И как это понимать, Чейз?

Я даже не помню, что именно пил, и это абсолютно ничего не значит. Это плевать, пока кровь горячая. Это было что-то высокоградусное и явно недешёвое. Это было что-то из того, что уносит с двух бокалов. Меня унесло. И пускай. Рождество. Пускай будет сраное волшебство. Только по-взрослому. От моего уже кружится голова. У моего есть руки, голос, чуть отросшая щетина, потому что, блять, КА-НИ-КУ-ЛЫ и никаких пересдач у грёбаных студентов, которых я уже тихо ненавижу, а скоро и вовсе начну кричать, пара штук татуировок и ель в квартире. Последнее, наверное, из-за пасынка, но не наплевать ли? Всё равно клёво. Мне такую и поставить негде. Воткнул тридцатисантиметровую из супермаркета на стол – вот тебе и всё праздничное настроение, а у него тут полный фарш. Все огоньки и шарики на месте. У него тут можно и свечи расставить при желании. Только не позволит. Потому что «Отъебись, Тони, ожоговый центр и без тебя переполнен в праздники». Всё-таки некоторые вещи никогда не меняются. Ни-ког-да. Он всегда будет такой брюзга, засунутый в сексуальное тело, а я всегда буду это самое тело провоцировать. И получать за это по заду. Да-да, пожалуйста, почаще бы. Согласен даже в качестве подарков на грядущие праздники и просто так. Я вообще не очень притязательный. И очень сговорчивый. Особенно когда немножко пьяный и насквозь пронизанный духом грядущих праздников. Увы, пока только ими, но это ненадолго. – Знаешь, – цепляюсь за его оказавшуюся так близко для рук шею и шепчу на ухо, успев его ещё и прикусить, – я тут подумал о том, какое же забавное слово «пронизывать». Чейз ничего не говорит в ответ, только щекотно дышит мне в шею и пытается нашарить маленькую смешную штуку, врубающую в коридоре свет, наощупь. У него ничего не получается, и мне от этого ещё смешнее. Я всё ещё в куртке, но рубашка расстёгнута на треть. И почему-то снизу. Он тоже не сильно отстаёт. Тоже в обуви и пальто, но без брючного ремня, который я успел выдернуть. Мы пока ещё оба приличные примерно процентов на семьдесят. Приличные и только-только вернувшиеся со своего человеческого свидания очень-очень далеко от дома. И хрен знает как я не залез к нему в штаны ещё в такси. Исключительно потому, что он бы убил меня. Взглядом прямо на месте. Пришлось быть очень приличным прямо до порога. Прямо вот до того, как перенёс за него ногу и захлопнулась дверь. Теперь можно всё. Можно отсосать у него, не раздеваясь, или, скажем, попробовать по-быстрому прямо тут, но он же скучный, он же, блин, не позволит… Он уже меня распаковывает и тащит под свою ёлку. Или куда-то туда. Консерватор, блин. Выбираюсь из обуви, покорно тащусь туда, куда тянут, по дороге успеваю схватить за плечи, повиснуть на них, поцеловать ещё раз, ослабить узел галстука и глупо хихикнуть от шлепка по заднице. У него даже пахнет прикольно. Хвоей, воском, цитрусовыми и ещё чем-то сладким. Может быть, корицей, а может, чем-то, смахивающим на имбирь, – не разбираю за его набившимся мне в нос парфюмом, но всё равно прикольно. Будоражит. – Классно тут у тебя. – Обвожу взглядом потолки, на секунду задерживаюсь глазами на медленно стекающей вниз инсталляции на шторах. – Гирлянды. Прямо как в детстве. – Я тебя вообще-то раздеваю. – А вот тут врёт. Только тискает. Гладит по спине и явно тянет. – Можно не говорить о своём детстве? – А что? Боишься, что упадёт? – дразню тут же и, изогнувшись в его руках, подаюсь назад, чтобы показать ему кончик языка. – Проблемы с потенцией, старичок? Хмыкает мне в ухо и вместо ответа хватает за запястье, оставив на моей пояснице только одну руку. Сильно сжимает его, явно наслаждаясь тем, что может обхватить полностью, и тащит вниз. Прижимает к своему паху и недвусмысленно предлагает проверить самому, что там у него и как. – Ладно, я признаю, что пациент скорее жив, чем мёртв. – Ты так заигрываешь или нарываешься? – Я не знаю, профессор? – Втягиваю голову в плечи и напускаю на себя испуганно-виноватый вид. – Здесь есть правильный вариант? Подмигиваю ему и, разумеется, получаю самую ожидаемую реакцию в ответ: – Ещё один тупой вопрос, и я тебя пересажу за заднюю парту. Ух, какой строгий, аж ноги подводят. – Пересади меня лучше к себе на колени, – предлагаю, покусывая свои губы, и тут же, пробежавшись пальцами по вороту его рубашки и расстегнув его, хватаюсь за появившиеся отвороты. – Кстати о коленках… Давай-ка, сюда. Тащу на себя, разворачиваю так, чтобы за его спиной оказался широкий диван, и, наступая, заставляю пятиться. – Пойдём открывать подарки. – Усаживаю и тут же забираюсь сверху, нависая и укладывая ладони на плечи. – Давай расстёгивай, – взглядом указываю на то, что именно нужно расстегнуть, и Чейз расплывается в усмешке. Что поделать, не один я тут пошлый. – Хочешь сказать, что мой подарок?.. – не договаривая, проводит взглядом по моей груди и животу, виднеющемуся из-за высвобожденных из петлиц пуговиц – что поделать, мы сегодня оба очень приличные – и останавливается им на моей ширинке. – Ага… – подтверждаю и терпеливо замолкаю до того момента, как он отцепится от моих боков и разберётся с застёжкой. Я бы мог поехать и в джинсах, да только у них посадка ниже, такое не припрячешь. Такое, зелёное, где надо дорисованное и покрашенное. Со звездой почти под пупком и ветками. Я больше трёх часов потратил на этот сраный недободиарт и то, чтобы приклеить грёбаные шарики-стразы. Я очень-очень старался. И, кажется, мои старания оценили. Чейз даже замолчал, оттягивая мои штаны пониже, чтобы присмотреться. Дожидаюсь, пока налюбуется и поднимет голову. – Можешь поискать внизу, под ёлочкой. Забавно, правда? А это к ёлочке, – запускаю пальцы в карманы и, опасно отклонившись назад, чтобы вытащить сразу всё, что там лежит, протягиваю ему внушительный тюбик смазки и самопальные купоны на всякие милые штуки типа минета со связанными руками, трёх часов тишины, секса с кляпом, секса под ёлкой и так далее. Внушительная пачка получилась. На любое настроение. Даже на просто поспать есть. – И ты всё это таскал с собой? – Перебирает бумажки, и его брови поднимаются всё выше и выше. – Весь день? – Угу. У меня вместительные карманы. Охуенные брюки. Обожаю. Надо было начать ценить их раньше на пару лет. – Да что ты говоришь. Откладывает пачку вместе с тюбиком в сторону, и мне даже немного обидно за то, что не поинтересовался, как я всё это распечатывал. Тайно. Тихо. На рабочем принтере. – Теперь ты, – с нажимом провожу ладонями по его груди и, разгладив все появившиеся на ткани складки, спрашиваю, почти впечатавшись в его нос своим. – Где мой подарок? – Я… Я не успел. Прости, малыш. Озадаченно моргаю и смотрю на его пустые ладони, которые ещё секунду назад были на моих коленках. – Ты прикалываешься или что? – Нет. – И смотрит совсем серьёзно. С непроницаемым лицом. – Не прикалываюсь. Правда, что ли?.. По-настоящему всё?.. – Чейз, ты меня разводишь? – В моём голосе надежды куда больше, чем упрёка. В моём голосе, блин, одна обида и никакого наезда. Я нихуя не врубаюсь. – Мне сейчас посмеяться или что? Смотрю на него очень-очень внимательно, как ни на один рабочий график или схему не смотрел, опасаясь, что упущу какой-то тайный знак или полуулыбку, но… их просто нет. Он не прикалывается и не подтрунивает надо мной. Вообще нет. Пиздец. – Я не успел купить тебе подарок. Возьмёшь наличкой? Зато пытается отшутиться. Очень тупо пытается. – И сколько предложишь? – Мой голос падает примерно на пару пропастей. Даже не думал, что он может стать таким низким. – Погоди, я сейчас сам гляну, чего там по среднем тарифу у не очень потасканных индивидуалок. Я же ещё не очень потасканный? Прикрывает левую часть лица ладонью и правой тянется к моему. – Тони… – зовёт, но отбиваю его пальцы. Не позволяю никаких «ты передёргиваешь». Ничего подобного, нет. – Что? Очень? Не заслужил брелока на ключи? Чтобы на меня потратили три секунды на кассе? – Тони, прекрати. – Сраное рождество, Таннер! У тебя был по крайней мере месяц, чтобы купить мне какую-нибудь хуйню, а ты… Ладно, забыли. – Затыкаюсь, пытаюсь справиться с собой, запихать нахуй подальше в задницу все обиды и просто вернуться к тому, что делал, заставить себя смазать всё это дерьмо в сознании и хотя бы потрахаться нормально, не портить херовы выходные, но… Но только наклоняюсь к нему, схватив за шею, как понимаю, что не могу. Не могу поцеловать. Я не хочу сейчас его целовать. Обида слишком душит. – Или нет. Хуя. Поверить не могу. Знаешь, год назад я бы такое ещё сожрал, но сейчас… Толкаюсь от его плеч, пихаю его к спинке и поднимаюсь на ноги, успев прихватить собирающиеся повиноваться банальной силе притяжения штаны. Застёгиваю пуговицу и, дёрнув молнию вверх, беспомощно развожу руками. Я просто не знаю, что мне ещё сделать. И куда деть и себя, и эти руки. Ощущение того, что меня и наебали, и уебали тоже. – Счастливого праздника и всё такое. Смотрим друг на друга с десяток секунд, и я уже делаю шаг назад, как он отмирает и поднимается на ноги. – Стой! – Нет. – Пытается ухватить меня за рукав, но не успевает. Буквально вытягиваю свои пальцы из его. Никаких «стой». Мне не пять, я в курсе. Мне даже не пятнадцать, но это нихуя не значит, что обида не душит. – Я не могу. Я не могу поверить! То есть вот настолько на мне хер лежит, да? Ты меня ебёшь-то вообще почему? Удобно? Привык? Никого больше искать не нужно?! Вечер быстро перестаёт быть клёвым. Буквально в одно мгновение всё катится к чертям. Только что было хорошо, моргнул – и выяснил, что нихуя не значу. Счастливого рождества! Попытайся не обляпаться, посасывая сахарный петушок! – Тони, ради всего святого, захлопни рот до того, как наговоришь то, о чём потом пожалеешь, – просит с нажимом, но всё-таки просит, надо же. Не приказывает, не орёт на меня, но мрачнее мрачного. Ещё бы, сука! – Ты мог, блять, купить мне сраную свечку в коробке или нет?! – срываюсь на крик, и он отвечает мне тем же. – Я купил! – он отвечает мне тем же, и я от неожиданности втягиваю голову в плечи. Просто потому что… что? – И тогда я вообще нихуя не понимаю, – сдаваясь, развожу руками и ощущаю себя идиотом. Может быть, потому что я торчу посреди комнаты в по-дебильному недорасстёгнутой рубашке. Может быть, потому что устроил истерику, которую мне не дали закончить. Может быть, ещё почему-то. – Если ты мне что-то купил, то смысл говорить, что не купил?! Таннер, блять?! Я не прошу. Я, нафиг, требую объяснений. Они мне пиздец как нужны. Вот прямо сейчас. Пока сраные мартышки не начали бить в моей голове «джингл белз». Очень невпопад и литаврами. Чейз кривится, явно борется с желанием отвернуться, но ограничивается тем, что трёт лицо, тем самым закрывая его половину, и пытается ещё раз. Съехать пытается, переводя всё в какую-то несмешную шутку! – Может, ты реально лучше возьмёшь наличкой? Ага. Да. Сейчас. Только гляну, что там со стоимостью средних презентов по стране. Видимо, что-то такое и отражается на моём лице. Наверное, не особо и рассчитывал, заводя все эти мутные попытки. – Я, признаться, не могу понять, чем думал, когда… – Обрывает сам себя и, поджав губы, качает головой. Мне уже хочется его слабенько шлёпнуть по чему-нибудь за эти непонятки. Или не слабенько, если не прекратит так тянуть. – Так. Показывай. Мне нужно разобраться. Увидеть своими глазами. Иначе тут никак. Иначе вообще теряюсь с вариантами. Мне что, щупать, что ли? Только Таннер выглядит так, будто сомневается. Очень так всерьёз. Протирает глаза, нарочно горбится, чтобы я не заглянул ему в лицо, и… блять. Он реально сомневается. По-настоящему. – Я даже не… – Так. – Какие «не знаю»? Когда я уже устроил мини-истерику и успел поверить в то, что меня тут не любят и вообще всё пиздец и только под колёса велосипеда? Не знаю я никаких «не знаю». – Тут есть моя коробка? Или это всё праздничная мишура для мелкого? – Киваю в сторону «праздничного угла», который наверняка и декорировался-то под понукания ребёнка. Ребёнка, с которым я даже успел позаниматься, надо же. – Есть. Круто. Киваю и, не дождавшись дальнейших указаний, подпихиваю его ещё: – Отлично. Какая? Заталкиваю руки в опустевшие карманы, и он вдруг откидывается назад, на диванную спинку. Улыбается одновременно и виновато, и как-то обезоруживающе, что ли. Как человек, который уже сдался, но не в плохом смысле, и собирается просто наблюдать и, может быть, даже наслаждаться. – Ты будешь орать вдвое громче, – обещает мне в итоге, и интрига становится только больше. Интрига разрастается и грозится заполнить собой всю комнату. – Ты мне надувную бабу завернул? – Даже не знаю, попытка пошутить это или нет. – Банку с дыркой? – Что? – Ну, мастурбатор, – уточняю, и судя по тому, как сводит брови, нужно ещё и показать. Руками вот хотя бы. – Это такая штука, похожая на… – Спасибо, я понял. – Начинаю объяснять, и он обрывает меня до того, как успею увлечься. – Нет. В том-то и дело, что нет. Но, судя по всему, чего-то подобного ты и ждал. Начинаю думать, что я действительно для тебя слишком старый. Так. Я нихрена не понимаю. Совсем нихера. Так и замираю, не двигаясь, с выражением крайней озадаченности на лице. Потираю переносицу и дохожу только до того, что мне, чтобы во всём разобраться, всё-таки лучше увидеть своими глазами. Ну, то, с чем он вдруг решил слиться. С чего-то вдруг. – Так. Какая. Коробка? – делаю большие паузы между словами, и Чейз, вот этот самый Чейз, который заставлял меня чуть ли не ссаться, когда только начал вести свои первые лекции у моего курса, неопределённо морщится и отводит взгляд. Медленно снимает маленькие запонки с манжет и закатывает рукава. Только после указывает взглядом на украшенное по всем правилам искусственное дерево в углу комнаты и скупо поясняет: – Большая. Ок. Большую вижу. Можно без дальнейших инструкций. Сейчас мы во всём разберёмся. Сначала открою, а потом уже «орать» или «не орать». Ну в самом деле, что он мог туда запихать? Хер на батарейках? Какие-то стимуляторы? Набил ящик пятьдесят на пятьдесят презервативами со странными надписями? Опускаюсь на колени и сбоку – под искусственными ветками такую всё равно не протащить – вытягиваю коробку. Тяжёлая. – Это точно мне? Ты не решил в последний момент пожертвовать, скажем, железной дорогой своего?.. – «сына» не договариваю, потому что, обернувшись через плечо, не нахожу его в комнате. Видимо, свалил на кухню или, может, в спальню, к шкафу, чтобы раздеться нормально. Или от меня свалил. От моего мифического крика. Ну… ладно. Красная, совсем по канону, упаковочная бумага поддаётся довольно легко, а вот скотч, что под ней скрепляет края коробки, не очень. Едва не лопаю ноготь, пытаясь подцепить его, но побеждаю в итоге и дёргаю переставшую быть клейкой полосу в сторону. Открываю. И… Бля. Промаргиваюсь. Коробка большая, только лежит в ней не что-то, соответствующее её габаритам. Нет. В ней… много всего. Первой я вижу турку для кофе, после – набор деревянных лопаток, прихватки, пару кухонных полотенец… Нормальный, не собранный из разномастных, набор тарелок и две одинаковые чёрные кружки. Ещё одну коробку с блендером на дне. Мерный стакан и ещё какую-то мелочёвку. Её уже не рассматриваю так же тщательно. У меня, кажется, сейчас инсульт с инфарктом случатся разом. От умиления, наверное. И от того, что он, блин, выбирал мне всё это. Вот он, со своей этой вечно недовольной мордой и «Не пизди, Тони». Господи боже. И я тут со своей пошлой хуйнёй… Ощущение влюблённости становится невыносимым. Зашкаливает. Хочется обливаться слезами и вешаться на шею. Хочется срочно признаваться в любви и во всём прочем тоже признаваться. Вообще во всём. А он всё не возвращается. Шатается там где-то, упуская такой момент, чтобы поглазеть на меня. Отталкиваюсь от пола и, на ходу окончательно расстёгивая раздражающую своим ни туда ни сюда рубашку, нахожу его на кухне. Ожидаемо не безмятежно жующим что-то, а задумчиво выбирающим какую-нибудь из тёмных бутылок, дожидающихся своего часа на нижней полке холодильника. Мог бы и придумать для них что получше. Шкаф там отдельный или ещё что. Подбираюсь сбоку и, поднырнув под руку, обхватываю за бок, сцепив пальцы в замок. – Ну что? – Продолжает смотреть прямо перед собой и задумчиво постукивать пальцами по дверце. – Я жду. Скажешь мне, что твоя бабуля выбирает похожие презенты? Хмыкаю и целую карман его рубашки. Для этого приходится сгорбиться и выгнуть шею, но велика ли жертва? – Моя бабуля дарит мне носки. – Продолжаю смотреть на него снизу-вверх и всё ещё весь плавлюсь от почти благоговейного трепета и ощущения какого-то дебильного счастья. – Последние лет восемь. Один раз был свитер. – О, как я не додумался. – Чейз сводит брови и становится серьёзнее, чем на своих парах. – У тебя есть тёплые носки? – спрашивает весь такой суровый, и я фыркаю. Становлюсь удобнее, и он наконец забрасывает мне ладонь на плечо и захлопывает холодильник, прекращая использовать его в качестве подсветки. – Да. Но вот блядских прихваток не было. – Темно теперь, но это не мешает мне смотреть на него так, будто он сам по себе вдруг начал светиться. – И ни одного приличного полотенца. И этой большой страшной вилки для мяса. Спасибо. Привстаю на носки и медленно, не торопясь отстраняться, прижимаюсь губами к его щеке. Буквально прилипаю к ней и так и замираю в пространстве. – Кукла из сексшопа была бы лучше? – интересуется спустя какое-то время, и я опускаюсь на всю стопу. – Конечно нет! – возмущаюсь так искренне, что ощущаю, как сутулится немного, ощутимо расслабляясь. Блин, ну серьёзно, что ли? Серьёзно мог подумать, что я не разумиляюсь до комы? Даже на секунду мог подумать? – Это у меня всё ещё детство в заднице играет и всё вертится вокруг секса, а ты взрослый, ты знаешь, что мне и другие вещи нужны. Но секс тоже нужен. Скашивает глаза, смотрит на мой предупреждающе вытянутый указательный палец и нарочито тяжело выдыхает: – Ты когда-нибудь вырастешь? – Ты не хочешь, чтобы я вырос, – заявляю это с уверенностью человека, который вот точно убеждён наверняка, и медленно и неловко переползаю спиной к холодильниковой дверце. Так чтобы теперь стоять напротив него. – Но хочешь, чтобы у меня были тарелки без сколов. – Да. Отвечает даже не задумываясь, и я тут же размашисто киваю, едва не врезав ему по лицу своим лбом. – Круто. – Круто? – переспрашивает с подозрением в голосе, и я киваю ещё раз, уже аккуратнее и повиснув на нём, уцепившись за плечи двумя руками. – Круто. – Безумно-безумно. До газелей по кишкам и бабочек в каждом сосуде. Не мелочась. – Меня так иногда тащит, что ты такой серьёзный. Такой весь из себя ну… препод. Договариваю, привалившись к нему, надавив подбородком на ключицу и куснув за край ворота. Дёрнув за него и получив в ответ довольно-недовольное, тщательно замаскированное под ворчание: – Не пизди, Тони. – Вот, оно самое, да, – подтверждаю и довольно жмурюсь. – Вот об этом я говорю. Прямо мурашки бегут. Может, я буду провинившийся студент, и у меня будут отработки? – предлагаю и отодвигаюсь назад, только чтобы посмотреть на него. И не отодвигаюсь даже, а так, повисаю сильнее, прижавшись задницей к дверце холодильника. – Не боишься, что я посажу тебя проверять домашку своих реальных студентов? Держит меня ладонями за бока, а сам типа такой весь всё ещё строгий. Сам приподнимает брови и глядит свысока. Типа козлина, но я-то знаю, что он и близко нет. – Это уже какое-то порно с насилием и экзотическими кинками. Я такое не люблю. Капризничаю, и он показушно удивляется. Тащит меня вверх, заставляя выпрямить спину и встать, как и до этого, нормально, напротив. – Да ну? Давно? – С сейчас. – Аргумент так себе, но что уж есть. Любой аргумент – это аргумент. – А вообще знаешь что: давай просто посмотрим что-нибудь? Поваляемся вместе? Я обещаю не приставать к тебе, – предлагаю, а сам поглаживаю его голую грудь под разошедшимися полами рубашки. Для этого пришлось отцепиться от его шеи, но что же поделать? Ради одного блага иногда надо пожертвовать другим. Может быть, второе окажется большим? Ф – философия. Помнится, был у меня такой предмет. – Тогда я не обещаю. Класс, просто класс. Стучу костяшками чуть ниже его солнечного сплетения и, так и не отцепившись от шеи, принимаюсь кивать. – Обещаю согласиться на то, что ты собрался не обещать. *** У меня теперь есть прихватки. Есть крючки для полотенец на липучках и сами полотенца. Нормальные. А не пережившие конец света и общагу тряпки. И не то чтобы я не мог сам купить, нет, я мог, но, блин, почему-то никак не получалось заставить себя сделать это. Не то чтобы и лень, а руки не доходят. Теперь вот появился и повод отдраить маленькую не кухню даже, а её островок, но всё-таки. Целый поводище. Вместе. И на что только выходные тратим? Скажи мне кто лет пять назад, что я буду с энтузиазмом стирать, тереть и вообще наводить порядок только потому, что, ну, вроде как мне тут помогают, ебать, я бы ржал. Я бы просто не понял. Я бы не догнал. Сейчас вот догоняю. Оказывается, у меня теперь ко всему прочему есть ещё и новое одеяло, и я сам, пока его не было, пришел к тому, что срочно нужен новый плед взамен вылезшего старого. Как-то разом проникся. Ещё мы странно одновременно решили, что нужны новые стулья. Можно одинаковые и за стойку, которая вместо разделочного и обеденного стола, и за рабочий. И кофе тоже нормальный, вместе с кофемолкой. Весь день фактически уходит только на то, чтобы старьё собрать и выбросить. На то, чтобы заменить хлам не хламом и тут же походя навести порядок. Отмыть то, что можно отмыть, протереть, где можно протереть… Мне досталась кладовка со стиралкой и сушилкой. Ему почему-то ванная. Но трёт же, не жалуется. В футболке с коротким рукавом, в перчатках… Смотрю и растекаюсь. – Знаешь, если бы, когда ты орал на меня на парах, я знал, что через какое-то количество времени ты будешь вот так, согнувшись в три погибели, драить мой кафель… Мечтательно закатываю глаза и высовываюсь в маленький коридор полностью, вместо того чтобы периодически выглядывать. – То что? – Оборачивается через плечо, а после возвращается к своему занятию. – То твои придирки приносили бы мне удовольствие и только его. Опираюсь спиной о дверь ванной и остаюсь наблюдать. Очень приятно смотреть, как другие работают. А уж когда на благо любимого тебя и бескорыстно… Восторг и только. Один сплошной восторг. – Они и так тебе его приносили. – Скорее, твоё внимание. И то не всегда. – Не всегда? – Смотрит на меня опять и явно раздумывает, не сунуть ли губку в мои руки. По какой-то причине не озвучивает эти мысли. Продолжает оттирать стену и затирку между плитками сам. – Поначалу-то я не просёк, что ты просто неровно ко мне дышишь, и думал, что ты, как и прочие, просто доёбываешься, а вот уже потом… – поясняю и, перестав филонить, осматриваюсь, нахожу, что и дверь пиздец. Вся в брызгах. Её-то я как заляпал? – Что значит «как и прочие»? – А ты думаешь, ты один такой? – возвращаю вопрос и берусь за крепкие нетканые салфетки. Я бы и тряпки для уборки взял, но этот вот поборник чистоты настоял именно на салфетках и полотенцах. Ну ок, мне без разницы, а у него, видите ли, предпочтения выискались. – С вечно недовольной мордой и вот этим вот брезгливым «вы все дебилы»? Мне правда интересно даже. Неужели он такой наивный? Верит в свою исключительность? – К тебе кто-то ещё неровно дышал? – У меня были такие подозрения. – Ну-ка? О, узнаю этот тон. Называется «удиви меня». Ну и лёгкая нотка напряга тоже есть. Где-то там в глубине. – Я больше не учусь, забыл? – Я иногда и сам забываю ещё. Правда вскакиваю с утра, начинаю собирать какие-то вещи… А потом понимаю, что у меня сегодня выходной… на работе. – И потом, догадки – это только догадки. Не пойман – не вор и всё такое… Рассусоливаю нарочно, чтобы подразнить его, и гадаю: поведётся или нет? – Мне интересно. Давай, расскажи мне всяких гадостей про коллег. Надо же. Повёлся. – Да ты их и сам знаешь куда больше моего. С готовностью кивает, но поправляет меня и тут же чешет нос о своё плечо: – Мы знаем разные гадости. – Ладно. – Очень хочется спросить, что же там у него за гадости в копилке, но чутьё подсказывает мне, что тут лучше не когда он в перчатках подъезжать. И с чем-нибудь в непрозрачной бутылке. – Давай так: я расскажу какие ходили сплетни, а ты скажешь что правда, а что нет? – Если знаю сам, – соглашается, и я возвращаю ему кивок, довольный тем, что я теперь «большой». Хер бы он стал со мной сплетничать год назад. Ни за что бы не стал. Этика у него. – Пойдёт. Подай пшикалку. – Протягивает то, что прошу, и я возвращаюсь к своей двери. И к её ручке. И к наличникам. И вспоминаю попутно тоже. – Ну так вот, эта, как её, всегда в костюме и с декольте, не так давно работает… – Мишель? – подсказывает почти сразу же, прекрасно понимая, про кого я говорю. Правда, тут и несложно. Вообще несложно угадать, я бы сказал. – Ну это тебе она Мишель. Для нас она была именно что мисс Стоун. Ну так вот, про неё ходили просто пиздец какие слухи. – У неё одна грудь размером с твою голову, – усмехается ну вообще ни разу не пошло, и я против воли закатываю глаза. Был бы сопляком, ещё бы и язык высунул. – Почему-то я вовсе не удивлён, что про неё что-то там болтали. Ставлю на влажные фантазии. Романов с коллегами у неё не было. – К тебе кофе пить тоже не ходила? – интересуюсь вроде как походя, не очень-то заинтересованно, но на самом деле ещё как. Нет, я знаю, что он вообще ни разу даже не би, но… Как он сказал? «У неё одна грудь размером с мою голову»? – Нет. – Ни разу? – тут же дотошно уточняю со всей своей придирчивостью, и он хмыкает, уверенно кивая. – Ни единого. Странно, конечно. Может, эта прекрасная во всех смыслах женщина сама по женщинам? Иначе почему не запала на этого офигенного мужика? Или что-то изменилось за последнее время и один я считаю его офигенным? – Ладно, тогда дальше. – Замолкаю, перебирая в голове тех, кто у меня когда-либо что-то вёл, и запинаюсь почти сразу же. Прямо тут же образ выскочил. – Этот, лысый. У него ещё фамилия рифмуется со спандексом. Мы так его за глаза и звали из-за лысины. Только от реального латекса или чего-то обтягивающего там было ровно нифига. Как вспомню, так дёргает. Мешковатые костюмы, вечные пакеты вместо сумки, даже складки на шее… Брр. – Хайтекс, – Чейз подсказывает тут же и, присев на корточки, принимается тереть место, где до этого стояла корзина для белья. – Да. Он. – Выдерживаю паузу, дожидаюсь момента, когда Таннер повернётся, и, пакостно ухмыляясь, выкладываю всё как на духу, уже без пауз: – Его как-то спалили со студентом в библиотеке. Этот блестящий шар ему отсасывал за стеллажами. Моргает раз. Второй. – Да ну, нет?! – Да! Только и делает, что моргает, и я понимаю. Я правда понимаю. Тут кто угодно бы охуел. Мужик там и вправду отвратительный. – Ни фоток, ни записи, конечно, не было, лицо парня тоже никто не запомнил, и всё быстро превратилось в байку, но… – Показываю пальцами кавычки в воздухе, из-за сжатой в правой руке салфетки получается так себе. Впрочем, уверен, он меня понял. – Этот стрёмный рябой хер – гей или типа гей. – Может, просто байка? – И надо же, какой, даже отвращения не скрывает. И неверия тоже. И так охуел, что даже не матерится. – Блять, Чейз. – Он нет, а я да. Мне смешно и тут же неловко. Но раз уж начал… – Я его видел. Лично. Своими глазами. Ну и почему-то хочется, чтобы знал. Конечно, он и так не питает любви к большей части своих коллег, но теперь наверняка на сто метров не подойдёт к этому стрёмному сдутому мужику. Чтобы он не потрогал его даже за локоть. Фу. Просто фу. – А сразу почему не сказал, что это ты его спалил? Ну, тут как бы… Хмыкаю и, понизив голос, шёпотом признаюсь: – Потому что я был за другим стеллажом. – И ещё в кое-чём: – Тоже с парнем. Смотрит как на придурка и говорит со мной почти как с чуть-чуть стукнутым. С явной такой насмешкой. – Боишься, что меня охватит ревность и я отшвырну в сторону эту губку? Ну да, именно этого я и боюсь. Узнает ещё, что он у меня не первый, до этого же не знал, и свалит плакать и рвать волосы везде, где их можно рвать. – Да не, просто стрёмно говорить своему парню про другого парня. – Смотрит на меня реально непонимающе и бровь приподнимает так типа «Ты это не шутишь?» – Ладно, проехали. Ещё про эту болтали. Заведующую кафедрой журналистики. Я лично её и видел-то всего раза три, но стрёмная она пиздец, если честно. Ты наверняка понял, про кого я. Не то чтобы на каждой кафедре мало страшных, но СТРАШНАЯ ПИЗДЕЦ реально была только одна. Как средневековая чума. На все корпуса разом. – Горбатая такая, в огромных очках и парике? Вот и Чейз сразу в теме. Сразу, блин, всёк. – Да. – Всё, что говорят, – правда. – Вот это нихуя себе. Вот так заявление сходу. Даже если стебёт меня по тихой, то эффект без сомнения достигнут. Я сначала охуел, а потом уже все самые невероятные сплетни вспомнил. Включая про то, что бабке-то уже двести пятьдесят и живёт она исключительно потому, что заёбывает студенток до седых волос. – Что, и маленьких беззащитных собачек она реально живьём по молодости закапывала в надежде, что получится склепать интересный сюжетец? Живодёры на свободе и всё такое? – Делаю очень, просто очень круглые глаза и таращу их так сильно, что начинают пульсировать. Но Таннера пятна впечатляют больше, чем все мои старания. – А вот этого не знаю. Она меня старше лет на пятьдесят. Если кого и закапывала, я тогда ещё не родился. – Пятна и, видимо, затёкшая спина, которую он с удовольствием распрямляет, разом потеряв всякий интерес к моим россказням. Ну вот, а я-то думал, он хотя бы посмеётся. Хотя, может, он бы и поржал, если бы не видел всех этих людей по три раза на дню и заебался авансом на пять лет вперёд. – Всё, хватит с меня хлорки. Надышался на следующий год. До следующего рождества. – Ну нет, моя следующая уборка будет немного раньше. – Вот и сделаешь её сам. Скорее всего, да. Сам. Он же будет работать. Проверять труды своих горячо любимых… А кстати: – К тебе когда-нибудь приставали студентки? Таннер смотрит на меня так, будто не понимает. Будто я его вдруг на португальском спросил или суахили. – В каком смысле? – В прямом. – Начинаю думать, что тут два варианта: либо он задумался и не услышал, либо это «в смысле, ты ещё сомневаешься?» – Девушки к тебе приставали? Девушки-то не знают, что он того этого. Не по девушкам. И женат чисто так, можно сказать, что символически. Пожимает плечами и, надо же, даже лицо сохраняет классическим кирпичом. – Бывает иногда. Опускаю подбородок. Поднимаю его снова. Когда Таннер пытается повернуться назад, к крану, перехватываю его за футболку и оставляю лицом к себе. – Так. Погоди. – Стой, замри, не дыши и всё такое. Мне тут надо прояснить. – Ты сказал не «было», а «бывает»? То есть сейчас тоже? – Да, сейчас тоже, – подтверждает с абсолютным спокойствием и даже не пытается меня подъебнуть. Ни слова про ревность. Ни единой мимической морщинки между бровей. – И… что ты делаешь? Как реагируешь? – Теряюсь немного от такой прямоты, и вопросы нифига не обвинительные. Возмущаться тоже как-то не то. – Выгоняю их из аудитории. – Не знаю, что там с моим лицом, но его становится хитрым, и вот теперь-то глаза прищурены. – Что? Ты хотел что-то другое услышать? – А парни были? – Наглые и прилипчивые, как жвачка к брюкам? – И прежде чем спрошу с чего это такие уточнения, кивает и отворачивается от меня, чтобы стащить перчатки с рук. – Один был. Опаньки. А вот это уже заявочка. Заявочка на нехилый такой шлепок по чужому заду в так не похожих на костюмные брюки чёрных штанах без стрелок. – И как? Красивый? – продолжаю расспрашивать с напускным спокойствием, и он улыбается и отводит упавшую на лоб прядку косточкой на запястье. Видимо, не рискует касаться лица немытыми руками. – Ну, мне нравится. У других не спрашивал. Огибает меня по максимально возможной дуге и уходит в комнату. Тут же, конечно, нельзя помыть руки. Нужно тащиться за стойку. – И зовут его?.. – Тянусь следом и становлюсь по правый бок, зачем-то наблюдая за тем, как включает воду уже тут. – Адрес знаешь? Боюсь, придётся теперь уже мне замарать руки, избавляясь от подлого более молодого конкурента. А то нравится он кому-то там… – Знаю. – Я в первую секунду даже опешил, а он как ни в чём не бывало перекрывает краны и тянется за полотенцем, отодвинув меня в сторону. – Стою сейчас на его кухне. Очень хочу жрать. А он меня не кормит. Разберёшься с этим? И смотрит в упор, натирая кисти. Смотрит и умудряется сохранять серьёзное выражение на лице. Каким-то чудом. Я вот не могу. У меня губы разъезжаются сразу, как только доходит. – О… Да, это я, пожалуй, могу. – Но сначала нужно сделать одно дело. О котором я вспомнил, как только он всё-таки улыбнулся. Едва-едва заметно, но так, что у меня внутри всё потеплело, и пальцы сами потянулись к заднему карману джинс. – Только я… В общем, я чувствовал себя немного дебилом со своим крашеным лобком и, как только ты отвернулся, тут же помчался за чем-то нормальным. Конечно, «помчался» слишком сильно сказано, потому что сбежать мне как раз и не удалось, мы так вместе уже несколько дней и торчим, но он же отворачивался пару раз. На сколько-то там условных минут тире часов. – Мне нравится твоя идиотская ёлка, – заверяет, понизив голос, и откладывает скомканное полотенце на столешницу. Одно из тех прекрасных новых полотенец. Блин, классно-то как. Никогда бы не подумал, что может быть так классно из-за каких-то полотенец. – И купоны. С «помолчать» мой любимый. Буду беречь на особый случай. Кто бы сомневался. Надо было вообще его не печатать… – Да, это всё в силе, только… – Чтобы не передумать и не решить, что сейчас будет минутка стрёма и лучше не надо, ныряю пальцами в задний карман и, выдернув из него то, что нащупал, протягиваю ему. – В общем, вот. Держи ещё. Что-то нормальное. Нормальное, не связанное с сексом. Пригодное для повседневной жизни. Мне очень захотелось что-то такое подарить. Ну, просто стало надо и всё такое. Очень стало надо. Чейз, конечно, берёт и долго рассматривает. Вертит в пальцах и только после поднимает на меня взгляд. И те секунды, что он крутил эту проклятую штуку, мне было неуютно в собственной крохотной квартирке. – Ручка с надписью «У меня ревнивая жена»? Размашисто киваю и вскидываю указательный палец вверх. – Прекрасная, тяжёлая, респектабельная, блестящая ручка, – перечисляю и радуюсь, что не взял такую же только розовую. Господи, спасибо, что не взял. Хотел же, я же хотел! – Когда закончится, я куплю тебе новые стержни. Пиши только ей, ладно? Помедлив, кивает с видом принявшего своё поражение солдата и, спрятав презент в нагрудный карман футболки, беззвучно ухмыляется: – Распечатаешь мне ещё несколько купонов? Откликаюсь сразу же и просто с тонной всколыхнувшегося энтузиазма: – Все купоны, какие только захочешь. Кроме мытья посуды и локдауна в рабочие часы. Это сразу нет. А то знаю я его. «Не написывай мне, Тони». «Никаких «мне скучно», Тони». «Мне тут дохуя весело, Тони». Бла-бла-бла-бла… – Купон на секс лицом к лицу больше чем один раз в день? – И вот фиг пойми по роже: шутит или нет? Как ни всматриваюсь, не могу угадать. Но на всякий случай складываю руки на груди и, задрав нос, надменно выдаю: – Услуг для скучных старпёров у меня нет.