***
Пит уже четыре месяца находился в ремиссии. Он смог наконец разобраться в себе, начать относительно нормально питаться, восстановиться в университете (все же последний курс!) и немного набрать вес. Но все равно его ноги выглядели ну очень тонкими, мышц не было почти совсем, а осунувшееся носатое лицо с непроходящей рожей запойного алкоголика до сих пор выражало крайнюю степень злобы и отчаяния. Он, может, и был бы рад снова нормально жить и общаться, да только не с кем. Университетские приятели никогда не были против выпить с ним, но, когда стали все чаще и чаще приглашаться на разгромные пьянки, когда их встречали пустой холодильник, настоящая баррикада из бутылок и здорово исхудавший Пит, что в одно рыло выпивал бутылку вина и тянулся за следующей, совершенно не закусывая, постепенно свели общение с Питом на нет. — Да ты внатуре алкаш, Пит, от тебя перегаром уже за милю несет, — втолковывала ему Карен. — Нам уже страшно с тобой! Ты или сидишь, тупо смотришь в стену и кусаешь губу, или бросаешься на нас со стулом… Извини, но тебе реально пора в дурку. После этого разговора Таунсенд, придя домой, долго смотрел на себя в зеркало. Возможно, нормальный Пит увидел бы там узника Бухенвальда, а ненормальный Пит видел провисающий второй подбородок, складки на жирном выпирающем животе, напоминающие гусениц, отвратительных мерзких гусениц, и жирные ляжки, трущиеся друг о друга и забавно трясущиеся при хотьбе, как желе. Голова кружилась от голода (юноша не ел с утра) и похмелья, поэтому брюнет, шаркая замерзшими костлявыми ногами, поплелся на кухню, где пил обжигающе холодную минералку, стараясь поудобнее устроиться около батареи. В тот же день Пит взял академический отпуск, записался к психотерапевту и осушил еще литровую бутылку водки, смешанную с колой зеро. До часу ночи он вкалывал, будто решив перевыполнить норму профессионального спортсмена-бодибилдера в черырнадцать раз, как советский Стаханов, пока не свалился от усталости и не заснул на грязном липком полу.***
Восьмой час. Скоро кафе закроется. Роджер внимательно осматривает посетителей. Две красивые девушки, смеясь, попивают латте. Семья празднует День рождения, на двух столах — сэндвичи, кусочки пиццы и огромные сладкие коктейли. Брюнет в шляпе и очках судорожно печатает сообщение на ноутбуке, даже про свой кофе забыл. Хлопает дверь, с улицы тянет морозом. — Какао с маршмеллоу и шоколадный маффин. — Коробку пончиков и зеленый чай. И горячий шоколад, пожалуйста. — Ягодный чай, пожалуйста. Без сахара. Роджер принимает заказы, внимательно осмотривая посетителей. Ненакрашенная девушка с глазами цвета яркой хвои, компания подростков, выглядящих старше Долтри лет на десять. Последний привлекает внимание схожестью с бомжеватой носатой кочергой. — Пожалуйста, Ваш заказ. — Спасибо, — кочерга устало, но совершенно искренне улыбается и отбывает за дальний столик. Долтри очарован его улыбкой, кроткой и ласковой, и глазами — припухшими и очень светлыми. А еще он чрезвычайно высок и худ, и Роджеру интересно, не собирается ли он взять что-нибудь из еды. Впрочем, это не его дело. Та девушка тоже не взяла ничего из еды, и ничего. «Не твое дело» — твердит мозг. «Твое, твое!» — почему-то сужорожно стучит сердце. Но Долтри не собирается кричать на все помещение, ведь люди могут не так понять и обидеться. Поэтому он гипнотизирует взглядом темный затылок, решая, что предложит его обладателю хотя бы кусочек пирога, если тот вернется. И он возвращается. Кафе к тому времени уже почти пустое. — Какао, пожалуйста. Без сахара. — Хорошо, — поворачивается к стойке Роджер. — Обычное молоко, кокосовое, овсяное? — Обезжиренное, — хрипло бормочет посетитель, и его впалые щеки краснеют. — Вы знаете, у нас проходит акция, — Долтри нагло врет кочерге в глаза. — Какао на обезжиренном молоке и кусочек морковного пирога. Бесплатно. Чистые голубые глаза расширились и в панике забегали по сторонам. Парень нахмурился и опустил взгляд. — Я… Э-э… Да, хорошо, давайте. Он получает какао и пирог и, сгорбившись, уходит за свой дальний столик. Роджеру больно смотреть на его тонкие ноги в черных брюках-дудочках и руки, скромно выглядывающие из рукавов огромной коричневой рубашки, совершенно не скрывающей его очевидную худобу. Оборачиваясь назад, чтобы посмотреть на часы, Долтри случайно бросает взгляд на баночку для чаевых. Там лежат несколько монеток и небольшая картофелина. Блондин достает ее и сурово смотрит на худого парня. Тот оборачивается, ловит его сердитый взгляд, вжимает голову в костлявые плечи, но потом на губах расцветает робкая улыбка, щеки заливаются трогательным румянцем, и парень бесшумно смеется прямо Роджеру в лицо. Сердце Роджера пропускает удар и падает куда-то вниз. Тук-тук-тук.***
Таунсенд хихикает, проворачивая ключ в двери. Сердце радостно бьется и трепещет, как в тот первый день, когда он увидел крошечного кудрявого работника кафе, куда зашел после консультаций в психдиспансере и наркологии. У него была с собой картошка. Психолог говорил, что она ему понадобится для каких-то махинаций типа определения своего внутреннего «я». Пит не помнит подробностей; он помнит лишь нарисованную им рожицу на шкурке и блондина-официанта. Он помнит свой первый заказ (ягодный чай без сахара), помнит песню, звучавшую из динамиков залитого солнцем полупустого кафе (Stray cat blues), помнит имя на бейджике (Роджер), помнит, что кафе находится недалеко от диспансера и что Роджер ему сразу понравился и сердце восхищенно забилось, заискрилось. Он подкупал своим обаянием, улыбкой, пышными кудрями, наверняка очень мягкими и пружинистыми, и какой-то светлой и теплой аурой. Будто у него внутри светило маленькое горячее солнышко, разбрызгивающее свои легкие греющие лучи в диаметре полутора метров минимум. И Таунсенду сразу захотелось зарыться, согреть свои холодные руки в его волосах, узнать Роджера, почувствовать его. Но в итоге он просто подкинул картошку в банку для чаевых, когда официант отвернулся, надеясь, что он поймет намек. А еще он накорябал на ней номер телефона. Но Роджер так и не позвонил, и Пит сник. Но Пит был бы не Пит, если бы сдался просто так. На следующий день Таунсенд опять зашел в кафе, но, увидев за стойкой грузного брюнета, сразу же вышел. Так парень проходил недели две и выяснил, что Роджер работает через день с восьми до десяти… И все. Следить за ним он не хотел, да и не мог бы, ведь он худ и слаб, и ходит медленно, как старый-престарый дед, а официант всегда бодр и весел, ходит быстро, небольшим пружинистым шагом. Наверняка занимается спортом, а не фигней, как Пит. Дверь захлопнулась. Пит прошлепал в комнату и завалился на кровать с блаженной улыбкой. Заметил все-таки.***
Высокий и худой юноша забирает свой любимый ягодный чай и коробку с пончиками, на которую — Долтри готов поклясться — смотрит с некоторой опаской, и медленно идет за свой любимый дальный столик у панорамного окна. Роджер подпирает спиной стену, исподлобья наблюдая за парнем. Тот осторожно берет горячий стаканчик, подносит к большому носу и с наслаждением вдыхает сладкий и чуть-чуть кисловатый запах лесных ягод. Потом аккуратно дует — всегда четыре раза, Роджер запомнил, — и только потом, прикрыв глаза, отпивает. Маленький рот растягивается в довольной улыбке, и Долтри не выдерживает — тоже улыбается, поправляя лезущие в лицо волосы. Он не бесится и не бегает от себя: ему нравится этот человек, и Роджеру хочется узнать его поближе. Особенно — про картошку. Когда крышка коробки откидывается, Долтри мигом прячет лицо за какой-то газетой, еле сдерживая смех. Он слышит медленные шаги и ощущает, как кровь приливает к щеками. И предвкушает недоумение на лице парня, вызванное его подарочком в небольшой сиреневой коробке. — Меня зовут Питер, — произносит мелодичный голос над ухом, — но ты можешь звать меня мужем. Такого Роджер, честно, не ожидал. — Чего? — только и выдавливает он из себя. Парень лишь легко улыбается: — Того. Я подожду тебя. Питер просиживает до закрытия кафе и они с Роджером идут гулять. Блондин внимательно слушает, увлеченно рассказывает, звонко смеется и периодически забегает вперед, впрочем, быстро возвращаясь. Питер гордо вышагивает своими журавлиными ногами, и лишь изредка по его лицу проходит судорога, сгоняя улыбку, и он останавливается и прислоняется к стене или садится на лавочку. Тяжело, глубоко и как-то редко дышит, пугая Роджера. — Давай провожу! Роджер, придерживая его за руку — хотя к тому моменту, когда они подходят к дому Питера, их пальцы оказываются переплетены, — доводит парня до дома и заходит вместе с ним. Дом Пита встречает его полной темнотой, и они, не включая свет, не прощаясь и не раздеваясь, сразу падают на широкую заправленную кровать. Роджер осторожно обнимает Пита со спины, чувствуя всю его ужасающую хрупкость, и пробегает пальцами по выступающим ребрам. Пит издает раздраженный смешок: — Щекотно. — Что с тобой происходит? — шепчет Долтри. — Теперь все хорошо, я просто сегодня устал. Правда, — юноша поворачивается к нему лицом. И почему-то Роджер верит ему. — А почему ты мне картошку подкладывал? — Потому что ты картошка. Если бы Пит секундой ранее не поднялся, чтобы взять с кресла плед, то точно получил бы в нос. — Почему картошка?! — Ты маленький и бугристый. Но милый… А если серьезно, то картошка в банке для чаевых — предложение. Смекаешь? И Роджер Долтри понимает, что, возможно, совершает самую большую глупость в своей жизни. Но натягивает на себя и обнимающего его Пита одеяло и просто отвечает: — Да. Мы пройдем все вместе. Ответом служит тихое сопение. Блондин тихонько смеется и зарывается рукой в короткие темные волосы.