can't be someone else

На телефоне Хитоши десятки взволнованных сообщений от мамы и несколько пропущенных звонков от отца. На часах десять часов вечера и почти разряженная батарея, когда он проходит в дом, с трудом запирая за собой дверь. Его плечи и спина ужасно болят, и он пытается расстегнуть шнурки на кроссовках, не в силах справиться с дрожью в руках. Желудок неприятно ноет от голода, но он чувствует подкатывающую тошноту каждый раз, когда думает о еде. Ему ничего не хочется — Шинсо просто надеется дойти до комнаты на негнущихся ногах и упасть в постель, заснуть в ту же секунду, чтобы ни одна мысль, с трудом прогнанная из его головы долгими прогулками по опустевшим с наступлением темноты улицам, не успела вернуться в раскалывающуюся от боли голову. Его родители знают, что он вернулся, не могут не слышать звук хлопнувшей двери, но они не выходят из собственной комнаты. Хитоши знает, что им не плевать — последний раз мама отправляла сообщение только семь минут назад, но что-то грязное разрастается в его груди с каждой минутой, проведенной в одиночестве у дверей. Подросток даже не хочет, чтобы родители выходили с ним поговорить. Он проигнорировал все их звонки и сообщения, пропустил комендантский час, и единственное, что может ждать его этим вечером — наказание, а потому нелогичная обида заставляет почувствовать себя идиотом. Дверь родительской спальни приоткрывается, и, будто прочитав мысли сына, усталая женщина неторопливо подходит ближе. Хитоши расстроен, что не успел запереться в своей комнате, но рад, что это не отец — он не готов справляться с чужой злостью и разочарованием в подобном состоянии, когда собственные негативные эмоции закручиваются у горла, будто змеи с удушающей хваткой. — Ты поздно вернулся, мы волновались, — она пытается звучать рассерженной, но нежно касается его спины, мягко гладит по лопаткам, словно точно зная, куда пришелся удар несколькими часами ранее, и это тяжелым осознанием ложится на его и без того напряженные плечи. Она знает, что у него болит спина, потому что смотрела. Видела по телевизору, с какой силой его бросили на землю, видела куда больше — постыдное поражение, то, как его единственная мечта, столкнувшись о реальность, разбилась с куда большей силой. Наверное, она знает, конечно знает, и потому так нежно касается его спины, надеясь забрать часть этой боли. Она не продержится и несколько дней, боль в спине пройдет так скоро, что он и вовсе о ней не вспомнит, но его рухнувшие мечты всегда будут там. Расцарапывая с трудом заживающие раны на сердце, воспоминаниями заставляющие грудь болеть в самые одинокие ночи, они никогда не позволят ему двигаться дальше. Он сам не станет их переживать. На спортивном фестивале было проще. С неожиданной поддержкой от одноклассников, с которыми с начала года едва ли поговорил больше пяти раз, с вдохновляющими словами профессиональных героев ему было удивительно легко произнести те смелые слова, но теперь они застревают в горле, он давится ими и не может ни выплюнуть, ни проглотить. Он уже отстает от геройского факультета на сотни шагов, в безумной гонке ученики не останавливаются ни на секунду, а Шинсо даже не добрался до старта. С каждым днем он становится только дальше. Победа в спортивном фестивале на втором учебном году кажется практически невозможной — сегодня он надеялся только на свою причуду, и это забавно — то, что не принесло ему ничего хорошего за все годы жизни, оказалось единственным шансом добраться немного ближе к своей мечте, и он потратил этот шанс по собственной вине. Потому что недостаточно хорош. Потому что откровенно плох. Наблюдая за поединком Мидории во втором раунде, он мог только чувствовать себя придурком. Они все, наверное, так думали. Шинсо не мог их винить. Разговаривая так высокомерно, обещая стать лучшим, он проиграл одаренному безумно сильной причудой, которую не выдерживает его собственное тело, так легко, что тому даже не пришлось ее использовать. Хитоши может винить вселенную, он может винить каждого человека рядом и свою чертову причуду, но есть ли в этом смысл теперь, когда не только он, но и все остальные знают, что Шинсо ничего не стоит. Подросток чувствует, как слезы, которые не позволял себе пролить среди толпы людей, наконец собираются в его глазах, вместе со скопившимися в нем разочарованием, болью и стыдом стекая влагой по его лицу. Шинсо не герой. Он не будет героем, никогда не станет никем больше, чем странным парнем со злодейской причудой. Хитоши ничего им не докажет, он так никем и не станет. Он останется никем. Мама тяжело выдыхает, будто сама с трудом сдерживая слезы, и крепко обнимает. Мальчик цепляется за ее пижаму с такой силой, что пальцы сводит болью. Он хочет рассказать ей обо всем, спросить, что ему теперь делать и из каких сил двигаться вперед, к своей мечте, если у него не осталось их даже на то, чтобы крепко стоять ногами на земле, но из его рта вырывается только громкий плач, он оседает на пол и тянет ее за собой. — Пожалуйста, — он умоляет сквозь всхлипы, — пожалуйста, пожалуйста. Объятия мамы становятся крепче, она обещает ему, что все хорошо, но это не так, это неправильно, все неверно. Он резко качает головой, открывает рот, чтобы объяснить, чтобы попросить, но из его горла вырывается только протяжный вой. Это слезы не сегодняшнего дня — это обида, грязными следами из неприятных слов преследующая его с самого детства, это каждое «злодей», брошенное в его сторону, каждый подозрительный взгляд взрослых и обидные слова, произнесенные незнакомцами с жестокой беззаботностью. Эти слезы — это не Хитоши, это его мечта разбивается на тысячи осколков, которые не собрать вместе, даже утопив собственные руки в крови. Эти слезы — это надежда. Что завтра будет лучше, что ему подскажут правильные слова и он найдет силы, чтобы подняться на слабых ногах и начать все заново — прямо к старту. Хотя бы к нему. Его мама не знает, и он не может ей об этом рассказать. Она не убеждает его в том, что в будущем он обязательно добьется своей мечты, не говорит, что он молодец. — Мне жаль, — говорит она. Ее слова оседают на его плечах невыносимой тяжестью, врезаются в распахнутые доверчиво глаза пылью, заставляя их наполняться влагой с новой силой и ужасно болеть. Ей жаль, и сердце Хитоши тоже полно сожалений, но он не подобное надеялся услышать. Это не ее вина — она не желает ему вреда, ее голос полон заботы так же, как и нежные руки, обнимающие его с любовью, эти слова совершенно не похожи на отцовские злые, просто они оба в него не верят. Просто дети бывают очень жестокими. Просто взрослым иногда безразличны чужие жизни. Просто он родился не с той причудой. Просто он выбрал не ту мечту. Шинсо отталкивает руки матери, с трудом поднимаясь на ноги, и медленно плетется в сторону своей комнаты. Она не пытается его остановить. — Если бы ты слушал нас с самого начала, — глубоко вздыхая, произносит его отец, наблюдающий за ними с порога комнаты, — ты бы так не убивался. Хитоши привык видеть недовольство и разочарование на чужом лице, отец не сможет удивить его грубым обращением, даже если очень постарается, но в эту минуту лицо мужчины лишено привычной хмурости, он выглядит так, будто действительно расстроен из-за всего, что случилось на спортивном фестивале, и его глаза полны сожаления. Будто он имеет на это право. Будто он искренне заботится. — Я не думаю, что сейчас время для таких разговоров, — мама подходит ближе, вставая между ними, словно волнуется, что они снова начнут ссориться, но сегодня Шинсо больше не собирается говорить — он едва может дышать. — Но это правда, и он должен ее наконец принять! Пожалуйста, замолчи. — С такой причудой ему никогда не стать героем. Замолчи. — Ты вообще видела этих детей с геройского факультета? Хитоши мог бы умереть, если бы они восприняли его всерьез. Пожалуйста. — Ты можешь уже закрыть свой рот? Его голос дрожит, но он не боится. Отец задыхается от удивления, рычит что-то злое в ответ, двигаясь вперед, но связь уже установлена — Хитоши нужно просто потянуть и долгожданная тишина, нарушаемая только его частыми всхлипами, наступает. Глаза отца пустеют, он безвольной куклой замирает в двух шагах от подростка, его вытянутая рука медленно опускается, когда Шинсо велит ему вернуться в комнату и лечь спать. — Хитоши, ты ведь знаешь, что тебе нельзя использовать свою причуду, — мама с грустью наблюдает за тем, как мужчина скрывается за дверью комнаты, и переводит жалостливый взгляд на подростка, но все же не просит его прекратить, не приводит мужа в сознание и сама, до последней минуты переживая о сыне, — он накажет тебя завтра. Шинсо хочет напомнить ей, что все это больше не имеет значения, но все его оставшиеся силы уходят на то, чтобы поддерживать свою причуду, поэтому он только бросает безразличный взгляд на женщину перед тем, как запереться в своей комнате, и позволяет своему разуму раствориться между всхлипами, как только обессиленно валится на кровать. Он почти не спит этой ночью, не поднимается с кровати в поисках снотворного, просто наблюдая за светом фонарей за окном, и уходит из дома рано утром, чтобы не сталкиваться с отцом за завтраком. Его все равно наказывают позже — отец долго ругается, взмахивает от злости руками и опускается до нелепых угроз. Хитоши не узнает ничего нового. Ему запрещено когда-либо снова использовать свою причуду, на протяжении недели он останется под домашним арестом и не может попросить телефон обратно, пока родители не решат, что он усвоил урок. Мужчина обещает, что в следующий раз подросток не отделается так легко. Это глупо. У Шинсо нет друзей, никогда не было, ему все равно не с кем гулять и некому писать, повторяющиеся угрозы и оскорбления не имеют значения тоже, но то, каким взглядом отец провожает его после того, как позволяет вернуться в комнату, заставляет сердце мальчика сжаться. Это взгляд, который он получает в школе от тех, кто не знает о нем ничего, кроме сущности его причуды. Это оценивающий взгляд, проникающий под кожу, переворачивающий все в желудке вверх дном. Он говорит: «может, природа не ошибается, может, в этом мальчике на самом деле есть зло». Существует причина, почему с тобой разговаривают только наивные идиоты вроде Мидории, напоминает себе Хитоши, чтобы успокоить бешено бьющееся сердце. (Легче не становится). Он знает и давно привык, подобные истины постыдно забывать всего лишь из-за тяжелой ночи, но в этот раз его лицо горит не из-за стыда. Шинсо опускает голову, моргает несколько раз, но взгляд мужчины не пропадает, и парень уже тогда знает, что эти глаза еще не раз вернутся к нему в самых ужасных кошмарах. — Чего остановился? — Раздраженно спрашивает отец, хлопая его по плечу, — есть что сказать? Хитоши качает головой, торопливо сбегает в комнату. Он запирает за собой дверь, нервно трет рукой шею. Подросток понимает, что слишком остро реагирует, но одно лишь это знание не облегчает огонь, безумным пламенем сжигающий кислород в его легких. В этом нет ничего нового, он нередко сталкивался с куда худшим отношением, Хитоши просто не думал, что тем, кто станет разглядывать в нем злодея, окажется его собственный отец. Он снова чувствует себя идиотом. Когда к концу недели в коридоре после дежурства его останавливает классный руководитель 1-А класса, Шинсо тут же пугается. Нет никакой очевидной причины, почему герой вдруг захотел лично встретиться с Хитоши, учеником общественного факультета, если он не собирается предъявить ему обвинение. Хитоши знает, что не совершал ничего плохого, но давний иррациональный страх, привитый ему безразличными учителями еще в начальных классах, тяжестью оседает в пустом желудке. Взгляд отца возникает перед глазами так отчетливо, что он чувствует подступающую тошноту, но мужчина не может иметь к этому отношение — он не стал бы привлекать к семейным проблемам посторонних. Шинсо пытается понять, за что еще его могут наказать, пока учитель хмурится, осматривая его с ног до головы, и приказывает следовать за ним. Пусть Шинсо и верит, что обучение в этой школе отличается от привычных ему, подростку с трудом удается довериться даже самым добродушным из учителей, и мужчина с застывшим недовольством во взгляде заставляет его руки дрожать, будто он вдруг снова становится младше и не может поспорить, когда его в очередной раз наказывают за плохое поведение и шалости, к которым он не имеет отношения. Хитоши вцепляется в рюкзак дрожащими руками и послушно идет следом. Это не может быть Мидория, он не злился даже после того, как Хитоши несколько раз, воспользовавшись его наивностью, подло использовал на нем свою причуду (Шинсо может поклясться, что за его поддразниванием после проигрыша не скрывался злой умысел, но он сомневается, что ему поверят). Кто еще? Шинсо внезапно вспоминает ненависть в глазах ученика с хвостом, того, которого использовал во время битвы колесниц, и его волнение становится только сильнее. Взгляд подростка скользит по сторонам в поисках чужого торжествующего лица, затаившегося в углу, но школьные коридоры как никогда пусты. Учитель Айзава останавливается у пустого кабинета, пропускает подростка вперед, и, переступая порог, Шинсо снова чувствует на себе чужой изучающий взгляд. Спустя еще несколько секунд он встает напротив подростка, зарываясь рукой в неухоженные волосы, громко вздыхая. Мужчина пугает, подросток едва ли способен выдержать его тяжелый взгляд, поэтому он сутулит плечи и низко опускает голову, даже если ужасно стыдится своей реакции. Шинсо узнал о герое только несколько лет назад, в репортажах о заключении под стражу главы опасной преступной организации не упоминалось имя, но особо внимательные фанаты разглядели его на нечетких фотографиях и еще несколько недель после этих событий форумы, которые Шинсо часто просматривает бессонными ночами, были полны обсуждений личности подпольного героя. Подросток и по сей день часто занимается поисками информации о герое, он не безумный фанат, но и не пытается скрыть глубокое уважение и восхищение. Сотриголова — первый герой, не обладающий физической причудой, о котором узнал Шинсо, одно только его существование наполняет сердце Хитоши надеждой, что и сам он однажды сможет стать настоящим героем. Но перед Шинсо не любимый герой, на него смотрит Айзава Шота, учитель, о котором мальчик ничего не знает, и он чувствует себя только беспокойнее. — Что я сделал? Айзава хмурится сильнее, даже не стараясь скрыть то, как рассматривает его с ног до головы, и не сразу отвечает на вопрос подростка. Не отвечает на него и вовсе. — Ты знаешь, кто я? — Спрашивает он вместо ответа. — Вы классный руководитель 1-А класса, — говорит нерешительно, — и герой. Я знаю, что вы не стремитесь к известности, просто вы единственный герой без физической причуды, которого я знаю, поэтому я всегда- — Ты хочешь перевестись на геройский факультет, — перебивает его Айзава, — почему? — Я хочу стать героем, — произнесенные не раз слова, из детского обещания давно превратившиеся в непоколебимую мантру, в этот раз дрожат на кончике его языка, — мне не повезло родиться с яркими способностями, я знаю, что без физической причуды почти невозможно- — Значит, ты и сам понимаешь, что у тебя практически нет шансов. Хорошо. Думаешь, в итоге все сводится к причудам? — Не все, но это мой главный недостаток. Если о моей причуде известно, я бесполезен в сражении с одаренными учениками. Вы и сами видели, — он выплевывает последнее с обвинением, не зная, почему вдруг так расстраивается из-за давно усвоенных истин. — Ладно, — мужчина засовывает руки в карманы, смотрит на подростка безразлично, но голос его звучит громко и неожиданно грубо, — без физической причуды ты ни на что не годен, на что ты надеешься? Даже если ты сможешь попасть на геройский факультет, ты не сможешь противостоять тем, кто лучше и опытнее тебя. На что ты тогда рассчитываешь? Шинсо не отвечает. Он обещает себе, что у него есть ответ, но из-за грубых предложений мужчины, из-за жестких напоминаний каждая мысль, любой возможный ответ распадается на буквы, которые собираются снова в незнакомые слова на несуществующем языке, и Хитоши чувствует, как захлебывается в них. Он молчит. Айзава глубоко вздыхает. — Твой случай — не безнадежный, — он признает, — я бы не стал искать тебя просто для того, чтобы разрушить мечты и отправить домой, — его голос звучит удивительно мягко, но Хитоши отчего-то ему не верит. Это именно то, что вы делаете, он хочет сказать. Шинсо продолжает молчать. Айзава отходит в сторону, неторопливо собирает бумаги со своего стола в папку и протягивает подростку. Шинсо неуверенно берет папку в руки, не понимая, чего от него хотят, раскрывает ее и бегло скользит по листам глазами. Он просматривает таблицы, полные незнакомых слов и формулировок, списки продуктов и расписанные по часам дни недели. — У тебя действительно сильная причуда, но ты не можешь рассчитывать на нее в ближнем бою, — мужчина оставляет бумаги у подростка, возвращаясь к столу, — моя причуда тоже не дает мне преимуществ во время сражений, так почему я все еще способен одержать победу? — Айзава не ждет ответа, взмахивая рукой в сторону ссутулившегося подростка, — дело не в причудах. Твоя физическая форма — вот что никуда не годится, и я рекомендую тебе сосредоточиться именно на ней. Таким, как мы с тобой, приходится работать намного больше остальных, а ты уже сильно отстаешь от своих сверстников, поэтому тренировки, которые я предлагаю, будут невыносимо тяжелыми, до того, как ты хотя бы привыкнешь к моему темпу преподавания, тебе не раз захочется все бросить, поэтому прочитай все это как следует и реши, готов ли ты к тому, что я могу тебе предложить, — его губы украшает злобная усмешка, — имей в виду, если я почувствую, что ты недостаточно выкладываешься или совсем не развиваешься — я возьму на себя ответственность и прекращу тренировки в любой день. Шинсо чувствует, будто пол под ногами сотрясает землетрясение, его голова кружится, но он не позволяет себе дрожать, отвечает со смертельной решимостью. — Не нужно читать, я согласен. Я все сделаю, — он клянется, — выйду за пределы своих возможностей, если вы решите, что моих усилий недостаточно. Айзава молчит. В этот раз Хитоши не избегает его взгляда, смело заглядывая учителю в глаза. — Почему ты хочешь стать героем? — Он наклоняет голову, рассматривает лицо подростка задумчиво, будто пытаясь самостоятельно отыскать ответ между крепко стиснутыми зубами. Из его взгляда не пропадает строгость, но Шинсо по плохо скрытому любопытству в голосе понимает, что это не контрольный вопрос, не часть его анализа. Айзава спрашивает, потому что ему действительно интересно. Потому что он хочет знать. — Я хочу помогать людям, — он произносит слова с уверенностью, но его сердце безумно скачет, когда он встречается глазами с учителем. Айзава не выглядит впечатленным, он поджимает губы и смотрит так, будто даже не верит, но есть в его глазах что-то еще, неуместное, но в то же время единственное верное, нечто настолько успокаивающее, что правда, в которой никому не признавался, изливается из его дрожащего рта без разрешения, — я хороший человек, — он признается, — я хочу доказать всем, что хороший человек. Айзава смотрит на него так, будто знает. Он не просит подробностей, не произносит ничего в ответ и вовсе, но его глаза, вдруг потерявшие все то устрашающее, заставляющее руки Хитоши дрожать меньше десяти минут назад, полны понимания. — Я могу сделать это? — Он спрашивает дрожащим голосом, — я правда могу стать героем? — Ты ведь и не думаешь сдаваться, не так ли? — Нет. Нет, никогда. Айзава мог бы объяснить ему, что потенциал выше одного процента еще не гарантия успеха, мог бы рассказать о том, насколько это будет сложно, запугать подростка еще миллион раз, чтобы выбить из-под его неустойчивых ног детские неосуществимые мечты, но в глазах Хитоши собирается влага. Дрожащие, его губы упрямо сжаты, и он не позволяет слезам пролиться — Шота поражен его решимостью настолько, что даже привычная хмурость исчезает с его лица. Один процент — это всего лишь возможность, не обязательно обращенная в победу, но взгляд этого мальчика — он другой. Это крошечный огонек, скрывающий бушующее пламя на дне глаз, это решимость только самых упрямых и упорных. Это взгляд Мидории, его нерушимая вера, способная изменить будущее. Это Бакуго, его непоколебимая преданность своей цели, стремление к абсолютной победе. Это его проблемные дети. (Будет так сложно добраться хотя бы до старта, думает Айзава, он сам еще не раз доведет ребенка до слез, напоминает себе, но в этот раз Шота знает, что, несмотря на все это, Шинсо справится. Он верит). Это надежда. Это Ширакумо. — Ты станешь героем, — слова с незнакомой легкостью покидают его рот, — это будет тяжело, но ты сможешь. Да, ты будешь героем. Хитоши с трудом бормочет слова благодарности, крепко сжимает в руках папку с планом тренировок, и, не доверяя срывающемуся голосу, кланяется, низко опуская голову. Айзава шумно выдыхает, подходит ближе, неуверенно хлопает его по плечу. Эти слова впервые произнесены без насмешки, в них не скрывается жестокая шутка или материнская жалость. Слова Айзавы, так сильно отличающиеся от неоднозначного выражения его лица, прозрачны — только абсолютная уверенность и искреннее обещание. Шинсо не говорит мужчине, как много это для него значит, не рассказывает о годах ожидания, он не может признаться и в том, что учитель — первый взрослый, поверивший в его мечту. Может, ему не нужно ничего объяснять, может, Айзава и сам все понимает. Хитоши не знал, что может быть так просто. Он и не догадывался, что иногда говорить, пытаться объяснить вовсе не обязательно. Когда из его горла вырывается плач, когда слезы Хитоши снова и снова разбиваются о пол, когда он повторяет чужие слова раз за разом в надежде превратить их в свои собственные, учитель не задает вопросов, только с неестественной для него мягкостью гладит его по спине. Это отличается от спортивного фестиваля, в этот раз его голос дрожит и срывается, но Шинсо чувствует себя так хорошо, что кажется, будто его сердце может разорваться от радости. Он наконец и сам верит в это обещание. Хитоши собирается превратить эти слова в действительность. Он повторяет: — Я буду героем.