тем, как закрыться на новогодний отпуск, а Джиро тусуется с друзьями, как и положено нормальному подростку. Понятие нормальности никогда ему не нравилось. Нормальные оценки, нормальная работа, нормальная зарплата, нормальная жизнь... каждое словосочетание отдаёт унылостью среднего класса, неспособного добиться чего-то, большего этой пресловутой нормальности. Либо никак, либо целиком и полностью, никакой чёртовой середины не существует. Только не для Сабуро. Но сколь бы пафосно всё это ни звучало, предпочтение «нормальной» жизни в социуме её практически полного отсутствия на самом деле крайне и крайне неприглядно. Сабуро может сколько угодно кичиться уникальностью, выдающимися способностями и не по годам развитым умом, однако всё это не изменит его неспособности ужиться среди людей. Высшая математика куда проще банального общения. У него нет инстинктивной способности понимать намерения других, потому что замкнутая и эгоистичная натура велит заботиться прежде всего о себе, и только после уже о других. Разумеется, далеко не всем нравится прямолинейность и прущее из всех щелей самомнение, каждый терпел Сабуро только потому, что тот умный и может помочь в тяжёлый момент. А ещё раньше, когда он был куда мягче себя теперешнего, сверстники считали своим святым долгом отпустить якобы остроумный комментарий насчёт его ума. И не противно тебе лизать жопу учителям, сраный ботаник? Сраный ботаник всего лишь мозгами вышел, в отличие от тебя, чёртов идиот. К сожалению, тогда Сабуро не имел возможности дать обидчикам достойный ответ, и всё, что ему оставалось, это молча терпеть нападки, иногда давая волю слезам ночами. В большинстве своём, о пережитых им унижениях не знает даже Джиро — тогда ему хотелось хоть в чём-то быть сильным и хотя бы не заставлять беспокоиться братьев по таким пустякам. Молчание не дало ему ничего, кроме сохранённых крупиц растоптанной гордости, но Сабуро всё же было немного спокойнее от знания того, что Ичиро и Джиро не придётся лезть в разборки из-за него. Позже он научился давать сдачи, пряча чувственную и трепетную натуру глубоко внутри себя. Замкнутость и агрессия стали его частью, проросли глубоко под кожей, более никому не позволяя смотреть на него сверху вниз. Это — совершенный и полностью Сабуро устраивающий защитный механизм, выработанный в ответ на окружающие его чёрствость, зависть и лицемерие. Он не умеет улыбаться противным ему людям в лицо, не умеет подлизываться и вести непринуждённые беседы, не умеет чувствовать чужое настроение или торговаться. Как Джиро умудряется столько контактировать с людьми и по-прежнему оставаться собой — дурным, искренним и позитивным подростком — для Сабуро загадка из разряда тайны возникновения вселенной и причины существования ультрамикроэлементов в человеческом организме. В любом случае, их способы добывать информацию отлично дополняют друг друга, и в моменты, когда не может справиться один, всегда удастся прорваться другому. Мда, нашёл время, чтобы ностальгировать и томно вздыхать, глядя в запотевшее окно супермаркета, где сейчас один только он, не считая старого продавца, которого они все знают с момента переезда из приюта... — А братец твой где? — по-доброму интересуется старик, пробивая товары на кассе. — Небось одному тяжело будет, погляди, сколько всего набрал. — Развлекается, — получилось резче и агрессивнее, чем планировалось изначально, из-за чего он стыдливо поджимает губы и опускает голову, — извините. — Ничего-ничего. Не злись на него слишком сильно, Сабуро-кун. Джиро-кун действительно очень заботится о тебе. Яйца выеденного его забота не стоит, если помощи он предпочитает гульки с одноклассниками, думается Сабуро. Впрочем, ему мгновенно приходится себя одёрнуть: даже мысленно это звучит ужасно глупо и капризно. Он что, девица ревнующая, чтобы так злиться из-за мелочи? Пакеты в руках ощущаются тридцатикилограммовыми гантелями, но не донесёт Сабуро — не донесёт никто, а потому он, в присущей ему манере — молчаливо и упрямо, потащил ценный груз домой. Всего лишь полтора километра пешего хода, ему и раньше продукты таскать приходилось — и ничего, жив-здоров. Только вот раньше и покупки были менее масштабными, и две трети всегда себе забирал Джиро. На холодном воздухе голые пальцы мгновенно леденеют. Сабуро даже не понимает, от чего дрожит — от упрямо лезущего под одежду мороза или напряжения — но не останавливается на передышку, полагая, что упадёт. Будь он проклят, если его свалят наземь какие-то пакеты с едой, чёрт бы их побрал. — Далеко собрался? — прежде, чем Сабуро успевает хоть что-то сообразить, ношу у него наглым образом забирают — то, сколь легко она выскользнула из онемевших пальцев, заставляет его слегка устыдиться. Тем не менее, тёплый и слегка насмешливый взгляд Джиро мгновенно приводит Сабуро в чувства. — Я мог бы обойтись и без твоей помощи, идиот, — больше по привычке, чем действительно возмущаясь, отвечает он — не факт, всё-таки, что у него получилось бы беспрепятственно достичь пункта назначения, слишком уж было тяжело. — Да ладно, мне несложно, — Джиро не начинает препираться, как обычно — видать, в хорошем настроении. Эта мысль невольно сбивает его собственное, только-только начавшее подниматься. Видать, старший братец прекрасно провёл время. Он действительно выглядит бодрым и повеселевшим — раскрасневшиеся щёки, сияющие глаза, блуждающая на губах улыбка. Мыслями Джиро сейчас явно не здесь, а в загадочном «там», со своими многочисленными друзьями. Почему, интересно, он вдруг соизволил снизойти до какого-то там младшего брата, единственная миссия которого на сегодня заключается в походе до супермаркета и обратно? — Да ты бы скорее помер, чем донёс, — внезапно подаёт голос Джиро, отвечая на его вопрос. Он что, сказал это вслух? Вот дерьмо, нужно не уходить в себя, когда рядом кто-то есть. Так ведь и проболтаться о чём-то важном недолго. — Я же говорю, что и без тебя бы справился, — не прекращает упрямиться Сабуро, — гулял бы и дальше со своими дружками, тебе же было так весело... Джиро выдыхает чуть громче обычного, и сердце его пропускает удар. Каждый раз, когда ему удаётся зацепить старшего брата, он испытывает неясную смесь восторга и предвкушения, пусть и испытываемое им раздражение зачастую искренно. Когда Джиро смотрит на него глазами, налившимися кровью от ярости, тело охватывает жар и ещё более сильное желание спровоцировать. На что ты готов пойти, чтобы заткнуть меня, Джиро-нии? Обычно вывести его из себя — проще простого. Поэтому спокойный (разве что раздражённый слегка) ответ брата не на шутку удивляет. — Я пришёл сюда по своей воле, ясно? Не из-за какого-то там чувства долга, а потому что хочу помочь, — он немного колеблется, словно хочет сказать что-то ещё, но в итоге решает промолчать. Жаль. Сабуро кажется, что брат всё же где-то недоговаривает. Желание помочь? Да чёрта с два старший брат вместо нескольких часов прогулки с друзьями пойдёт к нему, для того, чтобы... дотащить пакеты! Это же просто смешно! Сабуро не без зависти отмечает, что у Джиро нет никаких затруднений — он с лёгкостью шагает с ним шаг в шаг, почти не запыхавшись. Хочется взять у него хотя бы один пакет, чтобы показать — Сабуро тоже может! — но, вспоминая их тяжесть, он понимает, что скорее всего тут же завалится набок и упадёт. Бесит. Джиро тоже бесит. И пусть в его сердце теплится благодарность, всё равно он грубый, глупый и раздражающий до белого каления... ужасающе упрямый в своём стремлении защитить, сколь бы Сабуро его не отталкивал. Сколь бы Сабуро не ревновал и не завидовал, Джиро каждый раз бросался в атаку вперёд него. Как хорошо, что он никогда не требует благодарности — Сабуро может лишь отплатить ему тем же, всегда готовый броситься в бой с тем же безрассудным бесстрашием. В этом они похожи. Меж ними, безмолвно шагающими домой, висит недосказанность — в голове каждого вертится множество самых разнообразных мыслей, так и просящихся наружу, но всё же останавливающихся сомнениями обоих. На старательно украшенных улицах Икебукуро тихо и пустынно — все заперлись у себя дома, и несмотря даже на ярко переливающиеся гирлянды и задорно сверкающие неоновые вывески, Сабуро чувствует себя так, будто они одни на целом свете. Прошлое и будущее не имеет значения — сейчас важны только треплющий волосы ветер, тишина затаившегося в ожидании празднества города, и они — идущие в молчании отчего-то уютном, пусть и полном невысказанных желаний. Сабуро ловит себя на том, что было бы неплохо остановить это мгновение навеки — фантомное ощущение их полного одиночества и бесконечная дорога вперёд, где никогда не будет тяжёлых разговоров, непонимания и боли. Во всё это он загнал себя сам. Но, может быть, так даже лучше для них обоих... Вряд ли сейчас Сабуро готов к отказу. Возможно, через несколько лет сердце успокоится, и ему станет хоть немного, но проще, а пока что остаётся лишь тщательно оберегать свою маленькую тайну, свой самый сокровенный секрет. Неважно, насколько будет тяжело и больно. Он это выдержит. Сабуро всегда был стойким ребёнком. Роящиеся в голове мысли отдают тоской и сырой, тёмной грустью, которую не вытравить ничем, кроме как исполнением заветного желания. Нужно оставить все эти глупости, не десять же ему лет, в конце-то концов... Прежде, чем он успевает закончить свою мысль, земля внезапно ускользает из-под ног, и Сабуро видит блеклое серое небо, предзнаменующее скорую встречу затылка с промёрзшим асфальтом. Наверное, будет больно. Но боль так и не приходит. Вместо него с грохотом падает нечто очень тяжёлое, а его самого ловят в сантиметрах от земли, легко удерживая на весу. Он пересекается взглядами со знакомыми до боли глазами, причудливо мерцающими в полумраке пасмурного дня, и ловит в них непонятную, но ужасно сильную эмоцию, почти мгновенно растворяющуюся под насмешкой. — Нужно быть осторожнее, — выдыхает Джиро почти ему в губы, — я ведь не всегда буду рядом, чтобы поймать. Достаточно того, что ты сделал это сейчас. — А как же продукты? — даже в таком положении Сабуро умудряется сохранять невозмутимость, привычно источая недовольство и высокомерие. — Я бы поднялся за пару секунд, а сейчас придётся собирать всё, что ты рассыпал, не меньше трёх минут. И вновь это странное чувство, появляющееся и исчезающее слишком быстро, чтобы его понять. Джиро возвращает Сабуро в исходное положение, отчего-то задерживает прикосновение, осторожно отряхивая чужие плечи. — Вряд ли меня по головке погладят, если ты вдруг отшибёшь свои драгоценные мозги. — У меня хотя бы есть, что отшибать. Почему-то не получается ответить с привычными агрессией и насмешкой, выходит тихо и будто неохотно. Смутившись, Сабуро наклоняется и начинает собирать столь неудачно выкатившиеся мандарины, радуясь тому, что в списке покупок не было яиц — вряд ли бы они пережили такое падение. Ещё раз заметив, сколько всего попросил купить Ичи-нии, Сабуро подумал, что сегодня, они, наверное, весь вечер будут готовить. У него никогда не получалось сделать что-то путное самостоятельно, несмотря на все старательные следования рецептам — выходит только под указкой Ичиро, да и то не всегда. Но процесс, раз уж на то пошло, ему нравится. Джиро очень смешно злится, когда всё идёт не так, как он планировал, и Сабуро не забывает это прокомментировать. Зачастую подобные препирательства доходят до драк едой — это если их, конечно, излюбленным способом не остановит Ичи-нии. Вся их готовка заканчивается, когда их, испачканных с ног до головы мукой или чем похуже (он до сих пор помнит, как запустил тестом прямо в голову Джиро — до сих пор неясно, как тогда его заляпанные напрочь волосы не пришлось стричь). В честь праздника он, наверное, даже постарается не провоцировать брата на бросание (не слишком тяжелыми, слава богу) предметами. По пришествию их встречают тишина и темнота пустого дома. К такому не привыкать — кто-то из них зачастую возвращается тогда, когда никого из остальных нет дома, но Сабуро всё же ощущает некоторый дискомфорт, пока Джиро не включает свет. Возможно, из-за неловкости всей их дороги домой. В любом случае, Ичиро должен явиться домой лишь через несколько часов, и до сей поры они останутся совершенно наедине — никто не потревожит их, чем бы братья не решили заняться. Далеко не одну драку повидали стены этой квартиры — именно тогда, когда никого не было рядом, чтобы их остановить. Сколь бы сильно Сабуро не не любил физическую активность, драки с Джиро — нечто совершенно особенное, потому что он никогда не прикладывал всей своей силы, предпочитая уворачиваться, пихаться и не давать ему бить себя. Стоит отдать брату должное — даже после того, как тонкие кисти Сабуро оказывались в железной хватке чужих грубых ладоней, на них не оставалось синяков. Джиро всегда знает, что делает. Сейчас, правда, настроение не подходит для драки от слова совсем. Меж ними всё ещё висит это странное ощущение недосказанности, разрушению которого препятствует их собственная нерешительность. Сабуро немного потряхивает. Говорят, на Новый Год исполняются все желания? Но... он и сам не знает, чего хочет. Чувства, испытываемые к Джиро... странные. От них зудит под рёбрами и скребёт в горле неозвученным, но по-прежнему непонятным и неизвестным. В своей жизни Сабуро привык всё расставлять по полочкам, находить неизвестные переменные в причудливых уравнениях, делая их простыми и понятными — пусть и для людей нужны свои, особые формулы, он всё ещё считает, что неплохо справляется со всем, что не касается непосредственно общения. И собственные эмоции до недавних пор также никогда не были чем-то неизведанным. Во всём виноват этот идиот. Сабуро решительно трясёт головой, стараясь избавиться от ненужных мыслей. Сначала злиться, считая, что Джиро тусуется с друзьями, а теперь злиться из-за того, что он рядом? Нет уж, попахивает какой-то глупостью. — А помнишь, как мы праздновали Новый Год в приюте? — ни с того ни с сего интересуется Джиро. Видать, ему надоело молчать. Ну, раз уж на то пошло, сейчас Сабуро и сам не прочь поболтать — всё, лишь бы не эта удручающая тишина, сопровождаемая шорохом пакетов и открывающейся дверью холодильника. — Прячась в изодранном одеяле и воображая, что это наш собственный дом? Такое не забудешь, — он фыркает, с теплом на сердце припоминая, что это одеяло до сих пор хранится у них. В какой-то момент они перестали помещаться под ним всё втроём, и пришлось искать ему замену, но удивительно тёплое одеяло непонятного бурого оттенка (с настолько же удивительно уродливым котом на нём) долгое время покоилось в стенах приюта, после покинув его вместе с ними. В их новой квартире стены не продуваются, и в подобном утеплении никто из них более не нуждается. Тем не менее, выбросить эту старую тряпку никто из братьев не захотел. — Нии-чан ещё вечно укутывался посильнее, как будто хотел спрятаться, но на самом деле это было только потому что... — Джиро вдруг запинается, теперь, кажется, усиленно пытаясь припомнить полузабытый эпизод. — Потому что иначе одеяла на всех не хватило бы, дурак, это и так понятно, — Сабуро поддевает без злости, больше по привычке, и Джиро в ответ показывает язык. Но в глазах его пляшут смешинки — брат совсем не злится. Они разговаривают, даже заканчивая разбирать покупки, и это один из тех примечательных случаев, когда диалог не скатывается в перепалку — и Сабуро почему-то не хочется, как обычно, подначивать и тормошить, прерывая столь редкие минуты спокойствия. Джиро очень красив — неудивительна его популярность у девушек. Плюсом к внешности идёт ласковая щенячья натура, спрятанная хищнической агрессией, что, несомненно, не может не привлекать — ведь дорогому человеку Ямада Джиро обязательно откроется, показав, насколько добрым он может быть. А его практически интуитивное умение правильно подбирать слова? К столь яркому человеку волей-неволей, а потянешься. И Сабуро тоже потянулся. Трудно сказать, завидует ли он — с одной стороны, комфортное времяпрепровождение в одиночестве кажется перспективой куда более привлекательной, чем толпа народу, девяносто процентов которой наверняка лишь ищет выгоды; с другой иногда тоже хочется... побыть человеком, на которого обращают внимание. Не из-за гениального ума, а, например, потому что Сабуро любит и умеет рассказывать; из-за его любви к необъятным космическим просторам и классической музыке; из-за того, что он тоже... тоже может быть ласковым с тем, кто ему дорог. — Ты в порядке? — участливый голос Джиро раздаётся совсем близко — кажется, до этого он не раз переспрашивал. Сабуро слишком погрузился в размышления. Опять. — И да, и нет. — Это как? Я счастлив находиться рядом с тобой, но мне грустно, когда я думаю о том, насколько легко тебе удаётся быть таким крутым. Я счастлив, что у тебя куча друзей, но мне грустно, потому что у меня самого их нет. Я счастлив любить тебя, но мне грустно осознавать, насколько малы мои шансы. — Ты слишком глуп, чтобы это понять, Джиро, — высокомерно отзывается он, игнорируя ноющее болью сердце; брат же обречённо вздыхает. — Опять ты за своё, придурок. — Кто тут ещё придур... — Просто знай, что я буду рядом, — когда его перебивают столь... странной фразой, Сабуро на мгновение теряет дар речи. — Ты для меня важнее, чем что бы то ни было, понял? — Джиро, кажется, и сам ошарашен своей бесцеремонностью, но несмотря на раскрасневшиеся щёки и слегка подрагивающий голос, продолжает. — Я хотел сказать... ты можешь на меня положиться! Н-не бойся рассказывать мне о чём-то, что тебя беспокоит, хорошо? Господи, что я несу, — он закрывает лицо руками, униженный самим собой. В любой другой раз Сабуро засмеял бы этот порыв, проигнорировав участившееся сердцебиение, но сейчас ему не даёт это сделать повисшая в воздухе атмосфера, сбивающая с толку и нужного лада. Он никак не может унять грохочущее сердце, до боли сжимая кулаки, всё силясь прийти в себя. Но чёртов Джиро и эта его искренность..! Всё, всё из-за них! Сабуро мягко касается чужих ладоней, убирая их от покрасневшего лица. — ...Я тебя понял. При виде решительного, но ужасно красного Джиро сердце вдруг затапливает непозволительная трепетная нежность. Как бы они не вели себя друг с другом, брат по-прежнему не теряет своего желания защищать и заботиться. Сабуро не может заставить себя убрать руки, лишь зачарованно глядя в ярко горящие глаза напротив. Волшебство момента прерывает звук поворачивающегося в скважине ключа, и пару секунд спустя по квартире разносится приветственный возглас Ичи-нии. — Я смог освободиться пораньше! — в порыве радости он крепко прижимает к себе их обоих — Джиро и Сабуро отвечают ему со всеми силами и искренностью, пусть от этого и слегка трещат рёбра. Несмотря на лёгкое разочарование от ускользнувшего сладостного мгновения, счастье встречи с братом не перекрыть ничем. Ичиро нахваливает их обоих — за то, что сходили за продуктами, и за то, что он не застал их дерущимися, как это это не раз бывало, попутно переодеваясь и воодушевлённо рассказывая о прошедшем рабочем дне. Вместе с пришедшим ощущением уюта и безопасности, каждый раз испытываемые рядом с Ичиро, последние крупицы неловкости рассеиваются — троица начинает готовиться к предстоящему празднику. Для Ичи-нии важно устроить всё как можно роскошнее, по максимуму используя свой нехилый бюджет и превосходные навыки готовки, словом, полностью противоположно тому, как они праздновали, находясь в приюте. Либо стащив со стола немного скромной еды, которая в основном являлась таковой не из-за умений поваров, а из-за несоизмеримого мудачества их дорогого директора, либо в столовой вместе со всеми, что всегда выглядело... крайне скучно и убого. Нет, на тот момент простое сидение за столом, сопровождаемое полной лести речью Генчо, казалось вполне весёлым (не веселее пряток от всего мира под одеялом, конечно), но сейчас Сабуро с отвращением думает, что старый прохвост всегда жалел денег даже на более-менее приемлемые подарки. За работой никто из них не замечает, как окончательно темнеет — Сабуро обращает внимание, лишь краем глаза завидев сверкающую во мраке луну. Подумать только — он понимает, что все праздники по сути своей не имеют смысла, но сердце каждый раз радуется, предвкушая очередное веселье. Сколь бы высокопарным в этом отношении Сабуро ни был, пока Ичиро и Джиро радуются, он будет радоваться тоже. Раз уж на то пошло, он терпеть не может предновогоднюю суету в школе, всеми силами стараясь избегать помощи в создании праздничной атмосферы одноклассникам — ведь это чаще всего подразумевает коллективную работу, с которой у Сабуро всё... не очень хорошо. Да и снежинки вырезать у него получается так себе, а больше ни с чем и не помочь — в работе, требующей физической силы, он не мастак; рост, пусть и велик, далеко не самый большой в классе. Так что, своим вмешательством Сабуро скорее всего только испортит настроение себе и одноклассникам. С братьями работать куда более комфортно. Когда Ичи-нии наконец оповещает их, что работа окончена, часы показывают всего половину восьмого вечера. У них есть четыре с половиной часа, чтобы, по его словам, «как следует насладиться уходящим годом». Правда, мистическим образом Ичиро исчезает у себя в комнате, со смехом сказав, что немного там приберётся перед началом их празднования, и Джиро с Сабуро вновь остаются наедине. То ли это влияние странного дня, полного крайне неловких высказываний, то ли так было всегда, просто он никогда этого не замечал. — Посмотрим аниме? — с немного смущённой улыбкой предлагает Джиро, прекрасно зная, что он не смотрит аниме. Почти. Они усаживаются перед телевизором, укрывшись притащенным старшим братом одеялом. Не тем, старым, конечно — сейчас оно вряд ли полностью накроет даже одного Сабуро. Однако, воспоминания всё равно так и лезут наружу — но в этот раз... другие. Память о годах, проведённых в непонимании и отчуждении. Без Ичиро. Тогда их связь была как никогда сильной — каждый из них являлся последним родным человеком другого. Они могли полагаться лишь друг на друга, и никак иначе. Несмотря на то, что виноватым в их глазах был только Ичиро, те два Новых Года без него казались какими-то... неправильными. Тем самым старым одеялом Джиро и Сабуро, не сговариваясь, не стали пользоваться, взяв вместо него новое — более длинное и удобное. Другое. Сейчас Ичи-нии совсем рядом, стоит только открыть соседнюю дверь, но от болезненных воспоминаний это не избавляет. Ему — им обоим — всё ещё стыдно перед старшим братом, оказавшимся самым лучшим человеком в том прогнившем насквозь месте. Но Джиро легонько сжимает его руку, встревоженно заглядывая (мысли читает, что ли?) Сабуро в глаза. Страх, вина и отчаяние исчезают, словно их и не было — растворяются в мягкости чужого взгляда, в причудливом сиянии удивительных цветов радужек. Он чувствует как никогда сильное желание сжать чужую ладонь в ответ, сказать то, что давно лежит на душе тяжким грузом, но... — Всё в порядке, — почему-то шёпотом говорит Сабуро в ответ, с сожалением вынимая слегка вспотевшую ладонь. Что-то — гордыня ли, страх или глупое упрямство — не даёт ему раскрыться до конца, пряча искренность под прижившейся — да что там, почти в него вросшей — маской. — Тогда можешь лечь мне на плечо, — Джиро, казалось, немного расстроился, но с новой идеей тут же воспрянул духом, — раньше ты часто так делал, помнишь? Но сейчас-то не раньше, — хочется огрызнуться привычно, но Сабуро проглатывает возражения, с молчаливой покорностью устраиваясь на чужом крепком плече. Наверное, ему действительно стоит научиться быть немного... мягче. Подавить неуёмную гордость чуть-чуть. Тогда, наверное, что-то и получится. Джиро же незаметно тихонько умирает от счастья — нечасто удаётся застать брата таким! И пусть сегодня он вряд ли скажет то, что хочет, пока что ему достаточно и этой небольшой близости. Ощущение чужого тепла заставляет сердце радостно трепетать, и он осторожно перекидывает руку через худосочные плечи, приобнимая мгновенно напрягшегося Сабуро. Проходят минуты, но он никак это не комментирует, со временем расслабляясь — и все мысли Джиро занимает не происходящее на экране, а именно младший брат — настолько мягкий и расслабленный, что его посещают сомнения: а не сон ли это?.. Несмотря на то, что они оба хранят гордое молчание, шансов признаться выпадет ещё очень много, а то, воспользуются ли Ямада Джиро и Ямада Сабуро ими, зависит только от них самих. На данный момент никакие размышления о будущих возможностях не посещают светлые головы застенчивых на самом деле юношей — каждый наслаждается моментом, проникаясь одним из сбывшихся желаний и праздничной атмосферой.