Восемь лет прошлого

      Лето в этом году выдалось неимоверно удушающе жаркое. Дни последнего месяца весны еще не завершились, а жители пика Сышэн уже изнывали от жары. В первый месяц лета начал поспевать урожай, некоторые прогнозировали скорую засуху. К августу и вовсе стало неимоверно душно, даже листва пожелтела без влаги.              Чу Ваньнин, оставаясь наедине в своих покоях, старался расстегивать ворот полностью, снимая верхнюю одежду, и вечером, если была возможность, украдкой купался в прохладных водах озера. Из зеркала на него смотрело привычное отражение старейшины Юйхэна в безупречном одеянии, с забранными в тугой хвост волосами, вот только на губе был след от укуса. Мо Жань вчера был не в духе, весьма груб и не осторожен.       По прошествии почти полугода Ваньнин стал относиться к некоторым вещам с досадной привычкой. Первые месяцы, полностью потерянный и лишенный всякого смысла жить, он и вправду едва не умер. Его вытащило ослиное упрямство ученика, который сперва ненавидел, а затем бросался лечить, боясь, видимо, что любимая игрушка сломается окончательно. К тому же, Ваньнин понял, что в самом Мо Жане уживаются столько чувств, что он, хотя смеется на вершине мира, поднимая кубок, в душе глубоко несчастен.       «Я не могу быть один» — сказал он ему. И не важно, какие слова последовали за этим, сердце Чу Ваньнина сжималось от одного вида Мо Жаня. Это были ненависть, страх и любовь. И последнее постоянно перевешивало. Не раз ночью он разглядывал лицо Мо Жаня, украдкой касался его безупречно красивого лица. Могли ли они вообще быть счастливы, даже сложись все иначе? Вряд ли бы ученик взглянул в его сторону, если бы порочность и темнота не извратили его сердце настолько, что низменная похоть заставила его взять учителя в любовники.       Иногда Тасянь-Цзюнь безбожно пил, в эти дни он был особенно жесток и яростен. Ему всегда хотелось взять верх над учителем, выбить из него крики и признания, а если он этого не получал, — что пьяный, что трезвый, — был очень зол. Тогда он начинал проявлять фантазию…       По телу Чу Ваньнина пробежал холодок. Это было невыносимо унизительно. Его связывали, затыкали рот. Фантазия Достопочтенного была бесконечна… Несколько раз Мо Жань пытался повторить успех первой ночи и требовал взять его член в рот, натыкаясь на неимоверное сопротивление.       Надо признать, Чу Ваньнин открыл другой странный образ отношений между людьми. Ученик постоянно заставлял его вставать в новые позы, а эти его нововведения… Как-то Тасянь-Цзюнь все же притворил в жизнь желаемое, жестко оттрахав его в купальне. Затем, в своей спальне, пока в соседней комнате министры вслух читали доклад. Он словно искал, где будет унизительней для учителя, где ему будет сложнее справиться с собой. Чу Ваньнину куда больше нравились редкие моменты, когда Достопочтенный был в хорошем настроении и целовал его, но легче треснуть пополам, чем признаться в этом. Иногда и Мо Жань настолько выводил его из себя непроходимой угрюмостью, что они начинали ругаться. Вариантов итога было несколько, но они были неизменны. Ученик не желал длинной перепалки и решал на свой выбор: жесткий секс или просто хлопнуть дверью. Опять же, мнения учителя он не спрашивал.       Чу Ваньнин приложил к губам краешек смоченной в прохладной воде салфетки. Пара дней, и пройдет.       Очень сильно угнетала скука. Кроме чтения и каллиграфии, у него практически не было развлечений: пройтись по саду, поиграть на гуцине. Многие часы он проводил в беседке у озера, рассматривая деревья, отраженные в воде. Единственным человеком, с которым он мог говорить, был сам Император, но тот старался как можно меньше говорить о том, что происходит за стенами дворца. От этого Чу Ваньнин ощущал себя все более отрезанным от мира.       Приведя себя в порядок, он вышел на крыльцо и сел в тени, чтобы ощущать легкий ветерок.       Когда-то за пределами этого Павильона бурлила веселая жизнь: ученики шутили друг над другом, ссорились, мирились, дружили и любили. Только в Павильоне Алого Лотоса всегда было пусто. Как сейчас.       Чу Ваньнин взял кисть и бесцельно заводил ею по бумаге. Он не мог написать письмо. Адресат никогда не прочтет его.       Чтобы отогнать от себя уныние, он стал наворачивать круги вокруг павильона, стараясь идти как можно медленнее.       — Наставник Чу, Его Величество прислал вам сладости, ему передал их в подарок наместник Линцзы. Император велел отнести шкатулку вам.       Слуга подошел ближе. Очень красивая шкатулка. Видимо, наместник передал сладости императору прямо в ней. Мо Жань не сильно любил сладкое и то, что было не жаль, часто отправлял сюда. В коробке была записка с кривым подчерком Мо Жаня «Чтобы ты меньше прокисал».       Удивительно мило, но интересно, по чьей вине он тут «киснет»? Чу Ваньнин набрал горсть сладкого в ладонь и отправил слугу отнести остальное в Павильон, сел в тени на траве под деревом и жевал конфеты.       Жизнь приобрела странную болезненную упорядоченность. Так как сегодня был прием, Чу Ваньнин с тяжелым сердцем полагал — ученик снова придет пьяный и злой. Как бы там не было, но Мо Жань все равно приходил почти каждую ночь, а если не был ночью — чаще всего являлся днем. Пару раз с оброненных учеником слов Чу Ваньнин понимал, что прошлую ночь император провел с кем-то другим. Такие моменты были особенно болезненны. Не имея никакого права ревновать, он неизменно ревновал. Ему хотелось закрыть уши и не знать, какие там у кого губы и как они старательно отсосали у Достопочтенного, в то время как он сам не может нормально этого сделать. Кстати, сравнивать навыки в постели Мо Жань очень любил, и чаще всего не в его сторону.       Чу Ваньнин растянулся на траве, раскинув руки. Солнце пробивалось через листву, пели птицы. Если отрешиться от остального мира, можно представить, что он снова свободен. Вот еще пару минут, и прибегут его ученики, он увидит потупленные глаза скромного Ши Мэя, счастливую улыбку Сюэ Мэна и такие заманчивые, прекрасные, добрые глаза Мо Жаня.       «Он добрый» — так сказал Мо Жань, когда выбрал его своим учителем.       «Я ненавижу тебя» — говорит сейчас Тасянь-Цзюнь.       Как он был счастлив тогда, оказывается, сам того не понимая.       Вечером, не смотря на предположения, Достопочтенный пришел в прекрасном настроении. Он был в костюме от верховой езды и сапогах, волосы не покрывал привычный головной убор. Откинув в сторону хлыст, он сел за стол с учителем, выпивая одну чашку за другой, чтобы погасить жажду. Разгоряченный, слегка потный, он выглядел невероятно соблазнительно, опасно, хищно. Ваньнин старался на него не смотреть, боясь собственного пожара в груди.       — Ты неважно выглядишь. Тебе солнце напекло?       — Нет, все хорошо. — спокойно и невозмутимо ответил Ваньнин, наливая ему уже четвертую чашку.       — Щеки красные. Не вздумай заболеть.       Чу Ваньнин не ответил. Он не понимал, к чему расспрос.       — Я принес тебе укрепляющее средство. Помимо всего передали в подарок. Достопочтенный хочет, чтобы ты выпил.       Чу Ваньнин ненавидел горечь, а почти все лекарства, что при простуде пихал в него Мо Жань были отвратительными на вкус. Естественно, он отвернулся, но тот сел ближе и подсунул пилюлю ему прямо под нос. Мерзкая даже на запах.       — Гадость.       — Зато будешь способен не умирать после ста шагов. — хмыкнул Мо Жань.       Не желая капризничать, как ребенок, Чу Ваньнин пересилил себя, взял странный шарик из рук Мо Жаня, проглотил, после чего скривился от горечи. Он сразу запил чаем и потянулся за новой порцией сладкого. Мо Жань, довольный подчинением, сел за стол, словно читая какое-то письмо. Чу Ваньнин не видел, как краем глаза император наблюдает за ним, довольно ухмыляясь.       Только что Достопочтенный впихнул в ничего не подозревающего учителя сразу десять порций самого сильного афродизиака и с наслаждением ждал реакции. Юйхэн как бы не старался быть невозмутимым, но от такого расплавится даже камень.       Сперва Чу Ваньнин заметил, что пульс становится все быстрее, словно сердце хотело выпрыгнуть из груди. Не совсем понимая, с чем это связано, он постарался прислушаться к своему телу, и с каждой минутой все больше становилось не по себе. Его пробрала сильная дрожь, ломило кости и мышцы, внутри что-то начинало выкручивать, только он понять не мог, что… Даже дышать становилось сложнее. Когда он случайно коснулся края стола, его тело вздрогнуло — настолько усилилась чувствительность. Что дал ему Мо Жань?! Он в ужасе обернулся и поймал на себе пристальный взгляд, полный торжествующего наслаждения и желания.       — Мо … Вэйюй?!       Чу Ваньнин встал на подкашивающихся ногах, стискивая края одежды на своей груди. Это же не…?! Убежать, скрыться, пока эффект не спадет. Он в панике оглянулся на дверь в сад.       — Очень глупое решение. Ты же не хочешь, чтобы тебя поимели все конюхи и остальной сброд? Еще минут пять, и ты дашь любому, кто к тебе подойдет.       — Скотина! — в отчаянии воскликнул Чу Ваньнин и осел на пол, тело свела невыносимая судорога. Он упал на четвереньки, пытаясь привести дыхание в порядок. Невыносимо думать, что твое тело тебя не слушается, не подчиняется приказам. А так оно и было. Что же будет через пять минут? Он пытался заставить себя думать о чем-то отстраненном… Проклятье, о переписи всех книг по алфавиту… Какая там следует?!.. Но все мысли возвращались к одному: как Мо Жань врывается в его тело и вышибает из него дух. Ноги разводились сами собой, тело открывалось, совершенно не слушаясь, а перед глазами стояли только пошлые картины соития. Да что с ним такое?! Пошатываясь, Чу Ваньнин кое-как дошел до кровати и забрался в дальний угол, поджимая ноги.       Мо Жань просто ждал, насколько хватит у учителя гордости. Главное, чтобы этот целомудренный Юйхэн не стал удовлетворять себя сам, хотя, учитывая его характер, — такое было маловероятно. Победа над гордостью учителя совсем не за горами. Чу Ваньнин рвал руками подушку и покрывало, пытаясь глушить стоны. Тело выгибалось, между ног все свело от желания. Если бы он когда-то мог подумать, что можно желать секса так… Просто животная страсть. Он уткнулся носом в покрывало и громко истошно застонал. Его прошиб пот, а стоны становились все чаще и жалобней. Послышались шаги. Тасянь-Цзюнь медленно подошел и сел рядом, не касаясь. Он играл роль, торжествующе ухмыляясь его страданиям.       — И как ощущения?       Чу Ваньнин снова закричал, выгибаясь. Рука сама потянулась к паху, но тут ее перехватил Император. Касание, пусть незначительное, бурей откликнулось по всему организму, и Ваньнин взвыл, как раненое животное, не понимая ничего, кроме этого бесконечного желания.       — Чу Ваньнин, ты знаешь, что тебе нужно сделать. Достопочтенный ждет…       Юйхэн зажмурился, это было ужасно постыдно. Слезы бессознательно катились из глаз, он кусал губы, то подтягивал ноги, то выгибался, не в силах найти удобное положение. Почему он не может справиться с собой? Это желание… Как ему сейчас хотелось прижаться к Мо Жаню и впиться поцелуем в его губы. Да что такое с ним?!       — Зачем? Зачем ты это сделал? — задыхаясь, простонал он.       — Достопочтенному нравится.       Мо Жань наблюдал за реакцией. Чу Ваньнин и так был невероятно соблазнителен, но он не мог понять природу своего желания. Учитель был чем-то бесконечно мерзким, но одновременно и тем, чего ему невероятно хотелось. Хотелось овладеть, прижать, иметь круглые сутки, оттрахать и овладевать день за днем. Учитель должен подчиниться желанию Достопочтенного, и, вообще, каждый вдох учителя был посвящен только Достопочтенному. А сейчас, наблюдая за тем, как, кусая губы, томящийся от возбуждения Ваньнин катается по кровати, Тасянь-Цзюнь сам едва сдерживал собственную страсть. Но победа над гордостью учителя стоила еще нескольких минут терпения. Со снисходительно довольной улыбкой он смотрел в лицо Чу Ваньнина.       Тот орал почти во весь голос. Видимо, была слишком большая доза, как бы он не сдох. В следующий раз нужно дать поменьше, эффект все равно сокрушающий, для первого раза великолепно.       — Ну?       — Мо Жань… умоляю тебя…       — О чем?       — Помоги, умоляю, помоги мне.       — И как Достопочтенный может помочь учителю?       Обреченное лицо Чу Ваньнина в этот момент стоило всех сокровищ мира.       — Трахни меня…       — Учитель хочет меня? — играючи спросил он, обнажая клыки.       Чу Ваньнин бессильно заплакал, кусая губы.       — Трахни меня… я хочу тебя. Помоги мне, я не могу больше…!       Этого было достаточно. В голове Мо Жаня прозвучал рев победных труб. Одержимый желанием учитель как никогда умолял его о сексе. Но нет, он еще не закончил игру. Мо Жань задрал ему одежду, быстро разорвал нижнее белье и грубо вошел в его тело, но сам не ожидал, какой сладострастный стон вырвется из уст Юйхэна, как он выгнется от желания и затем крепко сожмет ногами его талию, подаваясь навстречу. Да учитель охрененная штучка, просто разогреть надо, как следует! Он стал трахать его, совершенно не сдерживая себя, а громкие стоны Чу Ваньнина его лишь подстегивали. Да, оказывается, получается великолепный трах, когда Юйхэн не лежит мертвой курицей, просто позволяя начинять себя членом.       Чу Ваньнин цеплялся за него, притягивал к себе и царапал ему спину.       — Тебе нравится? Так ты хотел?       В ответ лишь стон.       — Я не слышу…? Мне прекратить?       — Нет! — Чу Ваньнин крепче вцепился ему в шею.       — Тогда говори. Я хочу слышать, как тебе нравится, что я тебя трахаю. — он сделал несколько грубых толчков, чтобы подстегнуть и без того возбужденное тело. — Ну как?       — Да… Еще… — Щеки Ваньнина горели огнем от стыда и унижения, он плакал от беспомощности.       — Неубедительно.       — Мо Жань… поцелуй меня. — Чу Ваньнин смотрел на него. Его черные ресницы были мокрыми от слез, а красные губы — искусаны.       Да! Проклятье, учитель, поцелую!       Мо Жань жадно поцеловал его, и вдруг понял, что его целуют в ответ. Но мало было этого, еще обнимают и прижимают за шею.       — Скажи то, что я хочу.       — Прекрати болтать… трахни меня наконец. — не сдержав свой характер, начал ругаться учитель.              Мо Жань рассмеялся, начиная грубо врываться в его тело, словно желая разорвать на части. Только сейчас тело поддавалось ему, словно масло. Чу Ваньнин выгибался, стонал и все шептал «Мо Жань». Внезапно он подстроился под жесткий ритм Тасянь-Цзюня и приподнимал бедра навстречу каждый раз, когда член входил в него. Если брать десятибалльную шкалу, то такому траху можно присудить все сто одиннадцать баллов. Казалось, что этот секс был бесконечен. Мо Жань упивался, раз за разом наслаждаясь учителем, который потерял весь стыд. Еще день назад, кончи ему на живот, он приходил в ужас, а сейчас лишь изгибался от желания, похотливо расставляя ноги. Когда учитель замолкал, император играл с ним.       — Тебе уже не хочется, может, мне уйти?       — Не… Нет. Ах.       — И как тебя трахнуть?       — Да… вот так, еще…       А то, что у Юйхэна такой громкий голос, было открытием. Бесспорно, юный Мо Жань слышал, как учитель громко кричит и ругается, но то, что этот нежный рот способен издавать такие пошлые звуки страсти, оглашая ими весь Павильон? Причем, каждый раз, стоило Достопочтенному остановиться, он слышал «Еще».       Чу Ваньнин же просто уже не понимал, в какой реальности находится. Вырвал ли на поверхность этот афродизиак скрытые желания его тела, или эта похоть чистой воды реакция на вещество? Но он еще никогда не испытывал столько наслаждения, столько свободы от своих же предрассудков. Еще никогда ему не было настолько наплевать, как будет потешаться завтра над ним Тасянь-Цзюнь, и он крепче обхватывал его ногами и обвивал руками. В очередной момент, когда Мо Жань грубо вторгался в его тело, наслаждение приближалось к пику, он закричал и, не сдержавшись, вцепился зубами в плечо мужчины, слыша, как тот зашипел от боли. Наслаждение ярко охватило его, затем измученный организм сдался. Он потерял сознание.       Мо Жань стоял у зеркала. Охренительный секс… И, внезапно, охренительные последствия. Да, Чу Ваньнин прямо прирожденная сучка. Он разукрасил царапинами его спину, плечи, так еще вцепился в шею, оставив след. Твою мать! Да любому другому он бы руки отрубил за такое и затем голым гнал с пика Сышэн, а, может, и убил бы на месте. Но сейчас следы от секса его почти радовали. Чу Ваньнин, ну ты сука… Кто бы знал, что в тебе столько страсти?!       Юйхэн лежал на кровати, полуприкрытый одеялом, без сознания. Выглядел он просто до невозможного сексуально: весь изукрашенный спермой, с искусанными губами, и покрытый липким потом. Тасянь-Цзюнь рассмеялся. Он нашел средство сдернуть с учителя маску благопристойности и теперь видел, что за этим скрывается. Конечно, дозу надо отрегулировать, сердце человека, в конце концов, может не выдержать. Завязав пояс халата, он вернулся на кровать довольный, прижимая к себе Чу Ваньнина, который сквозь сон вздохнул и положил голову ему на плечо.       Мало на сегодня сюрпризов было? Тасянь-Цзюнь опешил. Если бы Чу Ваньнин вынул из-под подушки Тяньвэнь, он бы меньше удивился. Но, видя спокойное, умиротворенное лицо, он осторожно откинулся на подушки, чтобы не потревожить.       — Ну ты сука, Чу Ваньнин… Сучка в течке хуже дает, чем ты.       Ответа не было, даже ресницы не вздрогнули. Юйхэн глубоко спал.       — Ладно, спи… Сегодня ты очень порадовал Достопочтенного.       Чу Ваньнин спал, как ребенок, глубоким сном. А вот Мо Жань почему-то совсем не мог заснуть. Его одолевало множество мыслей. Для начала, он постоянно старался представить, что лежит в кровати не с Чу Ваньнином, а с Ши Мэем. Что это Ши Мэй щекой прижимается к его груди, и его черные волосы рассыпались по кровати. Пару раз это почти получилось, но он сам одергивал себя. Мог ли он вытворять такие бесстыдства с любимым, ведь возлюбленный был чист, как горная роса, невинен и хрупок? Плевать, что Чу Ваньнин, попав ему в руки, тоже был невинен и даже не знал, что делать при элементарном поцелуе. Мо Жаня интересовал Ши Мэй. Нет, он никогда бы не накормил возлюбленного афродизиаком. Он не допустил бы такого осквернения, ведь Ши Мэй так прекрасен, что одного легкого поцелуя достаточно, чтобы получить невероятное наслаждение. Но если бы тот вернулся, что сказал бы о своем А-Жане? Не стал ли А-Жань слишком грязен для него?       Чу Ваньнин заворочался во сне. Он покрепче прижался к Мо Жаню, закинув на него еще и руку. Тасянь-Цзюнь выгнул бровь. У него внезапно проснулся мальчишеский интерес. Когда человек крепко спит, он себя не контролирует, именно в такие моменты из него можно выудить что-то интересное.       — Ваньнин. — он провел рукой по обнаженной талии. — Ваньнин. — наигранно мягко позвал он. Голос, как мед. — Учитель любит своего ученика? Может, презирает?       — Ммм. — и легкий вздох.       Ничего, можно еще раз. Он провел пальцем по губам Чу Ваньнина, и они слегка приоткрылись. Ха, любопытно.       — Ты хочешь меня?       — …       Твою мать, неразговорчив даже во сне. Видимо, нужно больше старания… Он повернулся со спины на бок, чтобы быть к Чу Ваньнину лицом, и начал гладить того по бедрам. Он провел ладонью между ягодиц и ввел палец внутрь, начиная ласкать. Тело учителя поддалось, выгибаясь навстречу.       — Мо Жань… — он выдохнул прямо в губы ученику и улыбнулся во сне.       Вот это уже убедительно. Вот это ближе к истине. Ну что ж, учитель, по итогам эксперимента или ты сам сдергиваешь с себя эту маску холодности, или придется тебя почаще кормить возбуждающими средствами.       Интересно, а до того, как разделить постель с императором, у учителя вообще были какие-то желания? Он любил кого-то, мечтал переспать? Чу Ваньнин такой отмороженный айсберг, со стороны посмотреть — так в нем вообще не может быть желаний. Но сегодня, как выяснилось, они вполне есть. Даже больше. Эти приятные мысли расслабляли, глаза слипались сами собой, и, вскоре, Достопочтенный тоже заснул.       Проснулись они почти одновременно — так крепко во сне оказались сплетены их тела, что любое движение одного будило второго. Взгляд Чу Ваньнина все еще был замутнен, а щеки горели от жара. Он облизал сухие губы, почти бессознательно глядя на Мо Жаня. Император уже видел такое состояние пару раз. Он сразу прижал ладонь к щеке Чу Ваньнина. Да, горит, как печка. Выглядел Юйхэн сейчас очень жалобно: растрепанный, со всеми следами бурной ночи, да еще явно с жаром. Мо Жань выбрался из кровати и окликнул слуг, приказывая принести теплой воды и жаропонижающее. Впрочем, слуги и так знали список: теплая вода, сменить постельное белье, принести одежду и завтрак… Вот только жаропонижающее уже много месяцев не появлялось в списке.       Учитель сел на кровати, пытаясь осмыслить произошедшее ночью. Голова раскалывалась, а тело просто ныло, напоминая о том, как вчера его нещадно использовали. Ноги отказывались слушаться, а еще было бесконечно стыдно. Он орал в голос, умоляя себя трахнуть, выгибался, да вообще вел себя хуже непотребной девки в борделе! Ваньнин закрыл лицо руками. При этом вчера он ощущал себя невероятно счастливым, а удовольствие, что он испытал, было непостижимо. Сгорая от стыда, он осмелился посмотреть на Мо Жаня. Если бы можно было провалиться сквозь землю, Чу Ваньнин выбрал бы именно этот вариант, но чудес не бывает. Как же он был зол на Тасянь-Цзюня! Он бы ногтями разорвал его на части! А с другой стороны… Юйхэн вспоминал свой восторг, с каким он сам целовал этого человека, сам обнимал и желал. Достопочтенный увидел мольбу в его глазах. Как он и подозревал, по пробуждению у Юйхэна проснулись гордость, настырность и упрямство.       — Да, пришлось тебе кое-что дать, чтобы растопить твое безразличие. Нам было неплохо, верно?       Чу Ваньнин только сглотнул.       — Да как же нет, ты кончал… да я сбился со счета, сколько раз. А какие стоны, их слышали за пределами Пика Сышэн.       Чу Ваньнин залился краской и в отчаянии поджал губы, хотя его глаза метали молнии. Он не мог ничего возразить.       — Не надо больше так. — хрипло прошептал он.       — Достопочтенному никто не может помешать, тем более ты.       Он налил чашку горячего чая и поднес учителю.       — Пей, у тебя снова температура, еще немного и заболеешь.       — Какая разница, что со мной. — Чу Ваньнин взглянул на чашку и прикрыл глаза, пытаясь подавить слезы унижения. — Уйди… Мо Жань, уйди сейчас. Оставь меня одного.       Приятно было наблюдать, как гордость грызла учителя за горло. Так приятно, что не хотелось пропустить это зрелище.       — Ты оставил на моей спине и шее следы своей страсти. Раньше ты оставлял только следы плети. Как переменчив учитель.       Превеликие небеса… Чу Ваньнин зажмурился. Он умолял про себя, чтобы его поразила молния, лишь бы не слышать насмешек.       — Убирайся.       — Вчера ты умолял не уходить. — он усмехнулся и все-таки всунул ему в руки чашку. — Ладно, я в слишком хорошем настроении, чтобы ругаться сегодня. Вылезай из кровати, тебе надо принять ванну.       — Я сделаю все один, уходи.       — Не забывай, что я тут хозяин и делаю, что хочу.       Что толку спорить с этим гордецом. Тасянь-Цзюнь хотел провести приятное утро, а уламывать учителя бесполезно или очень долго. Проще быстро сделать все по-своему. Мо Жань вскинул на руки упрямца и отнес к бочке с водой, поставил на пол и шлепнул по голой заднице.       — Давай, мойся…       Чу Ваньнину ничего не оставалось, как погрузиться в воду и быстро начать отмываться. В прошлый раз, когда он упрямился, Тасянь-Цзюнь кинул его в бочку и сказал, что уберет ширму, выставив его напоказ, если он не начнет делать то, что сказано. Чу Ваньнин вышел, замотавшись в халат, медленно пытаясь дойти до стола, чтобы расчесать спутанные волосы. Как же ныло все тело, а ноги не желали идти. Но просить о помощи этого Мо Жаня? Никогда.       Слуги установили ароматические палочки, сменили постельное белье на свежее, проветривая из комнаты запах секса и похоти. Чу Ваньнин забрался на чистые простыни, без сил утыкаясь в подушку. Мо Жань про себя с досадой осознал, что утреннюю прогулку придется отменить. Кукла по имени Чу Ваньнин была весьма хрупкой, стоило ночью с ней в волю поиграться, как она снова грозится разбиться.       Но после вчерашнего у него было слишком хорошее настроение. Увидев новые стороны личности учителя, он заинтересовался. Мо Жань подсел к нему на кровать. Чу Ваньнин лежал на животе, обняв подушку. Даже через ткань халата Тасянь-Цзюнь любовался этой шикарной задницей.       — И что этой ночью тебе больше всего понравилось? — Достопочтенный не мог сдержать улыбки, когда от его вопроса глаза учителя широко распахнулись. Упорное молчание. Чу Ваньнин старательно делал вид, что не замечает его.       — Учитель, у меня же есть способ снова развязать тебе язык. — Достопочтенный достал из рукава вторую пилюлю и поднес ее к его лицу.       Чу Ваньнин побелел, как смерть. Достопочтенный же ликовал. Не плеть, не цепи, а простая таблетка пугала учителя больше смерти.       — Ты сам будешь отвечать на мои вопросы, или мне всунуть ее тебе в рот?       Юйхэн быстро сел и отполз, стараясь держаться подальше от Мо Жаня. Он отлично знал, что сейчас физически не мог противостоять мужчине. Если ученику захочется заставить его съесть эту пилюлю, он это сделает.       — Сам… — тихо выдохнул он, склонив голову, словно стараясь закрыться прядями волос.       У Мо Жаня внутри все подмывало опрокинуть на кровать это хрупкое загнанное тело и овладеть им, увидеть, как тот выгнется под его весом, но это попозже.       — И так… Что тебе нравится в постели?       Чу Ваньнин кусал губы, бегая взглядом по комнате. Он не мог обсуждать это, это было выше его сил.       — Я не буду уговаривать, если не станешь отвечать, я просто всуну пилюлю тебе в рот и подожду пять минут. — холодно прорычал Мо Жань.       Чу Ваньнин сдался. Он выглядел совершенно отчаявшимся.       — Поцелуи. — прошептал он так тихо, что Тасянь-Цзюнь лишь отдаленно угадал это слово. Ну что ж, хорошее начало. Но как это было произнесено, с каким выражением! Учитель зажмурился и почти плакал. Потрясающе.       — Дальше. Каким бы ты хотел видеть наш секс?       Чу Ваньнин подавил рыдание. Невероятно унизительно.       — Никаким.       — Хорошо, а ну иди сюда… — Достопочтенный схватил его за волосы, запрокидывая голову назад, чтобы всунуть таблетку, но Чу Ваньнин вцепился ему в руки.       — Нет, нет…!       — Тогда говори сам. Сколько можно строить невинность?!       — Без света… — поспешно выдохнул учитель. — В темноте.       Тасянь-Цзюнь все еще держал его и смотрел в эти полные боли глаза.       — Учитель, Достопочтенный ведь может сделать все, как ты захочешь. Просто скажи, и у нас будет такая ночь. Расскажи дальше. — мягко произнес он.       — Без боли…       Мо Жань почти смеялся в голос.       — Учитель хочет нежности?       — Да… Уважения. — что было в этих глазах… Ненависть и унижение, отчаяние.       Тасянь-Цзюнь выпустил его из рук и кисло ухмыльнулся. Его ждет романтическая ночь с учителем? Желания Чу Ваньнина подходят больше для подростков в пятнадцать лет, может, еще за руки подержаться под Луной?!       — А поза? — хмыкнул он.       — Все равно. — Ваньнин закрыл глаза, его лицо горело со стыда.       — Раз так, ты согласен сосать мне всю ночь в темноте?!       Чу Ваньнин сжал кулаки.       — Ты сверху. — обреченно произнес он, выбирая меньшее из зол.       Твою мать. Детский секс в темноте, нежно за ручки.       Тасянь-Цзюнь встал с кровати. Впрочем, он мог играть в любые игры, чего ему стоит устроить учителю такой вечер? Может, он выбрал не совсем ту плеть, чтобы полностью растоптать Юйхэна?       — Раз Достопочтенный обещал, хорошо, будет, как ты хочешь.       Он снова сел на кровать. У него возникла еще одна идея.       — Учитель, раз уж тебе нравятся поцелуи, почему бы и тебе все же не поцеловать меня? Ты сейчас очень мило выглядишь, обними Достопочтенного. Поцелуй его.       Чу Ваньнин смотрел на него холодно, почти надменно, от обиды все еще поджимая губы.       Видимо, поцелуя не будет.       — Хорошо, Достопочтенный обещал быть н-е-ж-н-ы-м. — голос получился не слишком нежный.       — Сегодня ночью обрадуем нашего учителя.       Мо Жань встал с кровати и откинул назад черные распущенные волосы. На учителя его игра не работала и это немного злило. Еще злило, что он бы трахнул Чу Ваньнина прямо сейчас, но зачем-то обещал другое. А если изменит решение, вряд ли получит желаемый результат. Хотя какая разница, в каком ракурсе он его отымеет? Ему сразу вспомнился томный ночной шепот Чу Ваньнина, как он извивался под ним и стонал.       Нет, впрочем, разница есть.       — До вечера.