Принеси пыльные розы на мою могилу.

Впервые я увидел её, разбирающую игрушечных роботов. Тонкие бледные ручки, будто не бывавшие на солнце много лет, вытаскивали только важные детали, пряча в карман красных шорт. Ей было семь лет, и пахла она бергамотом с чем-то терпким. Гвоздика? Ненавижу глинтвейн. Нет, вру. Впервые я увидел её там. Там, в том тёмном месте, наполненном непонятными символами, воспоминаниями. А ещё там душнее, чем в заполненном концертном зале. Но я не думал, что это была именно она. Пустые глаза, такое, блять, печальное выражение аккуратных черт лица, руки, которые тянулись, будто я один единственный, кто может ей помочь. Именно такой я и боялся увидеть Альт. Не настоящей. Эти руки всё же дотянулись до меня, касаясь аккуратно, трепетно, будто моя фанатка, хотя я их вечность не видел. Интересно, а вдруг это именно она? Попала сюда, чтобы меня увидеть? Или по чьей-то вине? А вине кого? Кто нас запихнул в этот хренов Ад? Я и не догадывался, смотря на то, как девочка по зову матери вскакивает и бежит на запыленную кухню. Иногда, когда не происходило что-либо интересное, я смотрел в окно, видя далее небольшой рядок из типичных домиков из округа Колумбия, деревянные такие, явно не городские, а дальше огромный пласт сухой земли. Нихуёво устроились. Мир вокруг был незнакомым, остатки его, родного мне, не бросились в глаза, а наоборот, редели, медленно исчезали. Только из новостей я узнал, что сейчас две тысячи пятьдесят восьмой. Либо ты свехнулся, Джонни, либо ты реально попал в будущее. Весьма разочаровывающее, кстати. Всё проносилось моментами, воспоминаниями, не останавливаясь, иногда я чуть ли не блевать начинал. Её зовут Валери. И ей двенадцать. И её кроет матом собственный отец, пока мать в ужасе забилась в угол, даже не смея остановить его. Её зовут Ви. Ей четырнадцать, и она попросила называть себя так, за что получила. Её зовут Блядь. И ей шестнадцать лет. — Что я тебе говорил насчёт улицы, блядь? Крепкая мужская рука хватает темноволосую девушку, швыряя на пол. А та даже так сопротивляется, тут же встаёт, смотрит на него горящими глазами. Я узнавал себя. — Ты, сука, не имеешь право выходить из этой квартиры без моего разрешения. Никогда. Как ты не понимаешь?! Там опасно! Мужчина, пьяный, кричал, брызгая слюной, а я усмехался. Методы воспитания у всех разные, главное чтобы… …не переборщил. Мужчина в один шаг подходит к растерявшейся дочери и бьёт её, не жалея. Та, не успевая умахнуться, рычит, вытирая кровь с губ. — Э-эй, мужик… Будто желая его реально остановить, я протянул руку к его плечу. А та тут же прошла сквозь него. Блять, я ебал всё это. — Я хочу к маме! Как ты этого не понимаешь? Мужчина пошатнулся, попытавшись удержаться за ящики, которые тут же повалились вниз. — Эта шлюха захотела лучшей жизни и слиняла в Найт-Сити к своему миленькому Виктору. Но ты, блядь, останешься со мной. Он стал угрожающе надвигаться на Валери, пока меня вдруг вновь не выкинуло из временного отрезка. Блять. Я реально ебал всё это. Я ненавидел детей. Нет, не то что бы ненавидел, просто не терпел. Они маленькие, вонючие, грязные, громкие. Альт шутила, что хотела детей, а я шутил про детдом. Не обижалась. Меня заставило очнуться собственное пение. О да, любимая из альбома! С первой же партии записанный вокал, минус, всё всё на идеале. И звучит сейчас, если это, конечно, не ебаные глюки. Валери перебинтовывает руку с наушниками в ушах, а после с небольшим рюкзаком на плечах бежит. А я за ней. Вместе с ней. Меня накрыло чувство окрыляющей свободы, будто я пережил всё, что пережила она, на своей шкуре. Над головой уже появилась бледная россыпь звёзд, а мы всё ещё бежали. Бежали до тех пор, пока я не очнулся на свалке рядом с убитым женским телом.