О жасминовом чае и песнях "Blackpink"

От аудитории снова веет холодом, несмотря на то, что там шумно и много людей. Тут свой особый холод. Шуршащие листы последнего доклада, поломанные карандаши и унылые лица. Хотя, конечно, чего ждать от середины декабря, когда студентам совсем скоро сдавать сессию, а работать совсем не хочется, ведь ещё чуть-чуть и Рождество. Феликс потирает руки друг об друга и согревает ими щеки, чтобы хоть как-то вернуть отмерзшему лицу прежний оттенок: он сильно покраснел из-за холода на улице. Нервничая, из-за того что опоздал, выключает уже в сотый раз играющую на репите «Lovesick girls» и быстро убирает наушники в рюкзак. Значки, прикреплённые к рюкзаку, ритмично постукивают, когда он заходит в аудиторию и сбито извиняется, виновато опуская голову. Как и ожидалось, его, как лучшего студента первого курса, пусть и неохотно, но пропускают. Феликс переглядывается с Минхо и Чаном, удостаивая их неловкого приветственного кивка, но тут же возвращается к паре. Все два с половиной часа проходят как нельзя скучно. Феликс на автомате отвечает идеально заученный вчера ночью материал и возвращается на место, позже наблюдая за ответами других. Но несмотря на то, что внимательный его взгляд устремлен на одногруппников, мысли его уже далеко не здесь. Где-то на розовых, точно не декабрьских, а как минимум апрельских облаках, где-то в его мечтах. Где-то, где есть Чанбин. Впрочем, выбирать не приходится, Чанбин есть во всех его мечтах. Преподаватель окликает его, и Феликс отрешенно потряхивает головой, чтобы прийти в себя, чтобы спуститься на землю, проклиная предательски желающее обратно сердце. Он просто снова возвращается туда, где есть только уроки, Блэкпинк, горячий жасминовый чай и Чанбин, популярный блоггер с его потока, абсолютно не обращающий на него внимания. Минхо и Чан не спешат подходить к нему после пары, обговаривая групповой проект с Хенсоком. Феликс их не ждёт и уходит в спортивный зал, отсиживать попу на трибунах, попутно рисуя красивых волейболистов и волейболисток. Вообще-то это практически составляет жизнь Феликса: рисовать людей в движении —его вечная слабость. Он слишком сильно любит вырисовывать изгибы тел, прописывать прыжок и очерчивать подтянутую фигуру. Тренер не заставляет его играть, кажется уже смирившийся с тем, что Феликс совсем не умеет держать в руках мячик. Поэтому на него, как на постоянного зрителя, никто уже и вовсе не обращает внимания, что делает это место ещё более комфортным. Феликсу нравится Чанбин, но не то, что к Чанбину прилагается. Феликсу нравится Чанбин, но не общественные места, шумные посиделки, постоянные прогулки и куча, просто куча людей: знакомых, друзей, просто прохожих подростков. Все тянутся к Чанбину, а Феликсу это не нравится. Он и сам не хочет тянуться: боится и стесняется, не обращая внимания и отмахиваясь от Минхо и Чана, умоляющих хоть раз попробовать. Без разницы, что говорят, боится и всё. Мечтать куда проще. Кажется, столько мыслей о Чанбине в прямом смысле взрывают его голову, но на самом деле просто неудачная подача прилетает Феликсу прямо в лицо. Где-то на грани боли и осознания он падает в обморок. В наушниках продолжает идти песня, а блокнот с хлопающим звуком оказываетcя на полу. Нервный и отстранённый запах медикаментов идёт словно отовсюду. Феликс не рассчитывал, что очередной его сон с Чанбином будет в 5D. Однако мелкое разочарование и небольшая обида на судьбу появляются с приходом памяти. Голова пусть и побаливает, но всё же работает. Перед ним сидят Минхо, Чан и какой-то незнакомый парень. — Ликс, ты нормально? Помнишь всё? — обеспокоенно спрашивает Чан. — Сойдёт, не считая того, что голова болит из-за того придурка, решившего, что я — мишень, — поднимаясь отвечает он. — Прости, я правда не хотел. Я до универа не играл в волейбол, так что подача слегка… хромает. Я и не думал попадать в тебя, это было не специально, мне очень жаль, — виновато протараторивает незнакомец рядом с его хёнами. — Это Хенджин, он тоже с нашего потока, — говорит Минхо. Возникает неловкое молчание. Феликсу неинтересно, он лишь кивает и встаёт, возвращаясь к другим мыслям. — Всё нормально, я не имел в виду, что ты придурок… То есть, имел, конечно, но на самом деле я сам виноват, что там сидел, так что не заморачивайся, — оправдывается Феликс. Хенджин улыбается ярко и светло, но Феликс не находит в этом ничего необычного, глуповато выдавливая неискреннюю улыбку в ответ. — Может, я могу сводить тебя в кино или купить кофе? — спрашивает волейболист. Феликс морщится. — В кино слишком людно, и я терпеть не могу кофе. Твои извинения приняты, я не сержусь и не жалуюсь, можешь не утруждаться и не бегать за мной, — наконец бросает он, окончательно догоняя чуть ушедших вперёд Минхо и Чана и оставляя позади застывшего Хенджина. Проходит ровным счётом неделя, в которую Феликс, в свою очередь, ровным счётом ничего не делает и чудом умудряется хорошо сдать зачёты. Невольно пару раз сталкивается взглядом с Хенджином, не замечать которого становится труднее, потому что он тусит с Минхо, а Феликс, конечно, просто продолжает рисовать всё вокруг. К двадцать второму декабря Феликс конструирует чёткий план на канун Рождества, в котором, в конце концов, он наконец признается Чанбину и отпразднует с ним весь праздник. Все случается совсем не как ожидал Феликс, но слишком привычно для его жизни. Чанбин стоит, опираясь на подоконник, лениво перелистывая страницы тетради и иногда посматривая в окно. Феликс на некоторое время невольно заглядывается, но про план не забывает. Медленно, осторожно выходит из угла, подходя к объекту своих воздыханий. — Привет, — несмело говорит Ли. — Меня зовут Феликс, а тебя? — Чанбин. Ты что-то хотел? Я сейчас немного занят, — хмуро отвечает парень. У Феликса поджимаются губы, но он не расстраивается и не сдаётся. — Ты мне нравишься, не хочешь прогуляться как-нибудь? — Нравлюсь? — переспрашивает Чанбин, сканируя его оценивающим взглядом. Феликс чувствует в его речи едкую усмешку, заранее зная дальнейшие слова. — А ты мне не нравишься, у меня есть девушка. Если это всё, то уходи, я как раз её жду. Что-то внутри Феликса раскалывается на части, облака растворяются, счастье уходит. Он подтирает стекающую слезу и, судорожно извиняясь, бегом направляется к лестнице. За минуту одевается, хватает рюкзак и выходит на улицу. На морозе холодно, слёзы замерзнут, и он перестанет плакать. Феликс снова один, в канун Рождества. Минхо-хён наверняка с Хенджином, Чан с Ынби, а Феликс… Не с Чанбином. Феликс один. На окраине города, поедает рамён в забегаловке, уже не пытаясь остановить бегущие слёзы. Владелец магазина ругается, что заплаканное лицо парня распугает ему всех посетителей, и вовсе уходит в свой кабинет. И тогда Феликс снова остаётся один. Рисует на стекле фигурки, пытаясь его разморозить, и видит в окне Хенджина, очень некстати направляющегося в своей огромной черной куртке прямо сюда. К плачущему разбитому Феликсу. Он небрежно натягивает капюшон, в надежде, что зашедший парень так и не узнает его через эту маскировку. Хенджин пару минут толкует с продавцом, и Феликс отдалённо слышит «ревёт», «час уже», «бросили наверно». Он ещё больше зарывается в капюшон, стараясь угомонить бьющееся сердце, словно пойманное с поличным, и вовсе не замечает, как Хенджин с горячим чаем и клубничным пирожком садится рядом. — Неужели собираешься проплакать всё рождество тут, заедая рамёном, а Феликс? Парень вздрагивает от упоминания своего имени и медленно и скованно поворачивает на Хенджина голову. Тот смотрит по-доброму, не осуждающе, и Феликсу ещё больше хочется рыдать. Знакомый пододвигает к нему чай, и Феликс нюхает. — Жасминовый… — он невольно улыбается. — Как ты узнал? — Вот видишь, тебе куда больше идёт улыбка, — Хенджин вытирает его слёзы салфеткой. — Я люблю жасминовый чай, не знал, что ты тоже. Феликс заметно оживляется. — Шутишь? Я просто обожаю его, не думал, что мы похожи, — уплетая клубничный пирожок, бормочет он. — Почему ты плакал? Это из-за того парня, Чанбина? — Минхо рассказывал? — удрученно спрашивает Ли. — Я слышал ваш разговор, и то, как ты бежал к лестнице. Не должен был, но слышал, — отвечает Хенджин. Феликс хлюпает носом и ухмыляется. Он всё ещё убивается где-то в душе, но разве он вообще мог на что-то надеяться? — Знаешь, что-то подсказывает мне, что я не расстроен. Если бы Чанбин ответил взаимностью, то, кажется, мне пришлось бы переступить через себя, выйти из зоны комфорта. Я к такому не готов, — говорит Феликс. — Ты поехал в эту глушь за мной, а как же посиделки с Минхо? — Мы не договаривались праздновать вместе, так что если тебе одиноко — я весь твой на этот вечер, — смеётся Хенджин. — И ты даже сходишь со мной пострелять в тир? — с надеждой выдаёт Феликс. — Если хочешь, то конечно схожу, — отвечает парень, сгребая Феликса в охапку. Окно окончательно оттаивает, открывая вид на огни города и умеренный снегопад. Конечно, там холодно. Феликс затягивает свой шарф, завороженно смотря на оплачивающего счёт Хенджина. Они даже сходят в тир! Феликс немного пропадает, чересчур погружаюсь в атмосферу, Хенджин, нежно взяв за руку, аккуратно направляет его, не переставая улыбаться. «Это всё так по-дурацки мило» — думает Феликс, не в силах отрицать, что именно этого он хотел сегодня. Хоть от кого-то. Хенджин ведёт его в тир, где Феликс, абсолютно не умеющий стрелять, умудряется даже выиграть мыльные пузыри, совершенно ненужные в декабре. Зато волейболист выбивает Феликсу куклу Розэ, звезды, только недавно певшей у него в наушниках. — С Рождеством, — гордо улыбаясь, протягивает её Хенджин. Феликс принимает и улыбается в ответ, на этот раз беспредельно искренне. Они ещё долго гуляют по набережной, сжигая один за другим бенгальские огни, раздают детям шарики с надписью «Merry X-mas» и идут в кино на «Один дома». Хенджин суёт ему карамельный попкорн, заправляя выбившуюся блондинистую прядь Феликса за ухо. — А ты разве не ненавидишь кино? — спрашивает он. — Немного, но кажется у нас сегодня своя атмосфера, — отвечает Феликс. Они покупают на кассе глинтвейн, отчаянно пытаясь доказать своё, между прочим, реальное совершеннолетие и мимолетно переговариваются, не пытаясь сконцентрироваться на фильме. Хенджин шутит про потерянные деньги, а Феликс понимает, что он сейчас на тех самых розовых облаках, декабрьских. Под последние возгласы народа и громкую музыку Итэвона, Хенджин отводит Феликса домой. Они с минуту целуются у двери квартиры, прежде чем Ли успевает опомниться и посчитать себя идиотом, смущённо убегая. Хенджин не теряется, пододвигая под дверной проём бумажку с номером. Он ещё не знает, что отнял у Феликса первый поцелуй. И что парень начнёт его старательно избегать. На следующий день Хенджин не находит Феликса нигде, ни рядом с Минхо и Чаном, ни в кафетерии, ни в том магазинчике, в котором они встретились вчера. Тогда он и заявляется к нему в квартиру вместо того, чтобы присутствовать на второй паре. Феликс с ужасом смотрит в глазок. Перед ним собственной персоной стоит Хенджин. Прямо на том месте, где они вчера целовались. Начинают подрагивать коленки. — Феликс? Ты заболел? — наконец кричит Хенджин. — Да, приболел немного, вчера было холодно… — максимально хриплым голосом отвечает он. Вчера было холодно, да, но у Феликса хороший иммунитет и максимум что он получил — кашель. — Я принёс тебе фрукты и мед, — уже более тихо и немного застенчиво говорит Хенджин. — Говорят, они помогают выздороветь быстрее, впустишь? Феликс мнётся. — Ладно, прости, я не хотел доставлять дискомфорт, просто должен был убедиться, что ты в порядке… Э-э, я оставлю их под дверью, выздоравливай, — уныло отвечает на тишину Хенджин и направляется к лестнице. Замок громко щелкает, эхом отдавая звук по всей парадной. Голуби на окне взлетают, а у Хенджина взлетает душа. — Заходи, я просто переодевался, — жутко краснея, говорит Феликс, приглашая Хенджина войти. Феликс такой же, как вчера, подмечает Хенджин. Раскрасневшийся, только теперь не от мороза, милый, тёплый, уютный, и квартира у него такая же. Парень проходит на кухню, следуя за хозяином квартиры. — Ты не хочешь чаю? У меня есть жасминовый… — спрашивает Феликс, доставая кружки. — Давай, — робко отвечает Хенджин. Немного не по себе. Словно он не должен сейчас сидеть у Феликса на кухне, словно он заставляет вещи идти слишком быстро, словно Феликсу не комфортно. Хенджину это не нравится. Он выскакивает из-за стола, своей резкостью практически роняя стул. — Я пойду. Я спешу, прости, — мельком кидает Хенджин, убегая к выходу. Хенджин ненавидит себя за это. Он слишком неловкий и нерешительный. Феликс всё равно оказывается быстрее, полностью загораживая парню проход в коридор. — Что-то случилось? — спрашивает он. — Мне кажется, словно тебе не нравится то, что нахожусь здесь, не нравится, что я пришёл. Прости. Я знаю, ты хотел бы, чтобы это был Чанбин. Ведь он тебе нравится. Феликс краснеет ещё больше, но кладёт руку Хенджину на плечо. — Всё нормально, с Чанбином покончено. Я ему не интересен, он занят, этого достаточно. Мне почему-то кажется, что я его и не любил вовсе… — Феликс от неловкости путает слова. — О Боже! Просто оставайся, ладно? Всё хорошо… Хочешь, мы можем посмотреть что-нибудь? Например, тот фильм, который мы вчера абсолютно бесстыдно проболтали в кино? Хенджин удивлённо улыбается. Неужели Феликсу всё-таки нравится его компания? Они оба мнут рукава свитеров, стараясь уйти от стресса. — Ты любишь танцевать? Или петь? Я видел, как ты вчера обрадовался, когда на площади заиграли «Blackpink», — смеётся Хенджин. — Если хочешь, мы можем потанцевать вместо очередного «недопросмотра» того скучного фильма. Феликс донельзя смущен, что Хенджин замечает даже такие мелочи. Он несмело оборачивается назад, не зная, что и сказать. Хенджин разве не будет против того, что он любит танцевать женские танцы? — Правда? — кажется, он пытался сделать свой голос менее радостным, но ничего не вышло. — В смысле, было бы круто, но ты разве знаешь что-то из их, эм, репертуара? — «Blackpink»? Обижаешь, — Хенджин ухмыляется. — Вообще-то я знаком с Дженни, я могу ещё и автограф тебе достать. Феликс резко подпрыгивает на месте и через секунду уже всем телом виснет на Хенджине, а тот и не пытается его отлепить. Феликс такой тёплый, мягкий и какой-то… свой, хотя он далеко не Хенджина. Неделя идёт быстро, Феликс сдаёт экзамены, продолжает делать чай, слушать музыку и рисовать и, казалось бы, что изменилось? Только вот теперь он купил термос побольше, потому что Хенджин тоже любит чай с жасмином, и наушники теперь они делят на двоих, а скетчбук Феликса Хван таскает у себя в рюкзаке — какая разница, если у друга нет места, а сам Хенджин все равно постоянно ночует у него. Хенджин чувствует это всё больше. Каждый раз, когда холодная ладошка Феликса оказывается в его собственной, напоминая о том, что на улице январь, когда Феликс уже без смущения прыгает к нему в объятия, то ли игнорируя, то ли не замечая бешеный ритм его, Хенджина, сердца. Когда Феликс весь такой… его… делает домашку. Хенджин чувствует это. Он чувствует любовь. Самую настоящую. К ней в придачу он ощущает заботу и волнение, восхищение, вдохновение. Да вот только Феликс не его, Феликс совсем не то чувствует. Хенджин — тот же Минхо, тот же Чан. Всего лишь друг. И это так сложно, когда каждый раз сдерживаясь от поцелуя, он не может уйти — Феликс ведь обидится, начнёт расспрашивать. А что Хенджин? Он всё ещё будет думать о том, как Феликс не заметил то, что когда они слушают «Lovesick girls», Хенджин смотрит именно на него. Действительно, время всегда летит быстро. И Хенджин только корит себя, что не успевает за ним. Да и за Феликсом он еле-еле успевает. В марте всё становится совсем плохо. Находиться рядом с Феликсом — невыносимо, невыносимо, что нельзя прямо сейчас прильнуть к его губам своими, что нельзя сказать «я люблю тебя», открыто взять его за руки и гордо представить — «мой парень». Но Хенджин видит — Феликс не готов. Но Хенджину больно просто находиться рядом с ним, он начинает его избегать. Хенджин остаётся незамеченным. И конечно, это не остаётся незамеченным. — Минхо! — кричит Феликс, незамедлительно входя в зал для танцев. — Ты не видел Хенджина? Я не могу до него дозвониться, он не читает смски, и в универе его не найти… Минхо хмыкает, задумываясь. — Извини, но я только сегодня утром видел его, и он отвечает на все мои звонки. Может дело в тебе, не в Хенджине? — спрашивает Хо, не отрываясь от растяжки. В зале повисает тишина, и Минхо оборачивается, надеясь получить ответ. Но его не будет — Феликса и след простыл. Хенджин прятался умело — он даже просился посидеть в лаборантской, ссылаясь на твёрдый настрой в изучении предмета. У Хенджина появился новый приятель — Джисон. В какой-то мере Хван чувствовал себя виноватым перед ним, он и сам прекрасно осознавал, что в его жизни не хватает Феликса, и тот парень — это лишь временная его замена. Минхо конечно докладывал Хенджину о том, как грустный Феликс одиноко бродит по универу в поисках и как иногда он слышит издёвки Чанбина. Сердечко болезненно ёкало, но Хенджин лишь отмахивался. Ему сложно. В своём депрессивном, отчуждённом и мечтательном состоянии парень и вовсе не заметил, как Джисон с Минхо начали сближаться, а затем и шептаться за его спиной. Конечно, он не слышал их разговоров и сплетен, потому что был слишком увлечён своими мыслями, но это потом и сыграло с ним злую шутку, зная его друзей. «Нельзя вечно быть в трауре», так выразился Джисон, когда сказал, что хочет сходить с ним в кино. А что Хенджин — он согласился. Зато потом оказалось, что вечно быть в трауре можно, а вот вечно бегать от Феликса — задачка посложнее. В тёмном кинотеатре его заранее ждал Джисон, сказавший, что арендовал им билеты близко к друг другу. Один он вручил Хенджину ещё вчера, а второй, как полагается, забрал себе. Вот только если бы Джисон не был таким хитрым, не дружил с Минхо и не задолбался видеть убивающегося Хенджина — тогда да, он бы сидел сейчас в кинотеатре, на заявленном месте, судорожно выжидая Хвана. Но на месте Джисона не было Джисона. Там сидел Феликс. Он кинул на Хенджина мимолетный взгляд и тут же покраснел, отворачиваясь. Хенджин кинулся бежать, но не смог: фильм начался и какая-то мамочка наорала на него, что он загораживает её ребёнку экран — пришлось приземлиться прямо рядом с Феликсом и потереться собственной рукой о его. — Эээ, — начал Феликс. — Похоже, мы опять проговорим весь фильм. Джисон специально взял билеты на мультики, чтобы не было так обидно. — Вообще я люблю мультики, ты не думаешь всё-таки посмотреть фильм? — Хенджин произнёс это очень тихо, хотя внутренне он был готов кричать на Джисона хоть прямо сейчас. — Хенджин, — Феликс взглянул на него, и в уголке его глаза скопилась влага. О нет, нет, нет. Хенджин не мог это выдержать. Он тут же почувствовал себя виноватым. — Пожалуйста, не плачь, только не плачь, — парень потянулся к нему, порываясь вытереть катящиеся слезы. — Я тебя чем-то обидел? — расстраиваясь пуще прежнего и хлюпая носом, произнёс Феликс. У Хенджина у самого потекла слеза. Он был жалок. Ему не хватало смелости сказать пары слов, что он решил избегать Феликса? Что он заставил его, ни капли не заслуживающего такое отношение, плакать? — Прости меня, пожалуйста, если я тебя обидел… — продолжил Феликс. — Только прошу, не уходи, не переставай со мной общаться… Мне, мне так жаль если я тебя чем-то обидел. Хенджин, что я сделал не так? Я всегда такой невнимательный и глупый, мне следовало лучше заботиться о тебе. Ты всегда помогал мне, а я… Тишина и тупые смешки персонажей мультфильма придавали их ситуации свою иронию. Феликс продолжал плакать, Хенджин продолжал на него таращиться, не в силах вымолвить и слова, он мягко погладил Феликса по макушке и возвратил взгляд к глазам. Похоже, в мультфильме тоже случилось что-то роковое — музыка замерла, никто не говорил, зато заговорил Хенджин, игнорируя ту шипящую мамочку с ряда выше. — Ты… Ты не должен извиняться, извиниться должен я. Ты мне нравишься, очень серьёзно нравишься, Феликс. Я люблю тебя, правда. И я поступил эгоистично, я не хотел тебя видеть, потому что мне было грустно и больно, но я не подумал, как будет грустно тебе, если я и вовсе оборву наше общение, — Хенджин мысленно дал себе пощечину. — О боже! Я совершенно отвратителен в признаниях. Хенджин смущённо спрятал подбородок к груди, не желая смотреть на выражение лица Феликса, хоть и было интересно. Тому самостоятельно пришлось схватить Хенджина за подбородок и аккуратно притянуть к себе, прикасаясь губами к губам. По ощущениям поцелуй Феликса был точь-в-точь как его квартира, как его свитер, как его волосы, как сам Феликс — уютный, мягкий, привычный, родной. Словно так всегда было и должно было быть. Губы Феликса стали похожи на бархат, окутывающий Хвана, когда парень чуть увеличил напор. Хенджин обомлел, не находя в себе уверенности тронуть Феликса в ответ, боясь спугнуть его, нарушить то, чего итак было сложно достичь. — О боже! Я совершенно отвратительно целуюсь, — передразнил его Феликс. — Так ты…? Я нравлюсь тебе? — Нравишься. Ты… Ты наверно собираешься поторопиться, но, пожалуйста, дай мне ещё немного времени… — прояснил Феликс. — Я знаю, мне и так потребовалось немало, но это… Это всё немного сложно для меня. Хенджин одобряюще хмыкнул и невесомо чмокнул парня в щеку. — Бери сколько угодно. И меня и времени, — заулыбался он. Феликс снова покраснел и, обработав какую-то новую странную мысль в своей голове, повернулся обратно к Хенджину. — Значит ли это, что мы больше не можем слушать «Lovesick girls»? — обреченно спросил он. — Это песня слишком хороша, я думаю, мы можем целоваться и слушать её! — засмеялся Хенджин. Феликс улыбнулся и прищурил глаза. И Хенджин снова почувствовал себя вот так. Мягко, уютно, по родному.