Поцелуй под омелой

После последнего занятия в уходящем году инопланетянин в предвкушении сжимал шуршащую подарочную упаковку, запустив руку в школьную сумку: его привычное волнение в этот раз носило совершенно новый характер, и он был рад, что даже на таком раннем этапе смог прочувствовать частицу рождественской атмосферы, о которой так настойчиво говорили земляне ещё с середины ноября. Но вдруг возле обувных шкафчиков его окликнули: -Эй, Микитака! — Джоске подошёл к нему сзади и приобнял за плечо. — Мы тут погулять собираемся, не хочешь с нами? — Или ты опять на вышку пойдёшь? — не успел Хазекура поприветствовать своих друзей, как Окуясу бодро хлопнул его по спине, в то время как Коичи скромно поклонился, а Юкако не проявила и малейшего интереса к возможному прибавлению в компании. — Да! — необдуманно ответил пришелец: он был счастлив, что люди, которые в обычные дни относились к нему с определённым снисхождением, сделали такой щедрый жест — но спустя секунду замялся. — Ах, прошу прощения, я вынужден воздержаться. Окуясу-сан, вы абсолютно правы. — Не парься, это ведь не на весь день. Мы сами-то вечером дома будем, с семьёй, — ободряющим тоном сказал Хигашиката, когда оба босодзоку обменялись кивками, несмотря на непонимание, почему такой добрый и отзывчивый парень, о котором многие девчонки восторженно перешёптывались на переменах и который не рассказывал небылицы о своём происхождении обычным людям, держался особняком и предпочитал проводить всё свободное время там, где чуть не остался навсегда не по своей воле. Микитака по-прежнему не мог дать уверенное согласие и пожалел о невозможности быть в двух местах одновременно. Всё его естество стремилось быть как можно чаще с отшельником, а задатки воображения рисовали тот уровень близости между ними, мысли о котором заставляли сердце беспощадно трепетать уже после первого романтического фильма, который ему довелось посмотреть спустя несколько дней с их первой встречи. Пришелец приоткрыл рот, чтобы снова извиниться и отказаться, но риск упустить уникальную возможность подтолкнул сознание вовремя и отчётливо воспроизвести слова, которым он прежде не придавал должного значения: «Не становись затворником — не совершай мою ошибку». Так же он припомнил несколько разговоров, в результате которых выяснилось, что Канэдаичи относился со скептицизмом к любым праздникам, а идея встретить Рождество вместе была встречена без энтузиазма, пусть и без возражений. Тело отозвалось ноющей болью от изредка проскальзывавших неловких замечаний: «Тебе было бы гораздо интереснее с кем-нибудь другим» и «Я всего лишь местный сумасшедший, но кто угодно сказал бы тебе то же самое». — Тоёхиро-сан, иногда вы говорите ужасные вещи, — произнёс Микитака, уставившись невидящим взглядом в одну точку. Феномен самооценки был для него непостижимым: зачем думать о себе плохо при исправно функционирующем организме и рассудке, особенно если ты кем-то так горячо любим? Он вознамерился сделать этой ночью то, чем прежде занимался неосознанно — дать ему почувствовать себя желанным и нужным. А пока он позволил себе отложить эти мысли и не заметил, как Окуясу покрутил пальцем у виска. Несмотря на то, что Морио был лишь спутником Города S, он был украшен с размахом: от одних зданий к другим тянулись гирлянды, а посреди центральной улицы стояла огромная ель, увешенная массивными разноцветными шарами, пряничными домиками, щелкунчиками и другими игрушками. Витрины магазинов были заставлены соответствующими декорациями, но имитация снега и искусственные снеговики впервые за последние три года не казались горькой иронией: температура опустилась ниже нуля и люди ещё с начала декабря могли наслаждаться умиротворяющим похрустыванием под ногами. Будничное уныние сменилось массовым ликованием: школьники и студенты расхаживали группами, смеясь и болтая о чём угодно, только не об учёбе. Канун Рождества пришёлся на пятницу, а это означало, что можно было веселиться так долго, насколько хватит запала, и спать до обеда без нагнетающего груза ответственности и обязательств. Даже нерадивые мужья и жёны, которые в последний момент пытались найти достойный подарок для своих супругов, выглядели скорее мечтательными, нежели расстроенными. Микитака представлял, чего ожидать: он читал книги и задавал множество вопросов о культуре землян, а Тоёхиро отвечал терпеливо и настолько подробно, насколько хватало его собственных познаний и опыта. Но быть здесь, в гуще всеобщего празднества, было чем-то совершенно иным, чем невозможно проникнуться сухими фактами и рассказами. Джоске рассчитывал побаловать себя новой парой итальянских ботинок, но в обувном магазине вдруг передумал и не стал выпрашивать у Окуясу недостающие три тысячи йен. Вместо этого он купил новый клатч для Томоко, который идеально сочетался с подготовленным заранее кардиганом. Ниджимура так же добавил к пижаме кассетный плеер для своего отца, а Коичи накопил достаточно денег, чтобы привести Юкако в ювелирный и подарить ей маленькую, но элегантную брошь c аметистом. Лишь на выходе девушка заметила веточку омелы, привязанную к музыке ветра, и страстно поцеловала своего партнёра, прошептав, что вручит ему подарок позже, после совместного семейного застолья. Окуясу уже начал рыдать от зависти, и Джоске не упустил свой шанс утешить его: он обнял его и звучно расцеловал в обе щёки, заставив того раскраснеться и засмеяться. Им повезло встретить многих знакомых: Хаято, на удивление не такой угрюмый, как обычно, направлялся к кинотеатру вместе с мамой; Тамами курил у бара и взаимно флиртовал с какой-то женщиной; Тошиказу, гадкий коротышка, держался за ручку с первокурсницей и разглядывал аниме-фигурки за застеклённым прилавком; Юя скупал все сладости, на которые указывали его преданные поклонницы, а из его сумки торчала раскрытая книга «Enigma», украденная из библиотеки. Инопланетянина переполнял восторг: ему всегда нравилась Земля и её обитатели, но он никогда прежде не ощущал чужие положительные эмоции физически, словно ими пропитан сам воздух. Кроме того, он был озадачен, поэтому шёл позади всех, погружённый в свои мысли. Хигашиката замедлил свой шаг, чтобы сравняться с ним и спросить, всё ли в порядке. При этом с его лица не сходила самодовольная ухмылка. — А, Джоске-сан, всё хорошо, — Микитака, видя его счастливое лицо, не мог не улыбнуться в ответ. — Но скажите, пожалуйста, почему вы целовались под омелой? — Так это ж традиция! Если двое оказались под омелой, то они должны поцеловаться. Ну, это не наше, конечно, в Японии такого обычно не бывает. Сам удивился, что она где-то у нас висит. Хех, чудеса, да и только! — Джоске усмехнулся, но, увидев, как покраснел Микитака, вспомнил. — Кстати, а ведь башня ими прям увешена, даже издалека видно, и к тому мужику только ты постоянно ходишь. Неужто не знал? Блин, конечно нет! Да кто бы вообще стал… — Действительно, я не знал об этом, но теперь очень надеюсь, что мне удастся соблюсти традицию, — пришелец был так взволнован, что не расслышал последние два предложения и нечаянно перебил собеседника. — Вот как, понятно… — Хигашиката замолчал, чтобы свыкнуться с мыслью о настолько странной паре, как самозваный инопланетянин и бездомный, но быстро перестал воспринимать это как нечто противоестественное, поскольку сам был безнадёжно влюблён в полного идиота. Мысль о том, что они не так уж сильно отличаются друг от друга, подтолкнула его продолжить разговор. Он сам не заметил, как выложил ему все свои переживания: как он боялся повзрослеть и оставить мать одну; как он беспокоился за Окуясу, который каждый раз плакал у могилы брата и делал всё возможное, чтобы его обезображенный отец не скучал дома; как он иррационально злился на своего приболевшего старика за то, что тот не навестит его — а Микитака выслушал. Без комментариев и даже без междометий, лишь непрерывный заинтересованный взгляд — который, впрочем, не вызывал дискомфорта — давал понять, что он не пропускал мимо ушей ни единого слова. Да какая к чёрту разница, с какой он планеты? Джоске стало стыдно за то, как строго и несправедливо они вели себя по отношению к нему. Это Коичи настоял, чтобы они пригласили его сегодня, хотя сам едва ли говорил с ним лично. — Слышь, подходи к нам, если хочешь потусить. Теперь-то ясно, почему ты на вышке постоянно торчишь, но Канэдаичи наверняка поймёт, если ты не будешь с ним постоянно, не находишь? — Тоёхиро-сан говорил мне то же самое. Если это сделает его счастливее, то я и сам буду чрезвычайно рад узнать, чем ещё можно заниматься после школы. Путь до единственной кофейни, где для их компании нашёлся свободный столик, занял значительно больше времени, чем распитие молочных коктейлей и поедание десертов из праздничного меню. После этого настала ленивая пора прощаться, которая сопровождалась нарочито растянутыми пожеланиями и поздравлениями. Юкако нехотя напомнила Коичи об ужине, на котором будут присутствовать не только их родители, но и Рохан. Джоске и Окуясу также спешили домой, но любезно составили Микитаке компанию в поисках торта, поскольку знали, как сложно его найти в последний момент. Инопланетянин поднялся на башню лишь в девять часов вечера и оказался не единственным гостем: мальчишка двенадцати лет сидел в кресле и пил чай, прикрыв ладонью дыру в щеке. Протянув опустошённую кружку отшельнику, прислонившемуся на подлокотник, он вскочил на провод, раскачался и резво перепрыгнул к Микитаке. — Угощайтесь, Кен-сан, — Хазекура раскрыл перед ним пиццу, заметив его взгляд на коробке. — Ничё себе, «-сан», я прям взрослым себя почувствовал, — Оянаги хихикнул и взял кусочек, но отказался от напитков и десерта. — Не-не, спасиб, мне бежать надо. Пока, дядька, с наступающим! — он помахал Тоёхиро свободной рукой и быстро заскользил вниз по кабелю. — Расшибёшься! — крикнул отшельник, когда ребёнок прыгнул вниз с высоты. — Во дурак, опасно же, — пробормотал он, когда Кен уже со всех ног мчался по протоптанной тропе, едва прожёвывая сырную корочку. И лишь после этого к нему пришло осознание, что он вновь остался наедине с Микитакой, чья милая особенность обращаться на «вы» ко всем подряд ещё минуту назад заставила его прыснуть. Канэдаичи растерялся и застыл в неловком молчании, опасаясь показаться чрезмерно эмоциональным и сентиментальным от внезапного прилива тепла в груди. — Мне так жаль, — Хазекура, всё ещё далёкий от противоречивых человеческих устоев, стыдливо отвёл взгляд. — Не думал, что так задержусь, я вас подвёл в такую важную дату, пусть вы и говорили, что для вас это обычный день. — Ты хорошо провёл время? — Тоёхиро выразил искреннюю заинтересованность, но запнулся, испугавшись, что это могло прозвучать как упрёк. — А, ну, в смысле! Они не подкалывали тебя, как обычно? — Нет, совсем наоборот, было очень здорово. — Прекрасно, — отшельник произнёс это необычайно ласковым голосом, но выражение лица Микитаки не изменилось. Он подошёл поближе, слегка наклонился и протянул руки к его плечам, но потерял смелость на столь раскованный жест утешения. — П-послушай, тебе не нужно корить себя. Я бы понял, даже если бы ты вообще не пришёл, — он бы ни за что не признался самому себе, что мог обидеться, ровно как и в том, что слегка приревновал, увидев его днём издалека в компании Джоске и остальных. Микитака одарил его своей классической лёгкой улыбкой, и Тоёхиро с облегчением понял, что всё сделал правильно. Зимой было невозможно посмотреть телевизор, и прежде он узнавал о приближении праздников по украшениям, которые освещали Морио с наступления темноты. Рождество проходило неприметно, а о начале очередного года сообщали фейерверки в ночь на 1 января. Хотя даже в прошлой жизни, когда он был условно нормальным членом общества, его не волновало ничего, кроме длинных выходных. Бессмысленные корпоративные пьянки после утомительных смен на подработке, те же самые посиделки в баре после лекций, домашние застолья — если дети были открыты в своей жестокости, то при всём сезонном радушии взрослых ему было даже более одиноко и гадко. За этим неизбежно следовало похмелье, во время и после которого от былой доброты не оставалось и следа: коллеги ненавидели обсуждать с ним рабочие вопросы и считали его дотошным и унылым; сокурсников не интересовало в нём ничего, кроме возможности списать конспекты; безразличный отец и властная мать последнее десятилетие не встречали его дома и не желали спокойной ночи. В силу своей молодости и наивности он нуждался в любви хотя бы со стороны тех, кто вынудил его появиться на этот треклятый свет, но не получал её даже от тех, кто раздевал его под омелой. Микитака-кун, если бы ты только знал, какими непристойностями люди порой занимаются под такими ветвями, ты бы ни за что не повесил по одной на середине каждой балки, какими бы красивыми они тебе ни казались. Но подобные очаровательные неосведомлённости — это одна из причин, почему за такого, как ты, можно умереть без сожалений. Боже, причины, их так много, но я так одержим одним фактом твоего существования, что ни одна из них не имеет значения. Прости, что я часто сомневаюсь в тебе и в чистоте твоих намерений. Но какую только ложь о тебе я не выдумаю, чтобы сбежать от неисправимой чувственности, которую я сам приписал тебе, потому что глуп и болен. Это был самый сытный приём пищи за 3 года. После пиццы, торта, лимонада и эгг-нога Канэдаичи одолевала сладкая дремота, а монотонная речь Хазекуры, к малейшим колебаниям которой он внимательно прислушивался, усугубляла желание прижать его к себе, как ребёнок плюшевую игрушку, и провалиться в сладкий сон. — Тоёхиро-сан, уже полночь. Счастливого Рождества, — Микитака протянул ему свёрток. — Ох, блин, нет, не надо, пожалуйста! Мне и так дико неудобно за всё, что ты приносишь, а тут ещё и это! — ответил он, приняв подарок в свои руки по инерции. — Я настаиваю. Кроме того, я срезал этикетку и выбросил чек. Нарочно, — инопланетянин сказал последнее слово шёпотом, приложив ладонь к щеке, словно это был большой секрет, который надо говорить на ушко. — Хитрец, — промурчал Тоёхиро, умилённый такой доброжелательной выходкой. Он аккуратно развязал бант, развернул бумагу и обнаружил красный шарф. Шею, прикрытую лишь маской, обдало холодом, как будто некие высшие силы велели воспользоваться им сейчас же. — Это шарф для пар, однако одному с ним можно надёжнее согреться. Но пока я здесь, вы позволите? — голос слегка дрогнул. — Да, — Канэдаичи кивнул. Инопланетянин имел явную склонность к тактильному общению: приближался слишком близко, невзначай прикасался то к плечу, то к спине, мог приобнять — поэтому отшельник недоумевал, что именно его смутило, и быстро развеял возникший неприятный образ, как он может трогать обычного человека с доступом к полноценной гигиене. Для такого невинного ангела само слово «пара» в данном контексте может означать двух случайных людей, совсем не обязательно возлюбленных. Или же он чему-то научился? Но тогда зачем он это делает? Что, если все наихудшие предположения — правда, а Микитака — жестокий подросток, который играется с его чувствами? Нет, на удочку он не попадётся: опыт сделал его чёрствым и циничным, чтобы совершить такую глупость, как влюбиться. Все эти тревожные мысли роились у него в голове, но улетучились, как только оголённый участок кожи почувствовал мягкую пряжу. Шарф был туго натянут, они сидели вплотную друг к другу, их согнутые пальцы неудобно соприкасались, но Тоёхиро был тронут до глубины души. Безмятежность в единении, тепло, безопасность, безграничное тихое счастье, от переизбытка которого перехватывало дыхание — на третий десяток ему повезло пережить первое истинное рождественское чудо. В глазах стояли слёзы — из землянина, которые ещё минуту назад с фальшивой гордостью называл себя циником, вырвались слова, которые вот-вот станут началом чего-то, что разделит его жизнь на до и после, хотя она уже была разделена надвое с 15 июля. — Я… Господи, я не могу ничего сделать, чтобы отплатить тебе за всё! — он почувствовал на себе обеспокоенный взгляд и отвернулся. — Я поступил с тобой ужасно, просто непростительно, но ты добр ко мне. Так добр, как никто и никогда прежде. Я просто непозволительно счастлив. С-спасибо, — неуклюже закончил он. — Я тоже очень счастлив, но, Тоёхиро-сан, вы сделаете меня ещё счастливее, если перестанете так плохо говорить о себе, — Микитака накрыл его ладонь своей рукой и подогнул пальцы, нащупав твёрдые мозоли. — Действительно, наша первая встреча прошла не лучшим образом, но вы оказались удивительным человеком. Говорили, что терпеть не можете детей, но, похоже, Кен-сан отлично провёл время. Уверен, благодаря вам, он вовремя помирился с родителями и не испортил себе праздник, — теперь они смотрели друг другу в глаза, их сердца бешено колотились. Хазекура должен был передать часть своей любви к нему, но это было так болезненно, что признание перестало казаться плохой идеей, несмотря на страх быть отвергнутым. Да, он бездомный и, может, странный даже по меркам инопланетян, но это был лучший слушатель, единственный, кто не отрицал его происхождение. Хотя дело было ни в этом, ни в гостеприимстве, ни во внушительном мускулистом теле. Это был просто он. — Я чувствую между нами особую связь, основанную на доверии и ряде счастливых случайностей. Это сложно объяснить, но я рад, что мой самый дорогой человек — это вы. — Т-ты такие вещи не говори! Взял, довёл меня до слёз, дурачок, — Тоёхиро шмыгнул носом и вытер глаза свободной рукой. Ему не нужно было ничего анализировать, чтобы поверить в искренность столь смелого заявления: такие слова нарочно не придумаешь. По крайней мере, ему отчаянно хотелось ненадолго позволить себе так думать. Конечно, у него были проблемы и ему следовало обратиться за помощью задолго до возникновения идеи устроить дом на полном самообеспечении, но у него не было галлюцинаций. Хотя кто знает, что могло произойти в его голове от изоляции и невозможности выбраться? Может, Микитака был щедрым подарком его собственного мозга, чтобы не сойти с ума? Пальцы сжались на его руке, как будто убеждая в обратном. Теперь они непринуждённо обсуждали планы на Новый год: какие желания загадать на даруме, как украсить башню, что съесть, в какие традиционные игры сыграть. Хазекура мельком взглянул вверх, проверив, сидят ли они точно под омелой, при этом он выглядел растерянным и несколько тоскливым. Канэдаичи не придал этому жесту значения, предположив, что он был раздосадован отсутствием своей приёмной матери, которая уехала на горячие источники. — Что-то случилось? — Я хочу попросить вас об услуге, — осторожно начал Микитака, его щёки теперь были розовыми не только от мороза, — и попросить прощения: я не знал о традиции, связанной с омелой, когда приносил украшения. Но после разговора с Джоске-саном я не могу перестать об этом думать. Можно вас поцеловать? — Микитака-кун, если хочешь понять, что это такое, тебе лучше найти кого-то более подходящего, — сказал Тоёхиро обиженно. — Ну, знаешь, моложе и красивее. — Это не исследование, я хочу сделать это с вами, потому что это вы. А вы в разы младше меня и гораздо привлекательнее, чем вам кажется. Так что, пожалуйста, дайте мне ответ. — Насколько я помню, согласно этой традиции, разрешение не требуется, — это был намёк. К сожалению, недостаточно толстый. Ну кем нужно быть, чтобы от такого отказаться? Канэдаичи был вынужден произнести самое откровенное, что ему когда-либо доводилось говорить. — Не думаю, что тебе понравится, но, если ты считаешь нужным, делай со мной всё, что захочешь. — Я бы ни за что не стал вас принуждать, — не отпуская руку, Микитака придвинулся к нему ближе. Кивок стал разрешением к действию. Нижняя губа к нижней, верхняя — к верхней, нос — к носу. Неудобно, неловко, непонятно, неописуемо заманчиво, непозволительно мало. — Мне понравилось, однако жаль, что я чувствовал резину, а не ваши губы. — Ишь какой требовательный! — пробурчал Тоёхиро, признавший своё поражение в те заветные секунды: он любил его. Любил с самого начала, любил все эти полгода, лучшие в его жизни. Это не было временным помешательством. И это был совсем не тот вздор, который происходил в его прежних романах, когда ему лишь казалось, будто у него были какие-то чувства, а уже через считанные недели он едва заставлял себя пойти на очередное свидание. Это было нечто настоящее и непоколебимое, то, с чем он и в самом деле умрёт, даже если трогательные слова про особую связь окажутся заблуждением или злой шуткой. И как бы это ни было порочно, каким бы дегенератом его это ни делало, он больше не убегал. Ему нужно было сделать хоть что-то, чтобы избавиться от незавершённости, чтобы Хазекура перестал смотреть так взволнованно и выжидающе, чтобы всё это перестало выглядеть так двусмысленно и взаимно. «Я удовлетворю твоё любопытство и после этого приму любой удар», — подумал он, задрал маску до носа и крепко поцеловал его в щёку. — Колется, — Микитака издал смешок, когда щетина коснулась его лица. — П-прости… — Нет, всё хорошо, — он несколько раз провёл пальцами по грубым рыжим волоскам, то надавливая, то ослабляя напор. Резина лишила Тоёхиро зрения, дырочки для ноздрей съехали, он стал выдыхать ртом, обдавая жаром его лицо. Инопланетянин заботливо снял маску и натянул кепку обратно на голову, чтобы не дать ему замёрзнуть. — Мы можем повторить? Тоёхиро вновь молча кивнул, но до него с опозданием дошло, что Микитака теперь так любовно гладил и разглядывал его настоящее лицо, улыбался, получая неподдельное эстетическое и тактильное удовольствие. Он собирался что-то спросить, но забыл, что именно, когда они наконец-то смогли полноценно прочувствовать друг друга. «Я не уродлив?», «Почему ты всё ещё хочешь этого?», «Мы точно сможем притворяться, будто ничего не было?» К чёрту всё! Он поддался порыву и слегка сдвинулся вниз, чтобы прихватить его нижнюю губу своими и слегка втянуть. Когда он отстранился со сладким влажным звуком, то услышал восторженный вздох и: «Ещё раз, пожалуйста». Но и этого было недостаточно: они менялись ролями и поочерёдно целовали друг друга снова и снова. Губы таяли на губах, каждый новый поцелуй сопровождался большей смелостью и страстью, чем предыдущий. Это изначально не было желанием соблюсти традицию ради самой традиции, и после самого первого раза это перестало быть невинной шалостью двух развеселившихся друзей. Они уже были возлюбленными. — Я не смогу ждать целый год, чтобы поцеловать вас снова, — с грустью сказал Микитака, когда они окончательно отстранились друг от друга, чтобы отдышаться и умерить пыл. — Я тоже, — только и смог ответить Тоёхиро. По-прежнему укутанные тёплым шарфом, теперь они держались за руки, переплетя пальцы. От переизбытка впечатлений в головах было слишком пусто, чтобы признаваться в любви прямо сейчас, и они негласной договорённостью отложили этот разговор на утро, когда придётся попрощаться. Они сидели в тишине, вместе наблюдая издалека за шумным бодрствующим городом. Отшельник не знал, что в следующем году омела будет висеть над креслом в жилой зоне, и не представлял, сколько ещё рождественских чудес ему предстоит пережить не только на башне, но и за её пределами, а инопланетянин, прислонившись к его плечу, только об этом и мечтал.