* * *
…но в грудь вонзаются тяжелые орочьи стрелы — одна, две, много стрел, — и мир темнеет, и шум Андуина все громче, и единственное, о чем жалеет Боромир перед смертью, — что говорит с Арагорном, а не с Фарамиром. Хоть и похожи они — будущий государь и младший сын наместника, — но все не то, не к душе и не к сердцу. — Гондор, — говорит Боромир, задыхаясь. — Мой народ… Мой… «Брат», — хочет добавить он и забирает слово с собой последним вздохом. Тайна остается цела, а Фарамир — одинок.* * *
Но восточный ветер нынче дышит в Гондоре полной грудью, и его душный шепот рассказывает Фарамиру все, что он хотел знать, — о битве на Амон Хен, о разрубленном роге и сломанном мече, о водопадах Рэроса. Не медом — тленом несет от полей Итилиена в этот час, и приказание отца отвоевать Осгилиат звучит в ушах не смертным приговором, а нежданной и темной радостью. Только сейчас понимает Фарамир, что самая большая их тайна была для отца открытой страницей, только сейчас догадывается, как велика его любовь к сыновьям. Дэнетор отпускает его к брату, принимая на себя одного все тяготы предстоящей войны, и Фарамир склоняется перед ним с молчаливой благодарностью за этот бесценный дар и вдвойне — за понимание. И лишь примеру отца он следует, возвращаясь, когда государь призывает его из благостной тьмы. Гарь от костра Дэнетора мешается с итилиэнским медом, и дышать трудно, но надо. Но воды Андуина в глазах правителя Итилиэна навсегда остаются кровавыми, как солнце на закате, а время — медленным, словно ползущая улитка.* * *
В час, когда Фарамир чувствует близость навечного прощания с Итилиэном, на его пороге бесшумно возникает неожиданный гость. Фарамир склоняет голову. — Приветствую тебя, кто бы ты ни был, эльф. — И я приветствую тебя, родич, — говорит Кирдан-корабел и добавляет в ответ на изумление в глазах человека: — Неужели ты никогда не догадывался? Ведь в тебе, как ни в ком другом, проявилась века спустя эльфийская кровь, некогда привнесенная в ваш род. Фарамир качает головой. — Никогда. Хотя брат порой и сравнивал меня с Перворожденными. …И снова он возвращается в медовый и цветущий Итилиэн, и Боромир идет рядом, словно и не было этих лет, Эовин и детей, правления и старения, словно Великое Море не поглотило некогда лодку с телом воина и оружием его врагов, словно брат и сейчас стоит за спиной, недоверчиво слушая эльфа. — Ты мой дальний потомок, Фарамир из Итилиэна, — продолжает Кирдан, и в его глазах солнце пробивается сквозь серую мглу. — Сейчас твои дни близятся к концу. Но на исходе месяца из Гаваней уходит корабль, и на его борту есть место для тебя. — Валинор? — неверяще спрашивает Фарамир. Мечта для эльфов, сказка для людей, легенда, без которой жизнь в Средиземье стала бы темнее. Неужели?.. — Фродо отправится на этом же корабле, — добавляет Кирдан. — Братству тяжко далась разрушение Кольца. — Я знаю, — отвечает Фарамир — ему ли не знать цену того братства? Он и сам не поступил бы тогда иначе, чем брат, — воин Гондора, защитник Средиземья, но сейчас печаль долгой жизни средь медовых полян Итилиэна тяжким грузом лежит на плечах, и Валинор зовет его — беспечальный Валинор, где жизнь становится воспоминанием, а любовь… Фарамир не знает, чем она становится в Валиноре. И не хочет узнавать. — Я благодарен тебе, — отвечает он Кирдану, — но любой путь, каким бы он ни был, стоит пройти до конца. Я уйду из этого мира тем, кем и пришел в него. Кирдан, кажется, вовсе не удивлен. Он кланяется Фарамиру, как равному, и выходит. В высокое окно замка видно, как уезжает эльф. Итилиэн цветет, и в сладости его цветения Фарамир уже ощущает дух тления. Его время все ближе, и страх взглянуть в лицо судьбы мешается с надеждой. Никто не знает, куда уходят люди после смерти, но, может быть, где-то там, за пределом круга жизни, Боромир ждет его? И если так, пусть ожидание не будет напрасным.