не только

Каждая ступенька дается с трудом, становясь испытанием: воздух грузом проходит в легкие, и сердце взволнованно, предвкушающе стучит, опаляя раскаленную кожу до мелкого пота. Только перед дверью номера Кейджи берет себя в руки, делая глубокий вдох, закрывая глаза и считая до трех. Приложив ключ-карту к сенсору и захлопнув за собой дверь, он ожидаемо для себя замирает. Бокуто Котаро, возраст 24 года, рост 191, вес 84 килограммов; эрекция 18 сантиметров, обхват — неизвестен; обрезанный; профессиональный волейболист, капитан, доигровщик; любит якинику, ходить в тренажерный зал, трахаться раком; всегда сверху; пишет с ошибками; веселый и довольно ранимый; ничем не болеет, подтвердив это справками, — не нравится защищенный секс; особых вето нет — открыт ко всему. Это всё, что Акааши Кейджи знает на данный момент о рослом парне, ранее сидящем на изножье кровати и тут же вставшим, как только открылась дверь. «Здравствуйте, Бокуто-сан», — вежливо поздоровался бы Кейджи, если бы не проглотил в обсохшее горло язык — он обвел взглядом высокую подтянутую фигуру и зацепился за четко различимую длинную выпуклость в ее темно-синих штанах. Неужели это действительно происходит? Его фото в зеркале нагишом хоть и подтвердило уверенно заявленный размер, но всё равно, оказывается, не уберегло от искреннего приятного удивления, заставившего глубоко отрезвленно вдохнуть и приподнять брови. — Ого, — не сдерживая льстивого комментария, выдыхает Акааши и пытается оторвать непристойно прилипший взгляд, чтобы рассмотреть другие, не менее интересные части тела. Ну или, по крайней мере, для приличия посмотреть в глаза. Он слышит низкий, ласкающий слух смешок, в котором проскальзывает еле уловимая нотка горечи, и, спустя мгновение, всё же встречается с прикованными к его лицу большими золотыми глазами — кажется, Бокуто изумлен не меньше него. Только вот Акааши не верится, что он сумел зацепить такого парня. Котаро написал первый в приложении для гей-знакомств, предложил секс. Акааши заинтересовался, но предупредил, что для него в первую очередь важен размер, и Бокуто отреагировал просто — смеющимся смайликом, а затем заверил, что ему не о чем волноваться. Кейджи вспыхнул: ему, как оказалось, повезло по всем параметрам. Тем временем, у того самого Бокуто Котаро перестал существовать мир и проскочило волшебное чувство любви с первого взгляда. Из омута мыслей и остановившегося мгновения вырвала только упавшая из руки Акааши сумка, как стартовый сигнал, позволивший Бокуто сделать поспешные первые шаги перед тем, как телом прижать к двери и поцеловать с места в карьер — напористо и с языком. Кейджи тут же, очнувшись, отвечает, теряясь в ошпарившей кожу тесноте и приподнимая чужую футболку вместе со скользнувшими вверх по широкой спине ладонями. Котаро не сильно крупнее, но жара от его кожи столько, что им можно было бы обогреть холодную комнату — это отключает мозги посильнее хмеля, как и та жадность, с которой его лапают горячие руки от бедер до плеч. Но больше всего разряда проходит по шее, когда ее огибает ладонь, зарываясь пальцами в волосы, и по паху, к которому прижимают бедро. — Ох, — вырывается из легких: Бокуто чуть отстраняется и с порывом целует под челюстью и ниже, торопливо снимая пиджак. Ладони в ответ теребят футболку; Котаро в секунду снимает и ее, снова примыкает к губам, крепко сжимая ягодицы через брюки и ощущая, как Кейджи успевает за его ритмом, явно распаленный не меньше, — это чертовски радует и возбуждает. В секунду Бокуто одним инстинктом по чужому телу понимает его намерение и подхватывает Акааши под бедра, поднимая; ноги скрещиваются за его талией, и длинные пальцы зарываются в волосы на затылке. У Котаро голова идет кругом; он вдруг чувствует себя псом, сорвавшимся с цепи: Кейджи даже лучше, чем он себе представлял, — несомненная аккуратная красота, терпкий запах кожи, нехрупкое телосложение, мягкие волосы, мягкие губы, неожиданно смелые, но осторожные касания и желание, разделяемое каждой клеточкой тела. От всех переполняющих эмоций хочется рассыпаться в признаниях любви, встать на колени и предложить руку и сердце — та энергетика, которую он так давно искал, кажется, наконец обрела свою пару точной мозаикой. Кейджи яростно кусает за губы, и Бокуто хочется простонать в его рот, но не больше, чем перетащить на стол, сметая с него свою спортивную сумку. Акааши не разжимает ног, не позволяет Котаро и на секунду отстраниться — он слишком хорош, а ведь обычно ему попадаются скучные обладатели больших членов с невысоким либидо. Бокуто и своей неординарной внешностью отличался гораздо больше их, привлекая внимание, — настоящая находка среди однообразных качков. — Боже, — разорвав очередной поцелуй, неверяще выдыхает Котаро: Кейджи притягивает его за ремень и нетерпеливо вытаскивает его из пряжки. — Ты сводишь меня с ума. Акааши чувствует, как от этого низкого шепота полыхают нахлынувшим жаром щеки, пульсирует, истекает в брюках член; золотые глаза Котаро блестят, обводя его лицо изучающим цепким взглядом. Не в силах выдержать это напряжение и странное чувство, кольнувшее в животе, Акааши разрывает возникший зрительный контакт и сквозь штаны на пробу ощупывает член, облизывая губы. Длинный, горячий — во рту невольно скапливается слюна, и дырочка предвкушающе, жадно поджимается. Бокуто это словно чувствует, ухмыляясь и тепло накрывая руку. — Хочешь его, да? — хрипло шепчет он в губы, несильно сжимая ладонь. — Смелее, я весь твой. У Акааши путаются мысли, и из них выделяется только одна — да, черт возьми, он хочет его гребаный член и не может думать сейчас ни о чем другом. Разве что о теплых губах, целующих за ухом и оттягивающим мочку, когда твердые пальцы сзади вытягивают из брюк заправленную водолазку. — Бокуто-сан, — всё же срывается тихое с уст, опаляя с ног до головы: за этот голос Котаро свернул бы горы, лишь бы услышать его еще раз — настолько красиво его имя, оказывается, звучит мягким, почти отчаянным шуршанием. Черт возьми, а ведь это только начало. Он тянет вцепившимися ногтями водолазку вверх, и Кейджи неохотно убирает руку, позволяя ее снять. Бокуто компенсирует это, внезапно наклоняясь и горячо целуя в грудь перед тем, как втянуть в рот овальный сосок и игриво его прикусить. Мурашки бегут по всему телу; ладонь вновь зарывается в густые светлые волосы, сжимает; Бокуто целует ореолу, быстро перекатывает языком бусинку и накрывает рукой пах — Акааши то задерживает дыхание, то восполняет его судорожными вдохами. В любом случае перед глазами уже плывет и неотвратимо дурманит — Бокуто удивителен, и, такое чувство, что не только в сексе, но и в жизни. Это немного пугает, настораживает, ведь Кейджи, очевидно, слишком мало его знает. А Котаро, кажется, наоборот, — знает, по крайней мере, его тело и еще одну эрогенную зону, целуя от живота вверх по грудине, пока не наткнется на вспыхнувшие неизвестным намерением темные серые глаза. Акааши, не отрывая взгляда, расцепляет ранее прочно сведенные ноги, спускается подошвами туфель на пол, наспех снимает их пятками, как и носки, — Бокуто, вспомнив о своих кроссовках, делает то же самое, — затем прижимается, так же не разрывая контакта, ведет не возражающего Котаро к кровати, пока тот на нее не сядет, и плавно опускается на колени. Широкие брови чуть приподняты в вопросе, золотые глаза смотрят строго прямо в ответ — голодно и даже немного жутко: Кейджи взял инициативу, и он, такой решительный, в какую-то секунду смотрящий сверху-вниз и в следующую — снизу-вверх, — совершенно поразителен. Кроме того, Котаро бы отметил непринужденную естественность, с которой он расстегивает ремень до конца, вытаскивает пуговицу из петли и вжикает молнией перед тем, как стянуть штаны. Каждое движение ловкое, выверенное и отточенное — никаких запутывающихся пальцев, дрожи и прочего, что выдавало бы, например, его неуверенность, отсутствие опыта или потерю контроля. Да, Кейджи знает, что делает, и с какой целью он рассматривает очерченный под тканью трусов Calvin Klein большой небрежно лежащий член. Облизывая пересохшие губы, он чуть склоняет голову вбок, и мелкий разряд всё же прошивает его тело так, что это не может остаться незамеченным. Тяжелая слюна сглатывается в горло, дыхание становится ощутимо глубже; Кейджи склоняется и утыкается в член носом и приоткрытыми губами. Котаро, старающийся взять себя в руки, и переполненный вполне объяснимым, но чересчур ярким для его опыта счастьем, чувствует кожей протяжный вдох и долгий жаркий выдох, кладет увесистую ладонь на мягкий затылок и поглаживает; по чужому загривку и шее проходится дрожь, отозвавшаяся в трусах. Кейджи с абсолютным восторгом проводит вверх по широким бедрам и медленно лижет языком через хлопок по всей длине. Бокуто рвано выдыхает, сосредоточенно наблюдая за черноволосой макушкой, и не может перестать думать о том, как тот самый Акааши, губы которого со всей искренней страстью целовал, теперь с энтузиазмом и нескрываемым наслаждением испытывает удовольствие от его члена. По-хозяйски, несвойственно для пассива раздвигает его ноги шире и втягивает в рот одно из яиц, отчего ткань становится совсем мокрой. Поджимая губы и смачивая их языком, пробежавшимся из одного уголка рта в другой, Котаро ловит себя на мысли, что больше, чем трахнуть этого парня, он хочет видеть его лицо. И только Бокуто чуть оттягивает волнистые волосы вверх, призывая отстраниться, как Кейджи неожиданно сам одним жестом, коротко и звучно целует его в губы. Ошалелый Котаро, совсем не ожидавший этого, несколько раз моргает; Кейджи, не глядя в глаза, вновь оседает на колени, склоняется к паху и мягко проводит по нему губами, со вкусом посасывая стремительно твердеющий ствол. Головка краснеет, призывно набухает, дабы занять свое место в горле, — и, откровенно говоря, Кейджи хочется ей подавиться. Он наконец оттягивает резинку и непроизвольно замирает. Красивый. Внимательно смотря на него и крупные яйца, он снимает белье до конца; Котаро сильно кусает губу, задерживая дыхание. Кейджи склоняется, утыкается лицом, плотно прижимаясь ко влажному члену, вдыхает его запах, лижет от основания, и, когда доходит до головки, бесцеремонно-резко берет ее в рот; Бокуто давится воздухом. Акааши медленно втягивает в себя плоть и оказывается глубже, расслабляя горло; с чужих губ срывается тихий скулеж; голова отбрасывается назад и возвращается в обратное положение — мало кто из его партнеров брал его член настолько глубоко. Котаро не хочется думать, на чьих учился Кейджи, — и не думает, когда он останавливается, дойдя до предела, и также медленно поднимается. Он проделывает то же самое, но теперь быстрее и, когда с хлюпом вынимает, проводя рукой, снова, мокрый, прижимает к лицу, и лижет вверх до крайней плоти. Котаро чувствует, как его лицо горит, краснеет, — он вдруг инстинктивно перехватывает за основание — они читают мысли друг друга — и Акааши покорно убирает ладонь, смотря в глаза, открывая рот и высовывая язык. Бокуто, кусая губу, бьет толстым членом по его тонким щекам, носу, языку и векам, когда Кейджи закрывает глаза. Акааши ловит ртом головку, прерывает зрительный контакт, прижимает к ней язык и энергично обсасывает. Бокуто дает ему возможность насладиться, пока еще может сидеть смирно и не проявлять инициативу. Конечно, он получает удовольствия не меньше, но терпения, в отличие от Акааши, у него намного меньше. Особенно теперь. Кейджи нежно целует уздечку, держа рукой за ствол, скользит кончиком языка в уретру, кружит в ней, перекатывает в ладони яйца; размер, запах, рука на затылке — если бы он только мог, если бы не онемевшие губы и щеки, он бы вечно сосал этот член. И если бы не желание, чтобы он, кроме рта, оказался в совсем другом месте. Кейджи еще раз берет в рот, сосет, ощущая набухшие венки, и, не выдерживая долгого шевеления в штанах, облегченно кладет ладонь на свой пах. Останавливается он, когда Котаро, не выдерживая, с тихим рычанием тянет его за волосы от себя. Он всё понимает, но если Акааши продолжит в том же духе, они не дойдут до того, для чего собрались. Налитые припухлые губы, затуманенный, но в то же время невозмутимый взгляд из-под черных ресниц и влажное, блестящее от слюны лицо, — то, что Бокуто видит у своего члена, готовый пустить слезу: не верится, что он останавливает этот процесс. Во всяком случае, он не жалеет, немного придя в себя. Котаро просит Акааши встать, — тот слушается — затем расстегивает его штаны, путаясь пальцами, снимает вместе с бельем, быстро осматривает стояк и встает сам, притягивая уже обнаженного вплотную к себе за шею и талию. Он вновь целует Кейджи, различая вкус своего члена, и Акааши податливо открывает рот, дрожа от ощущения горячего сильного тела и его напора — именно этого, помимо члена, он жаждал. Эту настойчивость, требовательность — Кейджи так и хочется сказать: не позволяй мне делать то, что я хочу сделать с тобой, иначе мне сорвет крышу. И Бокуто это чувствует, когда кусает за губу, собственнически проводит ладонями по изгибу спины и берет под ягодицы; у Акааши перехватывает дыхание, когда он снова запрыгивает на него с ощущением полной надежности. Грубые сухие пальцы незамедлительно пробегаются по влажной сжавшейся дырочке, и Кейджи неосознанно скрещивает ноги крепче, разрывая поцелуй только тогда, когда начинает задыхаться. Бокуто подбрасывает его повыше, берет за ягодицы удобнее, ведет и прислоняет к холодной стене. Холод отрезвляет, но в то же время восхитительно-жаждущее лицо Бокуто, напротив, опьяняет. Подушечки пальцев, вновь ткнувшиеся в анус, тоже приводят в чувства, но рот, вдруг целующий за ухом, и нос, зарывающийся в волосы, выбивают любое ощущение точки опоры. — Не холодно? — с усмешкой спрашивает Бокуто, не поднимая головы и обводя отверстие прежде, чем немного проникнуть. — Нет, — тихо отвечает Кейджи и мысленно добавляет в копилку Бокуто Котаро еще один плюс в виде уместной заботы. И даже если Акааши на самом деле приврал, и ему действительно холодно, он этого не заметил: Бокуто чуть прикусывает за ухо, проникает на фалангу и его дыхание чертовски греет. В то же время в голове Котаро сменяется одна мысль за другой: теперь ему необходимо вылизать Кейджи изнутри. Да ему в принципе много что хочется сделать с ним, — и этот список, будучи невыполнимым за один вечер, явно не блещет традиционными практиками. Бокуто возвращается в реальный мир и, голодно вдыхая запах чистых волос, подключает второй палец, надавливая и даже не удивляясь, с какой техничностью Кейджи подготовил себя. Растянутое кольцо скользкое, припухшее, эластичное и податливое, но в то же время не слишком, сохраняя свою узость. Представление, как он раздвигает эти стенки, отзывается ощутимым приливом возбуждения в качнувшемся члене; Котаро почти ласково целуют в челюсть, переходя на щеку и собирая с нее размазанную слюну. Кейджи замирает на вдохе этого и от запоздалого факта, что Бокуто держит его одной рукой; свои же огибают широкие плечи, вновь зарываются в короткие волосы на загривке; член чертовски ноет. — Трахните меня, — еле слышным шепотом просит Кейджи, и пальцы в нем резко толкаются глубже, до костяшек, вырывая надрывный стон; вздрогнувший от услышанного Бокуто целует в висок. — Грех отказаться, — шутливо улыбается и так же тихо шепчет он в кожу, покрывая ее мурашками. Грудь тяжело поднимается, и Кейджи сжимается вокруг пальцев, прикрывая глаза; ему хорошо — он чувствует себя чертовски естественно и пугающе уютно, отчего-то во всем доверяя Бокуто так, будто они знакомы очень давно. В себя заставляют прийти пальцы, вдруг выскользнувшие из ануса, и член, прижавшийся к твердому прессу — Котаро уверенно несет Кейджи к кровати и укладывает на нее, нависая сверху. Всё внимание Акааши незамедлительно липнет к крепкому, болтающемуся от своей величины члену; он не моргает, проводя темными глазами выше по подкачанному телу и, в конце концов, натыкаясь на плывущий, но в то же время пристальный, отчасти пожирающий янтарный взгляд. Под таким чертовски хочется раздвинуть ноги, что Акааши сразу, невольно, делает. — Помните: я не хрустальный. Не жалейте меня, — предупреждает он с ледяной железной основой, подтверждающей, что в своих предпочтениях он предельно серьезен. Бокуто слегка теряется от такого прямого выпада — может, потому что не ожидал, что выражение лица Акааши, лежащего как на ладони обнаженного и доступного, будет настолько бесстрастным. Котаро улыбается. Хотя эта улыбка больше похожа на опасный оскал. — И не собирался, — довольно мурлычет он, беря Акааши под колени, поднимая их и забираясь на кровать самому. Смотря на Кейджи сверху-вниз, на то, как алеет его лицо от прилива крови в этом положении, как притягательно смотрит темный блестящий взгляд, Бокуто рывком поднимает выше, подтаскивает к своему лицу за поясницу и широким мазком языка проходится по расщелине ануса. Акааши, на одних лопатках, берет себя за член и тихо, зажмурившись, скулит, стоит языку толкнуться в чувствительное колечко. Он старается неотрывно следить за Котаро, оттягивающим сначала ягодицы, а затем дырочку в стороны, но всё наплывающее возбуждение от его языка и рук фактически вынуждает отдаться и прикрыть глаза. Кончик чертит колечко, надавливая, и с силой, довольно глубоко, толкается внутрь, вынуждая вздрогнуть и поджать на ногах пальцы. Кейджи под ним буквально выглядит аппетитно: подтянутый живот поднимается и опускается в такт неровному дыханию, обнажая ребра, горошины сосков стоят твердо, остро, на длинной шее набухают жилки, и дуги мышц закинутых за голову рук красиво перекатываются под кожей. Бокуто сглатывает. Глядит на вылизанное пульсирующее отверстие, на аккуратный, крепко стоящий член, небольшую поджатую мошонку и слегка кусает округлую ягодицу, наблюдая за реакцией. — Уф, — Акааши морщится, кладет предплечье на глаза, снова берет себя за член, начиная интенсивно надрачивать, и Бокуто кусает его еще раз, но сильнее. — Мф. Значит, вот как. Котаро целует, кусает еще раз; следы его зубов отлично смотрятся на чуть смугловатой, по сравнению с его, кожей. На щеках Акааши ходят желваки, он облизывает губы, не переставая дрочить. Предэякулят течет ниточкой с покрасневшей головки, собирается на пальцах, и Бокуто, положив Акааши обратно, лижет его член вместе с пальцами. Кейджи убирает их, убирает предплечье с глаз; Бокуто собирает языком и губами смазку с головки и охотно ловит ртом подставленные обратно указательный со средним. Акааши давит, толкает до костяшек, проводит по широкому языку и, когда с хлюпом достает, тщательно следит за тем, как его большой палец проводит по мокрой нижней губе. Бокуто лижет и его, перекатывает на язык, и Кейджи думает, что тоже хотел бы постучать членом по этому лицу. Котаро не был бы против — да он в принципе сделал бы всё, что бы попросил Кейджи. Желание запустить язык ему в рот и прислониться своим пахом к его пересиливает все остальные; Бокуто приближается к нему, целует в открытый рот; ноги обвиваются вокруг его талии, притягивая к себе; Котаро прижимается в ответ, трется, но недолго, чтобы немного отстраниться и достать из-под подушки смазку. Кейджи неотрывно смотрит на нее, на то, как Бокуто выдавливает ее на узловатые пальцы; он был слегка удивлен, когда, проведя ими по анусу, три из них стали раздвигать стенки. — Вы… Бокуто усмехается. — Акааши, прости, но пока я не буду убежден, что ты растянут до четырех пальцев, не вставлю, — довольно серьезно произносит он, быстро взглянув на Кейджи. Сердце Акааши отчего-то пропускает удар, он непонимающе смотрит, но ничего не говорит. Приятно, что он не бездумно вставил. Однако в этом не было нужды. К трем пальцам мизинцу было проскользнуть несложно, и скоро Котаро с чавкающим звуком их вынул. Акааши в ожидании лежал смирно, методично надрачивая, пока Бокуто не забросил его ноги себе на плечи и не ткнулся головкой между ягодиц. Дырочка дрогнула, и тут же расслабилась, стоило на нее надавить и начать двигаться внутрь; Акааши чувствовал, что вот-вот захлебнется слюной, если вовремя не сглотнет ее. Он хорошо принимал член — Котаро заходил медленно, смотря точно в лицо и придерживая за ноги. В момент, когда он остановился на половине и свесил голову, Акааши сглотнул, сжимая простыни до белых костяшек, прикрыл глаза, и внезапно коротко, но довольно громко простонал — Бокуто толкнулся, грубо раздвигая стенки. Ногти зацарапали ткань; руки подхватили за икры крепче; Кейджи взглянул на Котаро, изумился его возбуждающей сосредоточенности; член отлично в нем помещался, особенно, когда зашел глубже и вырвал еще один стон. Вскоре перед глазами начало мутить, и комната закружилась — Бокуто задал четкий ритм, с каждым новым толчком проникая чуть глубже, чем в предыдущий. Пальцы сильно сжимали бедра, иногда чуть ослабляя хватку и перемещаясь; и в один момент, когда член Акааши, пульсируя, снова безнадежно тек, ладонь неожиданно-звонко шлепнула по ягодице. Кейджи ясно счел это уместной встряской, сбросившей возникающее возбуждение, за что был, несомненно, благодарен. Он любит шлепки, и это одна из немногочисленных вещей, о которых Бокуто знает. Котаро в полном восторге, и этого не скрывает в своем оскале. Его уже ведет с того, как плавится от удовольствия Кейджи: шлепок, ожидаемо, его только взвинчивает, распаляет — это видно по блеснувшим глазам и чувствуется по вздрогнувшей пояснице. Бокуто чертовски нравится эта мысль и, будучи совершенно опьяненным красотой Акааши и его энергетикой, стремлением быть к нему как можно ближе, склоняется, перемещает ноги на поясницу — те охотно сцепляются за его спиной лодыжками — и засаживает до конца. Эта глубина на мгновение парализует Кейджи, и в следующий момент он притягивает Бокуто к себе, зарываясь всей пятерней в жесткие волосы. Он не целует, а просто смотрит — рассредоточенный взгляд не может ни за что зацепиться, впитывая только знакомый образ; Котаро толкается, еще раз и еще, тихо стукаясь яйцами, Кейджи притягивает его еще ближе, мажет губами по щеке, практически обнимает, опаляя слух срывающимся дыханием. В Бокуто щелкает, переключается; стоит толкнуться резче и наконец сорвать тормоза, как ногти впиваются в спину, напряженные лодыжки давят на копчик и дыхание у уха ласкает стонами. Бокуто заполнял Кейджи полностью, именно так, чтобы было не шевельнуться; трахал резкими, сильными, но небыстрыми шлепками; кровать заходила ходуном. Запах Акааши, его жар, объятия, тугие мягкие стенки, отдача, волнистые волосы, в которые зарывается нос, — чувство, что он особенный, только усиливается и достигает пика, когда узкая ладонь скользит по его шее, и губы страстно целуют в приоткрытый рот. Приостанавливаясь, Бокуто голодно отвечает, беззастенчиво просовывая язык, который Кейджи охотно, старательно ловит. Но вскоре, когда он возобновляет прежний темп, они оба задыхаются и теряют концентрацию поцелуя; Котаро теперь присасывается к шее — несильно, чтобы не оставить меток, и слышит тихое, с придыханием: — У-укусите меня, — просит Кейджи, и Бокуто кусает, не слабо, но достаточно, чтобы он мелко вздрогнул и со стоном выдохнул, — его тело полностью отозвалось на грубую ласку; Котаро укусил еще раз, ниже, и, когда Кейджи нетерпеливо задрожал, дергая бедрами и издавая особенно-просящий стон, автоматически перешел на более ускоренный жесткий ритм. Матрас скрипел; Бокуто перешел на другую сторону шеи, буквально чувствуя, как Кейджи рассыпается. Взглянув быстро вниз, на текущий член, и вернувшись к тщательной обработке шеи, в этот раз кусая сильнее, он на личном опыте убедился, что Акааши очень чуткий и тактильный. А еще действительно чуть-чуть мазохист. Против воли уголки губ ползут вверх, и Котаро утыкается лицом в чуть влажную шею, не первый раз чувствуя себя невероятно счастливым — неизменные длинные пальцы в его волосах посылают мурашки по позвонкам. То приятное чувство, очень яркое и насыщенное, слепит не утихающим голодным возбуждением, практически подводящим к грани кончить от этой горячей, пропитанной испариной, кожей и дыханием, близостью. Котаро бессознательно ускоряется еще, но это далеко не его максимум; Кейджи почти скулит; и только трезвая мысль, что всё может закончиться здесь и сейчас, останавливает его. Но Акааши, не дающий отстраниться, всё так же держит, как будто от этого зависит его жизнь, — Бокуто практически вырывается из кольца рук только чтобы хрипло, низко и безоговорочно приказать, глядя в лицо: — Раком. Член выскальзывает из растянутого кольца, и то сокращается; от этого темного янтарного взгляда тянет низ живота; Акааши вытирает со лба пот, и, не теряя времени, встает в коленно-локтевую. Бокуто пристраивается сзади и в этот раз далеко не слабо шлепает ягодицу до красной отметины своей ладони; Кейджи вздрагивает, прогибается, расставляет пошире ноги, и получает еще один резкий шлепок. Бесстыдно его не избегая, наоборот бессознательно подставляясь и крутя пятой точкой, он заслуживает еще удар, наверняка выбивающий воздух из легких. Черная макушка теперь свисает вниз, кулаки стягивают и сжимают простынь; Бокуто без предупреждения тянет к себе за поясницу, приставляет головку, медленно входит; Акааши обкусывает губы, задерживая дыхание и подаваясь навстречу; ягодица горит. Котаро смотрит на изгиб ровной жилистой спины, на черный затылок, напряженные плечи и на округлые ягодицы со своим отпечатком, и этого достаточно, чтобы медленно поддаться назад и толкнуться во свою длину так, что по качнувшемуся Акааши проходит дрожь. Бокуто в этой позе чувствует себя львом, приступающим к лучшей трапезе, — черт, он трахнет Кейджи так, что у него затрясутся колени. Акааши предчувствует эту нагнетающую угрозу, будто еще чуть-чуть и на него рухнет цунами, — поэтому заранее кусает кисть руки, напрягает ноги, чтобы удержаться в позе, — и ему не жутко: у него от предвкушения взволнованно щекотит живот. Котаро до возможных синяков сжимает его поясницу, толкается, быстро набирая скорость, но теперь уже грубо, рвано, и громко шлепаясь кожей. Так, Кейджи ясно ощущает лишь толстый член, обхватываемый натянувшимся анусом, и нежную кожу мошонки — даже руки, сжимающие поясницу, обкусанная шея и горящая ягодица не чувствуются так четко. По сравнению с предыдущей позой, когда близость Бокуто откровенно дурманила и заполняла собой всё пространство, эта ощущается привычной, нормальной, будто они действительно только-только познакомившиеся парни, встретившиеся ради секса. Акааши не видел смысла и не имел желания разбираться в том, почему Бокуто так странно на него действует, — да и он бы не позволил, выбивая толчками всевозможные мысли. Котаро пыхтел, методично втрахивая в кровать и иногда срываясь на шипение и рык, разводил ягодицы в стороны, сбивая темп, и когда снова наращивал, Кейджи приходилось перехватывать у основания член, чтобы не кончить. Локти уже затекали, он рухнул лицом на простынь, пачкая ее слюной так же, как и кисть. Отпечатки зубов на шее теперь ощущались контрастом вместе с обгоревшей от шлепков кожей — уже не сдержанные стоны тонули в ткани: Бокуто безжалостно проходился по простате, и Акааши поклялся бы, что если бы он хотя бы пальцем прикоснулся к его члену, он бы болезненно излился. — Акааши, поднимись, — вдруг хрипит Бокуто, и Акааши с готовностью поднимается, слепо следуя за знакомым голосом. Тело Котаро уже ощутимо вспотевшее, влажное; губы утыкаются в ухо, прикусывают мочку; ладони ведут вверх по торсу и берут за грудь, пропуская между пальцев соски. Голова отбрасывается на плечо: Акааши чувствует, как силы резко покидают его, — в коленях слабеет. Накрывая чужие руки ладонями и проводя ими вниз по предплечьям, он тянется за отвлекающем поцелуем, — может, это вынудит Бокуто немного замедлиться. И да, это срабатывает; Бокуто отвечает в своем репертуаре до боли в губах, шумно дышит, и, чуть перемещая руки, сжимает между фалангами соски. Кейджи громко прерывает поцелуй с не менее звучным стоном, утонувшим во рту Котаро, цепляющимся зубами. Ягодица болит, и это не мешает Бокуто также шлепаться кожей; он вновь теребит соски, знакомо кусает в зудящую шею, и Акааши, попавший под удар цунами, вновь зарывается пальцами в светлые волосы, держась за них, как за соломинки. Но они, разумеется, не спасают: Кейджи тонет, отчаянно барахтается и почти теряет сознание от чувств: Бокуто вдруг ведет ладонью ниже и обхватывает ею потекший член. — А-агх, — высоко стонет он, практически оглушая Бокуто: всё тело на пределе чувствительности, уже отдавая болезненностью. — Нет, я… — Котаро пережимает у основания — у Кейджи мучительно твердый, но это ничуть не убавляет маниакального намерения не останавливаться. — Акааши, а ты можешь кончать без рук? — будто его не слыша, интересуется Бокуто и собирает пальцами смазку с члена; Кейджи его не узнает — не узнает того Бокуто, который позаботился о его растяжке даже тогда, когда в ней не было необходимости. А теперь он, трахая, практически издевается, задевая колом стоящий член. Кейджи в восторге. Непредсказуемая хаотичность, диссонанс настроений, слов, действий — Бокуто Котаро чертовски любопытный персонаж. — Я… Я хочу еще, — решительно просит Кейджи, стараясь мысленно собрать тело по кусочкам. — Не трогайте, пожалуйста. Бокуто слушается, убирает скользкие пальцы и перемещает их на сосок, перекатывает бусинку жесткими кончиками и легко царапает. Но Кейджи хочется не этого: он берет Бокуто за кисть, кладет его подушечки пальцев себе на губы, обводит по ним, кладет на язык и берет в рот. Котаро забирается внутрь, трахая теперь в двух местах, поощрительно целует за ухом: Акааши старательно сосет, втягивая щеки, берет по костяшки и блаженно причмокивает — совершенно пошло, как если бы сосал член. Бокуто кажется, что лучше уже быть не может, но Кейджи доказывает обратное: — Бокуто-сан, — рвано стонет он, выпуская изо рта пальцы и упираясь мокрым от пота лицом в его шею. Котаро ловит неописуемый экстаз, вновь слыша свое имя этим голосом и жаждуще собирая его с чужих губ своими; различает соль. — Ос-становитесь. Бокуто не может, трахая до звезд перед глазами и давящихся, жалостливых стонов. Но также он не может допустить, чтобы всё закончилось здесь и сейчас, — и как же он рад, что Акааши разделяет его желания. Он всё-таки приостанавливается, вынимает, дает им передышку. Кейджи выглядит взлохмаченным, мокрым и, когда он поворачивается, на его лице пестрит дикий румянец; глубокий взгляд темно-серых глаз всё такой же проникновенный и, что главное, осознанный. Если телом он буквально плыл от касаний и проникновений, то лицом оставался одновременно неприлично собранным и в то же время неприлично развязным. Грудь Котаро тяжело поднимается, и взгляд его смотрит так, что Кейджи кажется, ему сейчас признаются в любви. И всё это в какую-то секунду, когда он, упав на локти и отдышавшись, поднялся и взглянул на вздыбленного, слегка ошалелого Бокуто. — Лягте, — прерывает он относительную тишину, и Бокуто моргает, смывая пелену с глаз. Слова даются с трудом. — Вот так и головой сюда, — Акааши показывает жестом, как ему лечь и, когда Котаро выполняет его просьбу, забирается сверху. Но не лицом, а спиной к нему. Бокуто скалится, хватая округлые половинки, рассматривает припухший покрасневший анус и как он растягивается под давлением своей головки — Акааши придерживает тонкими пальцами ствол, вводя его в себя. Он садится до конца, расправляет плечи, водя острыми лопатками, и поднимается, чтобы вновь опуститься. — Уф, — Бокуто не может оторвать взгляд от своего члена, свободно скользящего в смугловатую задницу, и от ровной линии позвоночника с выступившими ребрами; Акааши насаживается неторопливо, плавно, явно беззастенчиво смакуя процесс. Котаро снова моргает, оглаживает ягодицу с покрасневшим следом и касается большим пальцем обтянутого членом ануса. Кейджи поддерживает заданный ритм, рвано на это выдыхая, и замедляется, когда в него протискиваются еще два пальца. Он жмурится, шипит, останавливается, привыкая, и понемногу начинает ускоряться, — много, в нем очень много, становится непривычно тесно, — но от этого только лучше. Бокуто второй рукой почти нежно оглаживает другую ягодицу, мягко шлепает; Кейджи стонет, втягивая в себя весь размер и тяжело на него опускаясь. У Котаро кружится голова от мысли, что Акааши мог бы принять еще больше, если не еще один член. Однако ревностное, почти собственническое ощущение отбрасывает ее, и пальцы бессознательно выскальзывают под разочарованное и проигнорированное мычание. Тело Кейджи заметно расслабляется; Бокуто подпирает затекшую голову предплечьем, продолжая за ним наблюдать. Тот все так же трахает себя, кажется, держась за яйца, и в какой-то момент оборачивается. Бокуто не понимает, что он рассматривает и, когда глядит назад, видит зеркало шкафа. Кейджи смотрит, как он принимает член, и облизывается. — Бесстыдник, — усмехается Бокуто, и в его голосе — широкая улыбка. — Хочешь посмотреть поближе? Длинная рука тянется к тумбочке у кровати, берет телефон и смахивает экран блокировки. Бокуто включает видео под характерный короткий звук, направляет к ягодицам; Акааши будто окатывает водой, и он поворачивает голову обратно, вспыхивая. Но ему не стыдно — ничуть; в дрожь приводит голос Котаро, факт, что его снимают; он насаживается так, как хотел бы посмотреть на видео: сначала небыстро, но затем ускоряясь так, что начинал буквально скакать. Красующийся перед камерой Кейджи кажется запретным, чересчур возбуждающим и пошлым — такое нельзя пропускать; Бокуто скоро заканчивает снимать и, включив это видео, подбрасывает телефон вперед. Акааши смотрит возмутительно спокойно, его опущенные черные ресницы, подчеркивающие цвет глаз, ни разу не дрогнули — лишь моргали, однако уши — полыхали, и всё лицо покрылось тонкой испариной: ему однозначно нравилось то, что он видел. — Я хочу видеть твое лицо, когда ты кончишь, — озвучивает свою мысль Котаро, поглаживая большим пальцем обожженную ягодицу. — Сделай это без рук. Кейджи отворачивает лицо и облегченно выдыхает, будто с его плеч сняли неподъемный груз. — Да. Он постепенно замедляется, чтобы подняться, и его дырочка неприлично пульсирует, затянувшись в исходное положение. Акааши поворачивается, и Бокуто быстрее, чем думает, привстает и сгребает его в объятия, приникая к губам. Ему кажется, что только поцелуй может выразить все чувства, которые он испытал к Кейджи за всё время их непродолжительного знакомства. Сгребая черные волосы во влажный от смазки кулак, он целует ненасытно — так, что Кейджи не поспевает. Зато обнимает за плечи, ощупывает их, царапает, гладит загривок, кусается и прижимает в ответ, напоминая убийственно очаровательную сирену, утаскивающую в свои сети. И честно говоря, Бокуто не против быть ее жертвой. Акааши вдруг отстраняется первый, решительно и даже грубо толкает на спину, по-хозяйски седлает, садится на придерживаемый член — от такой резкой инициативы у Бокуто темнеет в глазах; он шипит и ругается. Кейджи настолько красивый, складный, что нет слов, способных этого описать, — Котаро щупает его пресс, его поясницу, бедра; Акааши накрывает его ладони своими, затем откидывается назад, упирается руками в матрас; член скачет вслед движениям, шлепаясь о живот. Бокуто смотрит, не отрывая взгляда, и Акааши понимает, смотря в ответ: он — добыча, которая вот-вот сдастся хищнику, — сопротивляться больше нет сил. — Я… — Кейджи срывается на бешеный, беспорядочный темп, будто спускает предохранители, но дело в том, что у Бокуто — тоже; он перехватывает движения Акааши и трахает его сам, в том же ритме. Пот течет по лбу и вискам, кожа горит, Кейджи теряется, не может до конца сфокусировать взгляд — он тонет под закрытыми веками; от всех ощущений и поступающего оргазма тело сводит приятно раздирающей судорогой, разливающейся до кончиков пальцев. Рычащее пыхтение Бокуто отдается в ушах громче звука ударов кожи о кожу, отдаваясь в члене и заднице; Акааши вспоминает его укусы на своей шее, шлепки, грубые ладони, дикие поцелуи, прижатие к стене, отсос, золотые глаза — стонет звонко, часто, жмурится, сильно сжимая простыни, откидывает голову; Котаро бьет по простате и, наконец, под интенсивное сокращение дырочки Кейджи, беззащитно открывшего в оргазме рот и сводящего брови к переносице, вырывает из головки струи семени, беспорядочно падающие на грудь и живот. Оргазм ослепляет, стреляя вспышками, и оглушает, вынуждая хватать ртом воздух; Кейджи не чувствует своего тела, скованного возникшей усталостью, и держится только благодаря остаткам сил. Когда он вскоре приходит в себя и открывает глаза, Бокуто неизменно его трахает. — Я кончу тебе на лицо, ладно? — запыхаясь, быстро спрашивает он. Не в силах что-либо сказать, Кейджи кивает, и Бокуто тут же больно вынимает, валит его на спину одним движением и агрессивно дрочит на лицо, держа за волосы. Акааши на автомате смыкает веки и открывает рот, готовый принять семя; стоны Котаро приятны на слух, как и чавкающие мокрые звуки. Даже после оргазма он ловит удовольствие от окропляющих его лицо теплых капель и их характерного здорового запаха, затем смотрит, как Бокуто пытается отдышаться, сцеживая их остатки. Кейджи приподнимается и собирает их языком, ненадолго берет член в рот и в последний раз за сегодня наслаждается его размером. Бокуто шумно загнанно дышит, закрывает глаза и валится в горизонтальное положение. Акааши ложится рядом, — задний проход знакомо саднит — и чувствует раздирающее горло желание закурить. Черт, Кейджи курит довольно редко и только по двум причинам: после хорошего секса и когда у него стресс. Для этого всегда есть в футляре необходимая пачка, находящаяся сейчас далеко не близко, но даже остаток сил, чтобы встать и взять ее из сумки, уже нет. Флер прежнего обезоруживающего возбуждения медленно потухает. Бокуто смотрит в потолок, в крови течет вязкая теплая нега; хочется сгрести Кейджи в объятия, поцеловать в лоб и заснуть прямо так, потными и непонятно в каком положении. Он глядит на Акааши и собирается завести диалог, но сказать хочется так много, что из приоткрытого для этого рта не выходит ни звука. Спросить, могут ли они повторить? Спросить, почувствовал ли он то же, что и Бокуто? Позвать на свидание? — Акааши, — Котаро пугается своего голоса: он против воли слышится жалкой надеждой. — У меня матч в пятницу, не хочешь прийти посмотреть? Этого он и боялся. Кейджи выравнивает дыхание, стирая сперму с лица, и окончательно приходит в сознание, — он очень даже не против, но ему не нравится настроение этого голоса, ведь за ним и за этим приглашением явно стоит нечто большее. Акааши заметно мрачнеет и хмурится, — и сердце Бокуто разочарованно трескается, готовое разбиться: — Простите, мне стоило, наверно, предупредить Вас заранее. Я не заинтересован в романтических отношениях, Бокуто-сан, — честно отвечает Кейджи, ерзая, отчего становится вконец понятно: ему неприятен этот разговор. — Почему? — растерявшись, недоуменно спрашивает Котаро и прикусывает язык, вскочив. Он был уверен, что Кейджи разделяет его чувства. — Ладно, не отвечай, но мы ведь… можем тогда стать секс-партнерами, например?.. Нам ведь было так хорошо вместе! — Да, — Акааши немногословен, отстранен, ни разу не посмотрев на Бокуто за всё время этого разговора. Появившееся чувство неуюта вмиг помогает ему встать, несмотря на трясущиеся колени, — он собирается принять душ и скорее покинуть номер. Ошарашенный происходящим, Бокуто смотрит пристально до самой двери; нависшая тишина нагнетает. Кейджи устало прислоняется к холодному дереву спиной и вздыхает, пытаясь привести мысли в порядок. Это правда, что его не интересуют отношения. Возникшая связь между ним и Бокуто — всего лишь страсть, перегоревшая после оргазма. Эти странные чувства обусловлены лишь интересом к его телу и внешности. Он никогда не был влюблен, а влюбиться из-за секса — невозможно и смешно. В конце концов, это не первый его хороший секс. Тогда почему же он так отчаянно притягивал Бокуто к себе, как никого другого? Почему теперь даже не может взглянуть на него? Акааши моет руки и, включив воду в душе похолоднее, подставляет под напор лицо, смывающий мешанину слюней, смазки и спермы. Неуместные мысли очищаются шампунем; вода успокаивает. Ароматный гель для душа стирает всю липкую пленку и касания с тела, и Кейджи чувствует себя обновленным. Прежним. И даже саднящая задница от продолжительного проникновения, как напоминание, этому не мешает. Кейджи выйдет из душа, попьет воды, оденется, пообещает Бокуто, что ему напишет, попрощается, покинет номер и закурит на улице. С наслаждением выкурит горькую палочку и поспешит на ближайшую электричку домой. Бокуто не находит себе места. Быть с Акааши лишь секс-партнерами? Нет, это, конечно, здорово, не поспоришь, но… Котаро определенно так не может. Теперь он окончательно убежден, что хочет от Кейджи намного большего, и смириться, оставить всё как есть — не в его стиле. Акааши однозначно тоже прочувствовал искру между ними, так почему не хочет даже попытаться дать ему шанс? Бокуто так плох? У Акааши был болезненный опыт? Или ему действительно нужен лишь секс? Котаро закрывает предплечьем глаза, слышит шуршание душа из ванной; холод образовавшейся пустоты мерзко лижет ставшую гусиной кожу. Возникает чувство, будто его обманули. Больно, черт. Надо одеться. Акааши, обернув гостиничное полотенце вокруг бедер и стараясь не смотреть на себя в зеркало, нехотя дернул ручку двери. Бокуто, ранее сидящий на кровати и вскочивший, как только открылась дверь, выглядел встревоженным и нервным. На нем были только штаны, и-то не застегнутые. — Акааши, скажи, тебя интересует только мой член, да? — в лоб спросил он, проводя взглядом идущего к своей сумке Кейджи — тот не ответил и достал из нее бутылку воды. Котаро решительно подходит; кровь адреналином бьет по всему организму. Вода еле протискивается в горло. Акааши догадывается, что не так. И ему определенно не нравится навязчивость Бокуто. Он уже сказал, что не против секса. Но не больше. — Посмотри на меня, — не унимается Бокуто, и Кейджи, убравший бутылку, сдается, наконец переводя взгляд: он собирается прояснить всё ещё раз. Котаро смотрит изумленно и почти растерянно, будто забыл, что хотел сказать. Акааши сжимает челюсти — острое золото пронзает, застрявшее, царапает краями в горле; внутренности беспокойно ворочаются, не находя себе места. — Бокуто-сан, я… Поцелуй выбивает воздух из легких, и пол из-под ног. Он слитный — мягкий, чувственный и теплый; отчаянный. Кейджи, вмиг обессиленный и мысленно падающий под дикой дозой дофамина, не замечает, как цепляется ногтями за разгоряченную кожу и отвечает, приоткрывая рот и углубляя поцелуй. Мир концентрируется в одной точке, в голове теперь пустота, в груди — часто бьющееся сердце, а в кончиках пальцев — тепло и никогда не испытываемый трепет. Необоснованное и опьяняющее чувство счастья не покидает даже тогда, когда Бокуто отстраняется первым, осторожно заглядывает в глаза и бережно проводит большим пальцем по щеке. Котаро своего не упустит: он не упустит Кейджи и обязательно что-нибудь придумает. Ему даже не нужно знать его всю жизнь, чтобы сказать, что он особенный: порой первое впечатление говорит намного больше, чем время и факты. «Нет, не только». Кейджи выкурит минимум две сигареты.