Маркартские девы

Служители храма Дибеллы не давали обет воздержания и безбрачия; их госпожу тешили радость и удовольствия ее подданных, однако в обмен на милость богини необходимо было служить, служить преданно и верно, и Анвен служила, была послушной и старательной, хотя кипучая редгардская кровь играла в жилах, туманила рассудок, требуя бросить размеренную жизнь послушницы и уйти из храма, стоящего даже выше дворца ярла. Да только идти Анвен некуда — родных в Скайриме у нее не было, стаптывать подошвы, будучи паломницей, девушку не прельщало, а разбивать алтарь Дибеллы в одной из захолустных северных деревенек казалось редгардке слишком мелким, незначительным после ее службы в Маркарте. Обучение Анвен еще было не завершено, она до сих пор носила скромное одеяние послушницы на нагое тело, прибирала в молельном зале, помогала Сенне подсчитывать пожертвования храму, занималась прихожанами, облагораживала алтарь. Статуя госпожи Дибеллы, золотая, будто выточенная из куска солнца, требовала ежедневного ухода; вместе с Орлой Анвен поливала ее молоком и цветочным медом, после омывала водой и ароматными маслами, клала к ногам богини свежие цветы, которые послушницы собирали за пределами города. В Маркарте не было места для зелени и растений, все заняли кузницы да плавильни; лишь кое-где примостились кривые деревца можжевельника, живучие, упрямые, чьи горьковато-кислые ягоды использовались в припарках и притираниях. Подносить такие скудные дары Дибелле было бы оскорблением, и поэтому девушки из храма богини выходили из города на заре, чтобы набрать свежих трав и цветов до того, как с них облетит роса. В одно такое утро Анвен и встретила Геррун. В Скайриме мало редгардов, а лесных эльфов — и того меньше; послушница украдкой рассматривала всадника, едущего верхом на крепком, мохноногом жеребце. Худощавый, тонкий, словно прутик, с шапкой каштаново-рыжих кудрей и смуглой кожей, усыпанной веснушками, он таращил на девушек свои раскосые глаза цвета смолы и кривил губы, скалился, будто злокрыс. Грудь всадника была плоской, как у мальчишки, едва наметившейся под кожаным дублетом, узкие плечи и острые, как листья, торчащие из спутанных локонов, уши; он казался ребенком, который шалости ради забрался на коня. Анвен тогда не шибко удалось рассмотреть всадника, стражники, патрулирующие дороги, оттеснили чужака от послушниц Дибеллы, а после он сам, спешившись, отошел к конюшням, чтобы устроить там своего жеребца. Девушки, закончив собирать травы, возвращались в город засветло, когда восток был уже не румяным, как невеста в первую брачную ночь, а золотистым, цвета спелого хаммерфеллского абрикоса. Эльф все еще ошивался возле конюшен, болтал с Седраном и Кибеллом, играл с подросшими щенятами, потешными, голенастыми малышами, из которых собирались выдрессировать сторожевых псов на продажу. Смех у странника был низкий и хриплый, а лицо — чистое, юное и безусое, чуткие длинные пальцы в вышитых перчатках и украшение из яшмовых и агатовых бусин, запутавшееся в волосах. Босмер сидел на каменном резном выступе, с которого успели облететь пластинки потускневшего двемерита, болтал ногами, покуривая тонкую костяную трубку с серебряным мундштуком. Когда Анвен с охапкой цветов и в свободном одеянии, через ткань которого просвечивало ее голое тело, прошла мимо эльфа, тот взглянул на нее искоса, и от прямого, острого взгляда глаз цвета благородного янтаря, подведенных зеленоватой сурьмой, девушка споткнулась на выщербленной ступеньке и едва не выронила свои травы. Орла поддержала ее под локоть, Сенна ехидно хмыкнула, а Анвен зарделась, хотя как жрица храма уже давно распрощалась с девичьей робостью. В дом Дибеллы приходили и больные, и старые, и несчастные, ищущие радости и утешения в объятиях богини; зачем в Маркарт явился эльф? За кровью или за серебром? А, может, он искал благословения Госпожи? Анвен прикусила нижнюю, темную, как перезрелая вишня, губу; если чужак придет в храм, то они смогут увидеться; редгардка не дразнила себя особыми надеждами, что какой-то коротышка-босмер сможет чем-то увлечь ее, послушницу Дибеллы, но эльф заинтересовал девушку. Одного его взгляда хватило, чтобы до самого вечера Анвен думала только о нем, а на утро, после выматывающего ночного бдения у алтаря, увидев босмера, преклонившим колени возле статуи Госпожи, замерла и вспыхнула жарче разгоревшегося хвороста. Послушница улыбнулась; кажется, это было только вчера, хотя потребовалось не меньше сотни молитв и ночей ожидания, пока она не узнала имени эльфа, которая в каждый свой визит в Маркарт жертвовала не меньше десяти септимов храму и предпочитала исцелять свои хвори не в лавке Ботелы, а у алтаря Дибеллы. Растирая целебной мазью поджарое жилистое тело, крепкое, несмотря на кажущуюся хрупкость, Анвен узнала имя босмерки — Геррун, а позже, когда тонкие, неожиданно сильные руки увлекли девушку на застеленное льняной вытертой простыней ложе, редгардка поняла, что женщины Геррун куда интереснее мужчин. Она могла бы отказать лесной эльфке; послушницы Дибеллы — не шлюхи и не куртизанки, удовольствие было даром их богини, а не просто жаждой тел, но Анвен не сумела оттолкнуть Геррун сразу, когда та обвила руки вокруг ее талии, а когда сухие горячие губы сомкнулись вокруг соска, и ткань одеяния напиталась теплой слюной, колени редгардки подкосились, платок слетел с головы, и все, о чем могла думать Анвен, это о руках босмерки, ее пальцах, губах и языке, который заставлял ее кричать, стонать, умолять, будто неопытную служку, впервые испытавшую близость. В этом не было греха, однако скулы Анвен все равно ярко рдели, а статуя Дибеллы словно милостиво улыбалась, томно наблюдая за девушками, одобряла то, что они решили разделить ее дар. Плотских утех было явно не достаточно для того, чтобы влюбиться, однако Анвен влюбилась, как глупая дочь ярла из песни, которая, после того, как ее бросил любовник-бард, кинулась вниз с крепостной стены. Убивать себя редгардка не собиралась, хотя Геррун покинула храм и Маркарт следующим же утром; не обращая внимания на Сенну и Орлу, которые с жадным любопытством наблюдали за их прощанием, босмерка благодарно поцеловала пальцы Анвен и прижала их к груди; сердце лесной эльфки билось быстро и горячо, будто у пичужки, а тонкие губы горчили можжевеловым медом, в котором редгардке, подавленной столь быстрой разлукой, чудился вкус слез. — Я вернусь, — пообещала Геррун, глядя на девушку снизу вверх: она была почти на голову ниже Анвен. — Вернусь, чтобы воздать хвалу Дибелле. Ты же примешь мое покаяние? — Это мой долг как жрицы Госпожи, — церемонно ответила редгардка, плавясь от воспоминаний о прошедшей ночи и мозолистых ладонях Геррун, сжимавшей ее руки. Босмерка улыбнулась совсем неласково, а как-то цинично и насмешливо, что несколько царапнуло Анвен, однако поцелуй, ее теплый шершавый язык, пробравшийся в рот девушки, выветрили из головы Анвен все посторонние мысли. Это было так легкомысленно, так безответственно, так сладко и хорошо, что последующие несколько дней Анвен парила облаком, не замечая шуток Сенны и Орлы, а, узнав о том, что из святилища пропала целая горсть сапфиров, и не подумала связать воровство с босмеркой. В храме всегда крутятся посторонние, кто-то вполне мог умыкнуть камни; ничего, Дибелла еще покарает вора за святотатство. Может, и сама Анвен заслужила гнев Госпожи — срок ее служения еще не закончился, а она все мечтала о том, чтобы Геррун вернулась поскорее и забрала ее из храма. Как выжить изнеженной послушнице, привыкшей к сытой жизни в Маркарте, с лесной эльфкой, способной жить в глухой чаще подобно дикому зверю, редгардка не особо задумывалась. Она просто скучала по босмерке, которая одним взглядом сумела задеть ее сердце. — Наша госпожа велит быть щедрыми с друзьями, — как-то пропела Орла во время одной из вечерних служб; девушки молились обнаженными, в венках из цветов, и их тела блестели от ароматного масла. Курились благовония, дым, слоистый, как болотный туман, наполнял залу, Сенна наигрывала тягучую, расслабляющую мелодию на лютне, и голоса послушниц, вырываясь через узкие оконца, разлетелись зыбким эхом по засыпающему городу. — Нечестно будет, если ты заберешь босмерку только себе, — шепотом продолжала Орла, — она заставила тебя звонко кричать. Неужто с ней было так хорошо? — Госпожа позволила нам вкусить удовольствий, — сдержанно ответила Анвен; она уже привыкла считать Геррун своей и совсем не хотела, чтобы между ней и лесной эльфкой встала Орла. Что, если она больше понравится босмерке? Вдруг Геррун сочтет ее красивее редгардки? Да, босмерка обещала вернуться, но никаких обещаний Анвен не давала, амулет Мары для нее не надевала, и наслаждения можно было разделить и на троих, в том никакого вреда не было, по крайней мере — в стенах храма. Ревновать было неразумно, но девушка все равно занервничала, однако постаралась улыбнуться Орле, в чьих глазах ей мерещилась ухмылка даэдра. — Не думала, что босмеры могут быть так искусны, — продолжала Орла, облизывая губы; от тепла и аромата благовоний ее разморило, девушка покачивалась в такт музыке, и ее кожа блестела в свете свечей. — Значит, не только по кустам приучены лазать. — Но и по сладостным пещерам, — шепнула Сенна, и со стороны послушниц плеснуло смехом, за что все трое были удостоены сурового взгляда верховной жрицы. Девушки замолчали, почтительно склонив головы, продолжая повторять слова молитвы, но мысли каждой были об ином. Анвен не знала, о чем думали ее подруги, однако ее разум всецело принадлежал Геррун. После ее страсти все остальные казались редгардке грубыми, похотливыми и скучными, мужчины не вызывали ничего, кроме раздражения и брезгливости, но Анвен была обязана служить, и она служила, превозмогая гадливость. Неужели это и была любовь? Или просто желание? Столь ярое увлечение босмеркой пробудило живой интерес Сенны и Орлы, которые твердо вознамерились вкусить ее близости, а Анвен никак не могла им помешать; разве что сама Геррун откажется от ритуала. Редгардка молилась об этом, яростно просила Дибеллу помочь ей, не оставить, не дать погаснуть желанию, которое лесным пожаром разгорелось между ней и эльфкой. Почему она должна делиться любовью Геррун? Нет такого закона! Однако и запретных удовольствий в храме Госпожи было мало; как послушница, Анвен должна была смириться и принять, ждать терпеливо милости от Дибеллы и возвращения Геррун. И она ждала, потому что ничего иного ей не оставалось, потому что это приносило ей куда больше радости и наслаждения, чем член Тонара Серебряная Кровь, твердый, ненасытно пульсирующий и скользкий от масла, который он пытался всунуть ей между ягодиц. После мужчины Анвен почувствовала себя грязной; дождавшись, пока он уйдет, девушка отправилась в купальни. Тонар не был с нею груб или жесток, однако все равно был неприятен редгардке; зад немного саднил после него, ныли намятые им груди и соски, а на плече остался след от его зубов. Тонар Серебряная Кровь оставил щедрые пожертвования храму, а его брат Тонгвор был и того щедрее, но приходил только поздней ночью и им занималась сама верховная жрица. Анвен презрительно сморщила нос; за чем же таким приходил женатый человек в храм Дибеллы, если об этом не говорили даже послушницам? Его жена Бертид была настоящей красавицей, неужели не могла ублажить мужа? Может, ей стоит пройти обучение в храме? Вряд ли ей понравится, если муж вдруг приведет в дом другую; расторгнуть брак Тонгвор не мог, но вот любовницу завести — запросто. Недаром же молодка Хроки, дочь трактирщика, щеголяла перед ним в юбке с разрезами до бедра. После омовения Анвен собиралась немного отдохнуть в своей келье, но Орла, раскрасневшаяся, взволнованная, задорно блестящая глазами, перехватила ее на лестнице. — Анвен! Идем! — потребовала девушка, хватая подругу за руку. — Куда? — вяло отозвалась редгардка; после Тонвора ей не хотелось никуда идти, Анвен устала, ее клонило в сон, и участвовать в проказах Орлы девушку ничуть не прельщало. Она сопротивлялась, тянулась в сторону лестницы, но упрямая нордка стояла на своем. — Пошли же, ну, что ты упираешься как ослица?! Пойдем! Время пришло, — заговорщицки прошептала Орла, прищурившись, на что Анвен мотнула темноволосой головой. — Время чего? — Как — чего? Ритуала, конечно же! — норжанка подпрыгнула на месте от возбуждения. — Радуйся: твоя босмерка вернулась. — Геррун… — ее имя зазвучало на языке можжевеловым вином. — Геррун в Маркарте?! — В храме, — поправила Орла, — она сейчас с Сенной. И она согласна. Ты с нами? Ну же, идем! А то твоя эльфка сказала, что без тебя ничего не хочет. Я говорила ей, что ты занята, и что мы с Сенной можем послужить не хуже, но она уперлась как баран. Видно, очень ты ей приглянулась. Анвен хихикнула, прижав ладони к пылающим щекам; Геррун вернулась и ждет ее, хочет ее, не пожелала Сенны и Орлы, хотя они считались первыми красавицами храма, а ждала темнокожую редгардку. Значило ли это, что чувства Анвен взаимны? Или же босмерка просто хотела вновь испробовать их взаимной страсти? Послушница тряхнула волосами, влажными после купания; она подумает об этом позже. Сейчас девушка хотела увидеть Геррун, обнять ее, поцеловать; присутствие рядом Сенны и Орлы ничуть не смущало Анвен. Это будет не первый раз, когда они втроем творили наслаждение под ликом их Госпожи. Редгардке хотелось бежать навстречу Геррун, сердце рвалось к босмерке, а жар загодя растекался по телу, хотя она еще даже не видела эльфку. Орла, заметив заострившиеся соски подруги, торчащие сквозь ткань балахона, лукаво улыбнулась и погладила ее по груди. — Это Тонвор так тебя распалил или по босмерке соскучилась? — нордка потянулась к Анвен и коротко чмокнула ее в уголок рта, положив ладонь на бедро редгардки. — Какая жалость, что она тебя заприметила. Я даже немного завидую. Анвен ответила быстрой, несколько самодовольной улыбкой, шумно вздохнула, когда Орла легонько сжала ее грудь, потирая сосок. Поцелуй ее на сей раз пришелся в ухо, прямо в мочку, затем губы прижались к шее, а язык прочертил влажную линию до подбородка. Нордка словно намеренно задерживала Анвен, оплетала ее жадными руками, прижимаясь всем телом, но редгардка не сопротивлялась, ведь скоро она сможет укрыться в объятиях Геррун. После Тонвора Серебряная Кровь ласки Орлы были подобны прохладному ветру после палящего зноя, они были приятны девушке, но по-настоящему хотела она только Геррун. Которая сидела у подножия статуи Дибеллы в шерстяных бриджах и сапогах, но без дублета и сорочки, и Сенна, серьезная, сосредоточенная, крутила между пальцами соски ее острых маленьких грудей. Босмерка запрокинула голову, кусая губы, вздрагивала всем телом, когда на смену пальцам женщины приходили губы, однако молчала, лишь царапала короткими ногтями двемеритовую скамью, пока Сенна, деловито убрав за уши серебристо-белые волосы, алчно втянула в рот грудь эльфки, прильнув к ней подобно голодному младенцу. — Нам пришлось ее поуговаривать, — призналась Орла, вжимаясь грудью в спину редгардки; одна ее ладонь поглаживала бедро Анвен, вторая опустилась на живот, чуть надавив, — но мы же все это делаем в угоду Дибелле. Не все же нам радовать других, пора и самим потешиться. Проказливо усмехнувшись, нордка отошла от Анвен, успев чмокнуть ее в смуглую щеку, и, приплясывая, направилась к Геррун и Сенне, на ходу стянув через голову балахон. Белокожая северянка отличалась пышными формами, ее грудь, тяжелая, лениво колыхавшаяся при ходьбе, розовела крупными сосками, на боку темнела россыпь мелких родинок, а на пояснице, над самым копчиком, красовались чувственные вмятинки, которые так приятно было ласкать пальцами. Анвен распустила простой крученый поясок, не сводя глаз с босмерки, оказавшейся уже между двумя почитательницами Дибеллы. Орла села позади эльфки, обняв ее за плечи; губы норжанки обхватили острый кончик уха, втянули в рот, после чего язык юрко пробежался вдоль хряща и нырнул в раковину. Геррун зашипела сквозь зубы, не глядя, схватилась за ногу Орлы, вминая пальцы в ее ляжку, пока Сенна, сжав, приподняла ее груди и зарылась в них лицом. Анвен сглотнула, чувствуя жар, словно ее бросили в лавовое озеро. Ей хотелось занять место Сенны или Орлы, самой прикасаться к Геррун, но при этом ей нравилось смотреть, как босмерка выгибалась в нежных руках послушниц, как ерзала на скамье, заключенная в плен их объятий, не размыкая век, пока Сенна по очереди прикусывала ее соски, а Орла, не прекращая целовать шею Геррун, гладила ее по животу. Анвен шагнула вперед, спуская с плеч балахон; тяжесть собиралась внизу живота, между бедер томительно ныло, и редгардка запустила пальцы себе между ног, потирая и поглаживая. Это не принесло облегчения, напротив, ей захотелось только сильнее; Анвен продолжала касаться себя, забираясь пальцем между створок, набрякших от прилива крови. Сердце колотилось будто не в груди, а между ног, где больше всего Анвен жаждала ощутить Геррун. Сенну и Орлу она не хотела, пусть они и были подругами; невозможно желать других, когда рядом была Геррун. Ухватив босмерку за подбородок, Сенна поцеловала ее; эльфка качнулась ей навстречу, выгнув поясницу, вжалась задом в пах Орлы, которая тут же запустила обе руки в ее промежность, не прекращая вылизывать острое мерское ухо. Она гладила Геррун, натягивая бриджи, так, что они собирались складками у нее между ног, врезаясь швом, терлась грудью о голую спину босмерка, теребя языком ее мочку. Геррун стонала; ее язык толкался навстречу рту Сенны; одной рукой она сжимала колено Орлы, пока вторая хватала Сенну под ягодицу. Это оказалось слишком для Анвен; не в силах больше оставаться в стороне, она скинула балахон и под невидящим взглядом статуи Госпожи подошла к девушкам; Орла лукаво взглянула на нее, посасывая кончик уха босмерки, Сенна непослушными руками задирала подол своего одеяния, а Геррун внезапно распахнула глаза и, не разрывая поцелуя, посмотрела прямо на редгардку. Огонь в ее взгляде вынудил Анвен упасть на колени и потянуться к завязкам ее бриджей. — Видишь, как она истосковалась по тебе, — заметила Орла, опускаясь на пол подле послушницы. Вместе они сняли с босмерки сапоги и бриджи, под которыми не оказалось исподнего. — Надеюсь, ты так же скучала по ней, иначе Госпожа Удовольствий покарает тебя за то, что ты огорчила ее слугу. — Дибелла милостива ко всем, — изрекла Сенна, обнажаясь; ее балахон небрежно полетел на пол, свет свечей облил тело женщины тусклым золотом, и Геррун сглотнула, словно перед ней был сладкий рулет. Оказавшись без одежды, лесная эльфка развела ноги, опустив их по обе стороны скамьи; Сенна потянулась было к ней, но босмерка оттолкнула ее руку и повернулась к Анвен, которая счастливо кинулась к ней. Редгардка прижалась к груди Геррун, спрятав лицо у нее на плече; немного досадно, что сейчас они не одни, но ничего страшного, ночь только началась, они еще успеют побыть наедине. Не останутся же Сенна и Орла с ними до утра. — Ты вернулась… — Анвен бегло поцеловала Геррун в губы, припухшие после ласк Сенны. Босмерка фыркнула, с оттяжкой звонко шлепнув ее по голому орехово-смуглому бедру. — Ну а как к такому было не вернуться, — ухмыльнулась Геррун, ложась на скамью и увлекая за собой девушку; Анвен, еще раз поцеловав тонкие усмехающиеся губы эльфки, спустилась к ее груди, на которой алели следы чужих губ и пальцев, однако это не пробудило в редгардке ревности — под взглядом Госпожи они все равны, все они сестры по наслаждениям. Она перекатывала сосок Геррун за языке, словно виноградинку, щипая и оттягивая второй, когда Сенна огладила ягодицы редгардки; разведя половинки в стороны, женщина капнула между них немного масла, которое, стекая по расщелинке, упало каплями между раскинутых ног босмерки, где среди рыжеватых жестких кудряшек ярко розовела изнанка ее лона. Анвен дернулась, не прекращая, однако, целовать грудь Геррун, но вскрикнула, сжав оба соска босмерки, когда Сенна принялась растирать масло по ее промежности, то и дело соскальзывая в межножье эльфки. Геррун подкинула бедра, от чего Анвен на ней чуть подбросило. Лесная эльфка сжала ее бедра, впиваясь в упругую мягкость ногтями, охнула, невольно шире разводя колени, когда Сенна зарылась пальцами в поросль у нее в паху, и бесстыдно высунула язык, когда Орла нависла над ее лицом, раздвигая ноги и оттягивая пухлые складки так, что рот босмерки прижался прямо к сердцу ее женственности. Нордка тонко взвизгнула, затрепетав, закусила костяшки пальцев, качая бедрами и потираясь промежностью о губы Геррун. Язык босмерки мелькал, забираясь между половых губ, скользя вдоль исходящей влагой ложбинки, и Орла приподнималась и опускалась, быстро и часто двигала бедрами, пока эльфка, развратно причмокивая и хлюпая слюной и сочащейся из ее лона влагой, все глубже и глубже запускала в ее алчущее тело язык, упоенно тиская зад Анвен, которая только и могла, что сжимать ее грудь, принимая в себя пальцы Сенны на всю длину. Когда женщина втолкнула большой палец в тугой зад редгардки, где недавно побывал Тонвор Серебряная Кровь, Анвен, не сдержавшись, закричала, забывшись в удовольствии. Геррун под ней слабо постанывала, целуя дрожащую Орлу между ног и невольно сотрясаясь одними бедрами, желая большего. Сенна, выскользнув из тела редгардки, влажно поцеловала ее в ягодицу, посылая волну жарких мурашек вдоль спины. Женщина отстранилась всего на секунду, чтобы потом вжаться ей между ног ртом, а пальцы запустить в бархатистые глубины лона Геррун, которая принялась дико насаживаться на руку послушницы, так, что воздух хлопал между их телами, а сидящая на ней Анвен подумала, что все это похоже на скачку на особо норовистой кобыле. Только седлала Геррун пока что не она. Язык Сенны мягко толкался ей в анус, язык Геррун играл плотным узелком клитора Орлы, которая, наклонившись вперед, вжала лицо Анвен в свою грудь, а босмерка билась животом о живот редгардки, принимая в себя пальцы Сенны. Между ладонью женщины и промежностью эльфки чавкало, хлюпало, влаги было столько, что рука соскальзывала, Орла, распалившись, шлепнула Анвен по заду, пока язык Сенны гулял между темных редгардских ягодиц, Геррун цепко держала послушницу под ляжки, и все четыре девушки казались одним целым, слаженным двемерским механизмом, двигавшимся в унисон. Анвен не могла понять, хорошо ей или нет; она горела от возбуждения, подмахивала пальцам и языку Сенны, обсасывала соски Орлы, будто засахаренные орешки, но хотелось ей совсем другого, однако Дибелла смотрела на них, и редгардка дала слово. Отступать было бы глупостью, тем более, что она чувствовала надвигающийся шквал разрядки. С Тонвором ей достичь блаженства не удалось, но это и не важно; главное, что он ушел довольным. А ритуал должен был доставить удовольствие всем девушкам, поэтому Анвен отстранилась от повизгивавшей Орлы и повернулась к Сенне. Она была старше их с Орлой, но все еще хороша собой: с тонкой талией, высокой грудью и полными бедрами, она, по слухам, отвергла ярла Ингмунда, который хотел сделать ее своей женой, ради служения Дибелле. Девушке легко было поверить, что ярл Маркарта был влюблен в Сенну, однако, если бы Анвен выбирала между тощей босмеркой и Сенной, она бы выбрала Геррун. Поступила бы эльфка на ее месте так же? Или у нее где-то на просторах Скайрима есть другая? Или другой? Редгардка совсем ничего о ней не знала, однако это не мешало ей любить Геррун. Анвен поцеловала Сенну; ее губы были солоноватыми как морская вода и чуть сластили цветочным маслом. Женщина не позволила долго нежить ее рот; отвернувшись, она слегка надавила на плечи редгардки, устраивая ее головой между ног Геррун, а сама, перекинув ногу через бедро Анвен, вжалась промежностью ей между бедер, так, что створки ее лона раскрылись навстречу скользким и влажным складкам, из которых выглядывал острый, как птичий клювик, выступ клитора, от прикосновения к которому по телу Анвен прокатилась огненная волна. Орла, уронив ладони на грудь Геррун, тискала, мяла и гладила, насаживаясь на ее язык, вжимаясь межножьем в ее лицо, так, что дыхание босмерки, забиралось ей в лоно, Сенна плавно и медленно двигалась, скользя по приоткрывшимся створкам, а Анвен быстро и отрывисто лизала эльфку мужду ног, прихватывая губами, оттягивая и прикусывая, совсем не нежно, совсем не так, как у них с Геррун было в прошлый раз. Зачем босмерка согласилась на ритуал? Хотела побывать со всеми послушницами? Или угодить Дибелле? Анвен крепче прильнула ртом к лону Геррун, чувствуя ее дрожь; сама она вздрагивала в ответ на каждое движение Сенны, а Орла крутила бедрами, оттягивая правую ягодицу, чтобы босмерке было удобнее забираться в нее узкими мозолистыми пальцами. Тени, игравшие на лице статуи Дибеллы, оживляли изваяние; казалось, она понимающе кивала, догадываясь о чувствах и мыслях девушек. Первой сдалась Орла; она тонко, как-то жалобно закричала, враз обмякнув, но после заколотилась в сладких судорогах, стиснув грудь Геррун. Потом не выдержала Анвен: вкус и запах босмерки, ее пальцы в волосах редгардки, смуглые жилистые бедра, стиснувшие голову Анвен — это оказалось дурманнее, чем движения Сенны между ее ног. Несмотря на накатившее удовольствие, Анвен продолжала присасываться к промежности Геррун ртом до тех пор, пока босмерка сама не принялась извиваться от наслаждения. Дольше всех продержалась Сенна: она довела себя до пика сама, отстранилась от сжавшейся от нахлынувшего удовольствия Анвен, она погрузила в себя пальцы, одновременно растирая себя между складок нежной плоти, пока не всхлипнула, выгнувшись дугой, и не соскользнула со скамьи на пол, задыхающаяся как от недостатка воздуха. Статуя Дибеллы ласково улыбалась, томно склонив голову, увенчанную золотой лилией. Анвен, приподнявшись на локте, забралась чуть выше, устроив голову на животе Геррун; она прижалась к ней щекой и виском и блаженно прикрыла глаза, чувствуя, как пальцы босмерки зарываются в ее волосы. Орла, немного оправившаяся, уже что-то весело щебетала, Сенна отошла, чтобы умыться, а эльфка подложила ладонь под голову, продолжая возлежать на двемеритовой скамье. Редгардке хотелось верить, что Геррун вернулась к ней, но она не могла ничего требовать от босмерки, равно как и сама эльфка не имела никаких прав на послушницу Дибеллы. Но если бы Геррун попросила… предложила бы… то Анвен бы согласилась. Но босмерка не произнесла ни слова, и редгардка не посмела заговорить, и молчание, окутавшее их, полнилось невысказанными мыслями и чувствами, которые они пока не решились обнажить.