***
Он изломанно-режуще, намертво впаян в её душу вывороченную наизнанку до самого хрупкого, человеческого, до того что зовется сердцем. Для неё чувства — заранее проигрыш и безграничная слабость. Вдовы любить не умеют, они губят всех тех, кто посмеет их полюбить. Но Питер вот он. Близкий и бесконечно живой, среди свинцовых зимних ночей, когда небо усеяно скучающими и холодными звёздами: сцеловывает её шрамы на плечах и ключицах, не позволяя хотя бы на мгновение скрыть их. Перед ним она настоящая — изуродованная и сломанная, собранная вновь и сшитая лишь своими шрамами. Ей это заменяет кислород, и ощущение внутренней зияюще-чернильной пустоты отступает, только в эти украденные у жизни моменты: она его признания полузадушенные, по-мальчишечьи пылкие и хрипло-сбитые ловит, пытаясь дышать, в его спину вцепившись пальцами до красных, зияющих полос, которые и исчезают тут же, стирая всякий элемент его ей принадлежности. После, когда в его карих глазах отражаются блики близлежащей магистрали, Питер её руку прикладывает к щеке накрывая своей поверх, она говорит ему: — Нас Вдовами не за красивые глаза и милые улыбки назвали, Питер, понимаешь? «Отпусти меня, прошу.» — Я знаю, знаю. — отстранив её руку, он целует запястье с внутренней стороны, по-прежнему бережно, не отпуская, отрезая всяческий путь отступить. Елена глаза закрывает глаза, ощущая как сердце сбоит от этой горячечной, болезненной и незаслуженной ею от него любви. «Неправильно.»***
Ей костюм Чёрной Вдовы давит на плечи грузом невысказанных обязательств, Белова задыхается почти что, оттягивая воротник в сторону. Она — не Наташа. И ею ей не быть никогда. Романова изначально была другой у неё героизм и честь вопреки профессии были запаяны изнутри, у неё же нет. Но Елене стоит глаза прикрыть на секунду, как вспышкой под веками огненные волосы и изломанная улыбка в купе с хрипло-усталым голосом: «Обещай, что продолжишь.» Она обещала. Забыть о собственном «я» ради блага других. Питер же не Старк. Паркер не железный, он хрупкий и до болезненности тонкий несмотря на сверхсилу, что пульсирует по венам. Он уже сломан до самого основания потерей того, кто был для него центром его вселенной, прячась в дорогих костюмах от Форд и усовершенствованных моделях брони Паука. Тони ему порой снится. Он после таких снов просыпается мокрый от пота, дышащий так, будто бы пробежал стометровку и с застывшим на губах именем. — Он был жив. Там, в моем сне он был жив. У Морган был отец, а у меня… — у него безнадежно срывается голос, а в глазах блестят слезы. У Беловой мысль мелькает, что она ему завидует отчаянно: его человечности, неиспорченности, тому что он по-прежнему может все еще может чувствовать. Она привлекает его в свои объятия, пальцами зарываясь в мягкие каштановые пряди. — Ты сделал все что мог, Питер. — произносит она тихо, чувствуя его дрожь. — Все что мог и Тони это знает.***
Его взгляды для неё хуже пуль. Те хотя бы вытащить можно, если не прошли навылет, зашить и попытаться жить дальше; а вот след от кофейной радужки огнём горит на её бледной коже. Белова понимает — Паркер знает. Её внутри разрывает оскольчато-рваными, Елене проще и легче взять на свою хрупкую веру, что она никому не нужна, чем принять, что кто-то в ней всё же нуждается до безумной, надрывной бесконечности, что кто-то в ней также и навсегда. Она замирает, глядя не мигая на букет пурпурных фиалок у него в руках. — Откуда? Зимой? — она улыбается, стараясь скрыть неловкость, чувствуя как румянец затапливает её щеки. — У тебя День Рождения, — у него во взгляде горечь полыни и золотистые искры нежности. — Не спрашивай откуда. — Я скажу спасибо ЭДИТ, как только будет возможность, — она усмехается подходя к нему ближе, обвивает рукой за шею и целуя в щеку, ощущая запах корицы, который оседает на её губах. — На самом деле, спасибо тебе, что помнишь. Паркер стискивает её в объятиях, фиалки у Елены в руках благоухают пряно и сладко, а ей хочется единственного и до банального простого: чтобы это мгновение осталось у неё навсегда.***
Куинс спит, убаюканный шумом поездов, в медленной качке стучащих по рельсам. Этот город без людей невозможен, там и тут несмотря на практически ночное время, в домах все еще горят окна, где люди живут простой жизнью. Елена не спит, стоя у окна в квартире Паркера, глядя на соседнее практически напротив. У неё мысль в голове проносится неожиданная, пугающая, заставляя сжать подоконник до побелевших костяшек: А она бы смогла? Так как они. Работать юристом в какой-нибудь конторке, ждать конца рабочего дня и приходить к семье, где у старшей дочки будут карие глаза и звонкий смех Питера, а младший сын будет похож на неё. «Нет, Елена, это не для меня.» — фраза Наташи в голове звучит набатом резью отдаваясь в висках. Вдов ведь лишили этого права. Не спросив, отобрав силой и сделав из них лишь послушных исполнительниц миссий и убийств по приказу. Оказывается, осознавать это все ещё больно. Она вздрагивает и тут же выдыхает, когда её за талию обвивают горячие и крепкие руки, а чужое сердце, эхом отдаваясь в грудной клетке, начинает звучать в унисон с её. — Почему ты не спишь, Ленни? — у Питера хриплый, сонный голос, а ещё дыхание которое обжигает её шею, заставляя покрыться мурашками от контраста окружающих температур. — Я открыл глаза, а тебя нет… — И пошел меня искать, словно мамонтенок потерявший свою маму, да? — она тихо смеется, когда ощущает как Питер разворачивает её к себе лицом, тут же натыкаясь на его вопросительно-сонный взгляд. — Причем тут мамонтенок и его мама? — Паркер мотает головой из стороны в сторону, делая хаос на собственной кудрявой голове, ещё сильнее, чем прежде. — Прости. Все время забываю, что мы выросли на разных мультфильмах. Ещё до… До Красной комнаты, я любила смотреть его. Хотя он очень грустный. Но почему-то понимаешь это только сейчас, в детстве все ощущается иначе, с безусловной верой в счастливый конец. — Он есть с субтитрами? — Питер зарывается в её волосы и чуть прикрывает глаза. — А то я в русском пока к сожалению не силен. — Я переведу. — Елена улыбается, стараясь скрыть предательскую дрожь в собственном голосе. — Я и без паучьего чутья замечаю, как ты пытаешься скрыть своё состояние и эмоции, но я скажу один раз и пожалуйста выслушай меня. Прекрати тащить всю ответственность на себе. Ты не одна, больше не одна, Елена! Ты слишком долго спасала себя сама, но позволь мне разделить этот груз с тобой. — Я боюсь тебя потерять. — у нее безнадежно срывается голос от несдерживаемых слез и правда столь долгое хранимая в самой глубине сердца, штормом вырывается на ружу. — Не потеряешь. Я обещаю тебе этот сейчас. Пусть будет до бесконечности навсегда, здесь и сейчас. — Питер стирает ее непрошенные слезы и тянет за собой. — Здесь стоять прохладно, даже я начинаю замерзать.***
Она засыпает охраняемая его объятиями от собственных кошмаров. Елене снится фиалковое поле и лазурная, осязаемая бесконечность.