Смертью всё пропиталось, кровью гнилой умыта земля. Тишина гробовая со страхом плетётся, звон отражая в ушах. Здесь нет ни намёка на счастье, растерзано сердце на части. Души отравлены ядом — навеки бредущие к аду.
Вода окрашивается в коричнево-алый, пальцы немеют от холода, пуская по коже многочисленные иголочки. Юнги нервно оттирает засохшую кровь, что сделать не так уж просто. Сбито выдохнув, он опирается на раковину и смотрит в отражение перед собой. По бледному лицу россыпь кровавых подтёков, зрачки снова пульсируют, голова идёт кругом от собственного вида в отражении, ознобом и страх по венам разносится. В ушах появляется звон, отражение плывёт и в глазах совсем темнеет. Он подносит мокрую ладонь ко лбу, жмурится и пошатывается от слабости. Руки соскальзывают, что-то задевая, от чего вещь падает, громко разбиваясь о плитку. Юнги валится на пол следом. Боль от столкновения головы с твёрдой поверхностью импульсами отдаётся в теле. Раздаётся стук в дверь, сквозь толщу шумов в голове слышится голос, но слова разобрать не представляется возможным. Его трясёт всего, то в холод, то в жар бросая. Он пытается подняться, но тело совершенно не слушается, в вату превращаясь. Он вновь делает попытку встать, ладонями задевая разбитые осколки, режется о них и боли совершенно не чувствует. Скрипя зубами, ему удаётся сесть возле стены, когда дверь открывается, впуская непрошеного гостя. Юнги дышит тяжело, взгляд сфокусировать пытается и видит перед собой размытые черты мертвеца, надвигющегося на него. Неслушающимися пальцами, он тянется за ножом, хватается за рукоять, но достать не получается. Тело совсем не слушается. Мертвец вплотную подошёл, в лицо ему заглядывает, пока Юнги руки перед ним выставляет, остановить пытаясь. —Ты что, блять, наделал? — раздаётся испуганный голос Чимина. Он от рук его взгляд не отрывает, наблюдая за мелкими ручейками крови, стекающими на кафель. Паника немного отступает, когда до разума медленно доходит осознание, что перед ним Чимин на корточках сидит. Он прижимает ноги к груди, опускает взгляд на дрожащие руки и дыхание его совсем глубоким и сбивчивым становится. Чужие тёплые ладони приподнимают голову, заставляя на себя смотреть, когда по побледневшему лицу непроизвольно слёзы катятся. Пак стирает их большими пальцами, рассматривает губы дрожащие и взгляд на руки израненные переводит, замечая раны от осколков, а не порезы лезвием, как показалось вначале. Он бережно касается их, аккуратно вынимает битое стекло и дует, когда слышит болезненное шипение. Зажмурившись от ощущений, Юнги хватается за одежду альфы и тянет на себя, прижимаясь. Чимин тело дрожащее кутает в объятиях, гладит по голове и осознает, что омеге совсем плохо от перепадов в самочувствии. —Отец, — шепчет омега дрожащим голосом, вгоняя в ступор Чимина. Он жмётся ближе, под ласку подставляется и чуть ли не мурчит, когда в шею утыкается. — Я так долго искал тебя, — продолжает он, пуская по телу альфы липкий холодок. Юнги в бреду. Пак ладонь на лоб его кладёт, потому что жар чувствуется даже сквозь ткань, и подхватывает его на руки, поднимая с грязного пола. Он ногой толкает дверь в комнату и аккуратно опускает омегу на холодное покрывало двуспальной кровати. Отстраниться не получается, потому что цепкие руки, обвивающие его шею, тянут обратно. Юнги веки разлепляет, встречаясь с плывущим лицом Чимина, который замечает пульсирующие зрачки, удивляясь подобному явлению. —Так хорошо, — валит альфу на себя, пачкая обоих в крови. Чимин поддаётся его напору, ложится рядом, но рук от него не убирает. — Это просто приступ. — заверяет младший, когда дрожь постепенно отступает. Кожа под пальцами альфы заметно становится прохладнее, когда Юнги проваливается в сон. Пак знает, что это не «просто приступ», он такое уже видел. Большую часть оставшейся ночи ему мешает жужжащий рой мыслей и неприятных воспоминаний. Он в темноте рассматривает омегу, что рядом лежит, серебристые волосы со лба убирает и снова вспомнить пытается его, потому что уж больно напоминает он кого-то. Уснуть получается к утру, когда уставший организм напрочь отказывается функционировать. Отдых выдался недолгим, Чимин нехотя разлепляет тяжёлые веки из-за ноющих в неудобной позе мышц и щурится от яркого дневного света. Рука затекла, на теле чувствуется непривычная тяжесть, что не даёт ему свободно шевелиться. Он часто моргает, давая глазам привыкнуть, пальцы сжимает, чтобы кровь хоть немного разогнать и глаза вниз опускает, удивляюсь увиденному. В комнате душно от цветочного аромата, источник которого взобрался на него, крепко стискивая всеми конечностями. Он жмётся к его телу и сопит мило. Старший осторожно обнимает его за плечи, спину гладит медленно, обратно глаза прикрывает и шумно тянет воздух через нос, в попытках надышаться. Юнги шевелится, хрипя от чужих движений, постепенно просыпается. Руки щипет от ран, все кости ломит и живот болит, узлом скручивая тело. Он страдальчески стонет, понимая, что взобрался во сне на альфу, и подняться пытается, но на деле просто ёрзает, потому что будто цепями тянет обратно. Ему ужасно плохо. Он тихо хныкать начинает от бессилия, что доносится до ушей альфы, и решает не двигаться вовсе, чтобы хуже не делать. —Что случилось? — успокаивающе гладит по голове, как ребёнка маленького. У него на уровне инстинктов проснулось дикое желание заботиться об омеге. —Всё болит, — шумно выдыхает от чужой ладони, спустившейся вниз по спине и пускающей толпы мурашек. Чимин знает, как успокоить тело омеги во время течки. Он гладит поясницу, прижимая ноющее тело, и на загривке пальцами перебирает, массируя шею. Омега раскрывает губы, дышит тяжело от приятных ощущений, чуть ли не скулит и почти слюни пускает. До чёртиков приятно. Юнги забывается в ощущениях и контроль над собой теряет, когда альфа точки определённые задевает, волны удовольствия пускает, дрожать заставляя. Чимину сейчас тоже тяжело. Смешавшиеся запахи на рецепторах оседают, гибкое тело младшего трётся о него и скулит тихо, вызывая лишь одну мысль: «хочу». Но за ней следует разумное «нельзя». Он массирует кожу головы, запутываясь пальцами в, на удивление, мягких волосах. Юнги мычит, показывая, что ему нравится, и вибрацию по телам обоих пускает. Он полностью доверяется в руки человека, которого от силы сутки знает, но от его рук так приятно. Юнги мысленно обещает себе, что через пару минут он с него слезет, приведёт себя в порядок и отправится прямиком к мертвецам за дверью дома. Вздохнув, он все же отстраняется, садится на чужих ногах и шею разминает, закидывая голову назад. На лице явный отпечаток сна, глаза слипаются, а мозг ещё не отдаёт отчёта происходящему. Чимину же от вида совсем невыносимо, за бёдра омежьи схватиться хочется, талию огладить и зубы выпустить, потому что десны невыносимо зудят от нужды пометить. —Юнги, — зовёт он, пальцы в кулаки сжимает, самому себе трогать запрещая. Младший взгляд на него опускает, рассматривает детально их положение и ничего не может сделать с заполняющим голову туманом, который подкидывает картинки непристойные. Жар разливается по клеточкам в организме и он дышит тяжело, чувствуя обильно текущую смазку. Он ладони на голую грудь альфы опускает и тазом вертит, устраиваясь поудобнее, пока Чимин челюсти сжимает до скрежета зубов. Его разум ещё отдаёт отчёты своему хозяину, в отличии от омеги, которым руководят чёртова природа и желание получить член, лишь бы легче стало. Вот только надолго ли хватит выдержки Пака, чьё мускулистое тело сейчас обводят вдоль и поперёк маленькие тёплые пальцы, цепляющиеся уже за его ремень? —Сука, Юнги, — рычит он, хватая младшего за запястья, чтобы в чувства его привести. Омега заторможенно взгляд на него поднимает, краской заливается, понимая, что потом ему совсем стыдно будет за поведение своё и перекатывается на вторую половину кровати. Он извинения бурчит вместе со словами благодарности за массаж и в ванную быстро ретируется, чтобы тело унять. Чимин губы облизывает, взгляд вниз опускает, потому что в собственных штанах тесно ужасно, и дыхание задерживает, чтобы возбуждение спало. Действительно становится легче. До тех пор, пока из соседней комнаты стон приглушённый не доносится и по рецепторам не бьёт цветочный аромат. —Сука! — садится на постели, разминает затёкшие мышцы, прожигая взглядом дверь, за которой скрылся младший, и идёт к выходу, хватая родной ствол винтовки. Было ли плохой идеей ехать вместе с течным омегой? От части.***
С наступлением апокалипсиса Юнги открыл для себя много нового о самом себе. Например, шмотки. Раньше он терпеть не мог это. Ходить по магазинам, примерять невообразимое количество одежды и выбирать побрякушки казалось очень изматывающим и бессмысленным. Однако, когда свободного времени появилось достаточно много, а жизнь стала скучной и однообразной, он нашёл в этом занятии много увлекательного. Ла-Мортис расслабляется, когда гуляет по торговому центру, кишащему трупами, готовыми разодрать живого в клочья, и выбирает для себя новый образ. Для чего всё это? Потому что захотелось. И как он смеет отказать своим прихотям в таком развлечении? По грязной плитке торгового центра тихо ступают две пары ног. Эхо от шорохов отбивается от стен пустынного холла, привлекая внимание мертвых. Они вертят головами в поисках живца, хрипят, кажется, даже злятся, почти вплотную подходят, но почему-то не трогают. Всё же есть один плюс в одной мучительной неделе раз в три месяца. Помимо сводящего с ума желания унять зуд в заднице, из которой раздражающе течёт смазка, это действует ещё и на мёртвецов. Они, вероятно, не переносят сильный аромат течного омеги, а от Юнги сейчас несёт за три версты. Возможно, вместе с вечным голодом у них остался ещё и инстинкт размножения или что-то вроде того. Трупы непригодны для этого, их прогнивший мозг это понимает, поэтому, когда на раздражённых рецепторах оседает сильный запах омеги, они озлобленно подчиняются, не трогая и позволяя продолжить род. Это лишь догадки Юнги, но, в принципе, ему плевать, пока эта хрень работает в его сторону. Чимин думал, что ему нужно будет защитить ослабшего омегу, но в итоге плетётся сзади и не может поверить собственным глазам. Всё получается с точностью наоборот, потому что под защитой оказывается он. Его одежда и кожа крепко впитали дурманящий голову иланг-иланг, что почти так же не позволяет мертвецам притронуться к нему. Хотя и находятся отважные, которые руки гниющие протягивают, он мысленно радуется, что Юнги никто не трогает, будто барьер препятствует. Было бы сложно справиться с потоком трупов, если бы не эдакая особенность. Теперь ему стало ясно, почему Ла-Мортис совсем не боялся мертвых, когда цепью перемалывал их кости. Пока Юнги видит всего один плюс, Чимин подмечает второй: запах омеги настолько сильный, что перебивает омерзительную вонь гнили, намертво впитавшуюся в планету. Приятный запах, позволяющий вдохнуть свободной грудью, являет радость альфе. Но вместе с тем разыгравшаяся фантазия, подпитанная эктогормонами омеги, подкидывает не самые скромные изображения. —Как долго продлится этот эффект? — проходит за младшим в магазин какого-то бренда, закрывая перед армией трупов стеклянную дверь. Чимин скользит по фигуре омеги, останавливаясь на округлых ягодицах, и толкает язык в щеку, когда в мыслях всплывают приглушённые стоны Ла-Мортиса, доносившиеся утром из ванной. —Несколько дней, пока феромон сильный. — перебирает футболки на вешалке, щурясь из-за недостатка света. — Ты приятно удивляешь выдержкой, — хвалит он, проходя вглубь магазина, когда не находит ничего интересного. — Думал, придётся подправить твою нижнюю часть. — хмыкает, указывая зажатым в пальцах пистолетом в район паха альфы. Вот только на деле выдержка Чимина медленно катится к чертям, о чём младшему знать совсем необязательно. —Жестоко, — поправляет автомат на плече и пытается выкинуть навязчивые образы из головы. Юнги ухмыляется, возвращаясь к своему занятию. — Мы серьёзно пришли сюда за одеждой? — подходит к примеряющему футболку Юнги. Ответ перебивает хрип мертвеца, который незаметно подкрался вплотную и уже готовился вцепиться в шею Пака. Он отшатывается от него, вынимает клинок и, схватив за грудки, вонзает лезвие в череп, после с характерным звуком вынимая. Гнилые брызги разлетаются в стороны, когда старший стряхивает ножом, а на кофточке, понравившейся омеге, остаётся кровавая полоса. —Нельзя поаккуратнее? — недовольно ворчит, отбрасывая испорченную ткань в сторону, на что старший виновато улыбается. — Есть фонарик? — оставляет без внимания чужой вопрос об их причине нахождения здесь и скрывается из поля зрения альфы. —В машине остался, — он оглядывается на стеклянную дверь, через которую больше не просачивается и лучик света. Мёртвых здесь слишком много. —Ребёнок, ты где? — но слышатся лишь скольжение ладоней по грязному стеклу. — Ла-Мортис, — и вновь тишина. Появляется волнение за младшего, от чего учащается сердцебиение. Не смотря на то, что мёртвые его не трогают, они по прежнему представляют угрозу. Их поведение непредсказуемо, а у младшего от слабости руки трясутся с самого утра, что не скрылось от внимательных глаз Чимина. Он прячет клинок и поднимает автомат, держа его наготове. —Юн… — не даёт договорить чужая ладонь, неожиданно закрывающая ему рот. Он мычит, почти вырывается, но замирает, когда слышит знакомый голос. —Тише, — шипит омега на ухо, одёргивая его назад. Чимин в его руках замирает, но младший ладонь не убирает. — Ты слышишь это? — Юнги получает отрицательный кивок и отпускает альфу, ощущая на себе его тяжёлый взгляд. — Детская мелодия… — хмурит брови, словно пытается расслышать лучше. —Стой за мной, — снимает автомат с предохранителя и тянет младшего себе за спину, не отпуская его руку. Пока Чимин нервничает, Ла-Мортис в улыбке расплывается и тихо смеётся. На самом деле, ему очень приятна такая реакция. Он ожидал совсем другого, но старший сразу спрятать от опасности пытается, стеной вырастая между ним и потенциальной угрозой. Внутри тепло разливается и Юнги не может понять, одичал он, потому что действия альфы воспринимает как заботу и беспокойство, или Пак действительно волнуется за него. —Расслабься, я шучу. — толкает Чимина в плечо, улыбается и нервно облизывает губы, потому что хватка на его запястье только усиливается. Шутка, кажется, не понравилась и, возможно, альфа совсем немного злится. Он склоняется над чужим ухом, дышит по-прежнему тяжело, щекоча чувствительную кожу и предупреждающе рычит: —Не играй со мной, ребёнок. Возможно, Юнги совсем немного возбуждается и у него колени дрожат от низкого голоса, а во рту сухо становится. Хотел пошутить, но сам попался в ловушку.***
Свет от фар мотоцикла и медленно едущего впереди внедорожника освещает узкую улицу частного сектора. Здесь никого нет, но холод пробивает по коже от одного только вида окрестностей. Ни одного живого трупа, только на заборах гвоздями прикованы мёртвые тела бывших когда-то людей. Руки разведены в разные стороны, ноги связаны между собой толстой бечёвкой, а на бледных лбах выцарапано клеймо — крест. Это мёртвая улица. Воздух здесь настолько тяжёлый, что не получается сделать даже маленький вдох, заставляя лёгкие давиться сладостью трупного яда. От гнетущей атмосферы, впитывающейся в кожу, по венам разливается страх. Юнги ёжится, в попытках избавиться от неприятного чувства, но продолжает осматриваться вокруг, впитывая в себя каждую деталь. Но, как ни крути, пейзаж, пронизанный до основания смертью, завораживает, приковывая внимание. Невозможно перестать смотреть на трупы и Юнги боится гнили своей, что кроется внутри. Разве на этот кошмар он должен смотреть с таким блеском в глазах? В это же мгновение в груди тяжестью оседают страдания людей. Он будто ощущает каждого, переживает все с ними вновь и вновь, отдавая свою душу на растерзание, как они тела свои отдали. Юнги помнит слова папы, нельзя позволять людским мукам овладевать собой. Это превратит его жизнь в нескончаемую каторгу, заживо съест и он снова лишает себя эмоций, истерзанную сущность оставляя кровью истекать. Успокаивает одно — эти люди вознеслись. Старые ветхие дома на севере, построенные ещё в прошлом веке, таят в себе мрак. Юнги из любопытства заглядывает в старые оконные рамы, запоминает расположение старой мебели, виднеющейся с улицы, и следит за движением теней. Только в одном из домов чёрный силуэт застывает на месте, привлекая к себе внимание. Он снижает скорость и мигает фарами, подавая знак Чимину на внедорожнике. —Зайдём в тот дом? — предлагает младший, выравниваясь с машиной. Он решает промолчать про облик, который увидел. Предложение не нравится Чимину и хмурится, понимая, что идти все равно придётся. Омега вряд ли послушает его, а самому он не позволит. Местный пейзаж нагоняет жути, пробирает до мозга костей своими тенями, вызывая нервные судороги в пальцах и отвращение, смешивающееся с липким страхом. —Хочу. — ставит перед фактом младший, замечая на лице старшего сомнения. И кто такой Чимин, чтобы даже пытаться отказать ему? Вздохнув, он открывает дверцу, сидя в машине проверяет магазин автомата и недовольно цокает, когда Ла-Мортис вынимает пистолет, слезая с мотоцикла и подходя к нему. —В такие моменты обычно происходит что-то очень нехорошее. — высказывает свои опасения альфа, вытаскивая ключ из зажигания: глубоко внутри он все-же надеялся, что они никуда не пойдут. Но омега слишком умело управляет им. — Держись позади меня и далеко не отходи. — проходит вперёд, щёлкая фонариком. —Это кому из нас ещё стоит держаться позади? — фыркает и обгоняет, задевая плечом. Но это уже был перебор. Чимин останавливается, глаза к небу поднимает и зубы стискивает плотно, потому что не вывозит того, насколько часто его просьбы игнорируют. У него по-человечески нервы сдают. Не успевает младший и шагу сделать, как его сзади за загривок хватают и разворачивают, обратно притягивая. Пак зол. В тусклом свете фонаря видны его напряжённые скулы и сверкающие в предупреждении глаза, на его естественно поблёскиващей шее вздуваются вены. Юнги невольно концентрирует на них внимание, позволяя овладеть разумом навязчивой мысли провести по каждой языком. Он сглатывает громко, когда дыхание глубже становится от застывшего перед глазами вида и здравость уму старается вернуть. Ла-Мортис за запястье чужое хватается в попытках сбросить с себя, но тщетно. Пальцы на его чувствительной шее лишь сильнее сжимаются, легкой болью отбиваясь в нервных окончаниях. И, наверное, Юнги мазохист, потому что внутри разгорается синее пламя, узлом скручиваясь внизу. Альфа сильнее, мощнее телосложением и, сука, кто бы знал, как сильно омеге нравится его массивность, его властность над ним. Он ладонь перемещает ближе к горлу и большим пальцем яремную впадинку оглаживает, не получая желаемого зрительного контакта. Юнги сконцентрирован на другом. Не касаться Чимина кажется невозможным и он тянется ладонью к мускулистой груди, не успевая вовремя одернуть себя. Мысли не самого скромного характера крутятся на повторе, перед глазами туман, по коже жар, а в зауженных джинсах беспорядочно мокро. Он кончиками пальцев по рельефам тела к ремню спускается, разряды тока получает от ощущений и цепляется за полоску чёрной кожи, сжимая в кулаке. Его кроет желание. Желание смотреть на него, трогать, ощущать, получить контакт. Течка мозг плавит, думать здраво не позволяет, а рядом с Паком мыслительный процесс и вовсе затрудняется. От его вида местами на стены лезть хочется из-за тяги потрахаться, желательно с ним. Утром была отличная возможность снять напряжение, но Чимин проявляет манеры, выдержку свою показывает. Ла-Мортис за это действительно благодарен, потому что здравым разумом понимает всё, но в какой-то мере вся эта забота начинает порядком раздражать, потому что инстинкты унять хочется, а Пак их только стимулирует. Присутствует у омеги желание такое, чтобы старший помог по-другому, а не приводил в чувства и заставлял слезть с себя, даже не прикоснувшись ни разу. Грешно? Возможно. —Ребёнок, — басит он, заставляя поднять помутневшие глаза. — Хватит пытаться кому-то что-то доказать. — одёргивает его, пресекая слабую попытку вырваться, и поглаживает кожу под пальцами. — Будь умницей и слушайся меня, понял? — тянет на ухо, щекоча дыханием нежную кожу. Но у ребёнка сейчас совсем не детские заботы, потому что он еле сдерживает стон из-за сжимающейся на чувствительной зоне ладони. Чимин, похоже, осознает, как действует на младшего, потому специально цепляется за мочку уха губами, сразу же отстраняясь. Ему нравится выбивать почву у него из-под ног и наблюдать за тем, как его глаза закатываются, как он тихо мычит от хаотичных волн удовольствия, не успевая заглушить себя. Он крепче хватается за чиминов пояс, потому что устоять на подкашивающихся ногах всё сложнее, невольно делает короткий шаг вперёд, к чужому телу прижимается, закусывает губу и смиренно кивает, соглашаясь со словами старшего. Покорность, сильный цветочный запах, скользящие по его торсу ладошки и разгорающееся от тесного контакта омежье тело сводят с ума. Взять Ла-Мортиса хочется до скрежета зубного и шелеста в ушах, но младший бурчит извинения и отодвигается от него, не позволяет переступить черту, приводя в чувства. Юнги глаза прячет, смущается почему-то сильно и мнётся с ноги на ногу — совсем на себя не похож. Окинув омегу взглядом снизу вверх, он умиляется реакции. Младший неискусившийся ещё. Коротко кивнув, он проходит вперёд, толкает старую скрипучую дверь, первым заходит в ветхий дом, осторожно ступая по старым доскам. Внутри пахнет сыростью и гнилой плотью, деревянный пол разбух, стал мягким и сырым из-за отсутствия должного ухода, а на потолке виднеются тёмный подтеки. —Проверю комнату, — спешит ретироваться омега, получая в спину мягкое «осторожно» от альфы. Неприятный запах здесь смешан с сушёными травами, через окно проникает лунный свет, хорошо освещая помещение. Юнги прикрывает веки, втягивая носом воздух, чтобы наконец разогнать туман в голове и тело в порядок привести. Комната перед глазами слегка кружится от изнемождения и успокаивающих благовоний. Манящие образы с трудом покидают мысли, когда источник альфего феромона оказывается вне зоны досягаемости. Нахмурившись, он нехотя раскрывает глаза, осматривается по сторонам, цепляется взглядом за дорожную сумку, выбивающуюся из общего интерьера. Твёрдо шагает к ней, пряча пистолет за пояс и, расстегнув замок, застывает в ступоре. Отсек доверху набит высушенными травами. Немного подвернув рукав, чтобы не цеплять на одежду палочки и листочки, Юнги запускается руку в траву, осторожно проверяя содержимое. Брови немного хмурятся, когда среди душистых растений пальцы нащупывают гладкий предмет, хватаются за него, тут же вынимая. Деревянный брусочек с какими-то вырезанными линиями и символами вызывают сначала недоумение, сомнения, но за ними следует победная ухмылка, когда он понимает, что у него в руках. Юнги немного устало закидывает голову назад, ударяясь затылком о что-то мягкое. Не успевает отстраниться, рот чем-то затыкают и пистолет выхватывают. Кто-то с силой тянет его назад, прижимает к себе, сковывая движения, холодный метал оружия, оказавшийся у виска, заставляет не двигаться. Паника подкатывает к горлу совсем неожиданно для самого Ла-Мортиса. —Так вот какой ты… — еле различимые слова, спутанные с тяжёлым дыханием, будто червём в ухо пробираются. Сердцебиение частоты нарушает от боязни неизвестного человека. Он руками вцепляется в чужую ладонь и мычит громко в надеждах, что Чимин его услышит. — Заткнись, Иисус! — грубо встряхивает его незнакомец, заставляя замереть. Произнесённое имя эхом отдаётся в сознании, крутясь в голове на повторе. Юнги строит догадки, кем может быть этот человек, и все они не представляют радости ему. —Не верил, что когда-нибудь увижу тебя, — ластится к шее незнакомец, принюхиваясь к запаху, после злобно и тихо рычит: — Омега, — пистолет скользит по скуле вниз, очерчивая туловище. — Течёшь… — останавливается в районе паха, надавливая металлом на чувствительное место. Юнги хмурится, ему совсем неприятно, желания никакого нет. Не так, как было несколько минут назад, когда они были с Чимином вдвоём. В ушах появляется шум, тело немеет от страха, полностью отказываясь слушаться хозяина. Голова кругом идёт, мозг будто раздувается, давит на стенки черепной коробки, и Ла-Мортис ощущает, как расширяются его зрачки, пульсируют в бешеном темпе. Он ведёт плечами, освободиться от хватки таким образом хочет, потому что по-другому не умеет. —Издашь хоть звук и ошмётки твоих мозгов будут украшать стены этого сарая. — ствол оказывается приставленным к подбородку, заставляя еле заметно кивнуть и согласиться. К глазам слёзы подбираются от осознания, что может сейчас произойти. — Молодец, — перемещает руку со рта на шею, сдавливает её, перекрывая доступ к кислороду. Юнги не может сделать даже короткий вдох, губы синеют, из глаз брызгают горячие слёзы, тёмной пеленой застилая обзор. Он дёргается, пальцы чужие раскрыть пытается и пугается, когда из горла вырывается собственное хрипение. Только после этого альфа сбрасывает хватку, позволяя вдохнуть. Он дрожащее тело грубо толкает в спину, заставляя опереться ладонями о тумбочку. От внезапности Юнги издаёт тихий писк, но быстро заставляет себя замолчать, когда незнакомец кладёт руку на поясницу и, надавливая на неё, силой требует прогнуться. Он подходит ближе, упираясь пахом в чужие ягодицы и трётся о них, приставляя пистолет к затылку. Противно и мерзко настолько, что Юнги ощущает себя грязным. Там, где были чужие касания, хочется с себя кожу содрать, чтобы не чувствовать этого больше. Но убрать эти ощущения, кажется, нереальным. Истерика берёт верх, по щекам скатываются обжигающе горячие капли, скапливаясь и срываясь с подбородка. Комната наполняется тошнотворным, всегда ненавистным запахом инжира, перебивающим лёгкий цветочный аромат. Сзади доносится слетевший с чужих губ тихий выдох облегчения и звук расстёгивающейся молнии. Юнги пытается смириться, проглатывая страх. Но вместо страха неожиданно появляется ощущение спокойствия, когда он слышит знакомый низкий басс: —Отойди от него. — покачиваясь из стороны в сторону, рычит сквозь сильно сжатые зубы Чимин. В затылке отдаётся болью недавний удар, от которого он отключился на некоторое время. Силы постепенно возвращаются, а вместе с ними и злость, потому что омегу напугали, до слез довели, тронуть без разрешения посмели. —Быстро же ты пришёл в себя, — хмыкает альфа, не оборачиваясь. — Твоя сучка? — звонко шлёпает омегу свободной рукой по ягодице, после сжимая. Юнги от мерзких прикосновений уйти пытается, носом хлюпает, когда ладонь чужая вверх ползёт, на талии останавливается и назад его тянет, вжимая в себя. Противно. На Чимина слёзы его совсем тяжело действуют, ему крышу рвёт от всхлипов тихих, нутро выворачивает от нужды немедленно спрятать и успокоить. Он всегда не любил слёзы, предпочитая создавать счастливые улыбки на лицах. Сердце неприятно давит, когда Юнги в очередной раз пытается сдержать всхип, но у него не получается. Младшего прижать к себе хочется, заставить чувствовать безопасность, чтобы понял, что он не один, и уберечь от людей жестоких. —Не чувствуешь, что на нём мой запах, мразь? — Пак крепко сжимает кулаки, когда мужчина плотнее прижимает пистолет к голове Юнги, хватается за его ремень и имитирует толчок, соприкасаясь бёдрами сквозь ткань. — Убери, блять, от него свои руки! — цедит он, делая несколько шагов ближе. —Стой смирно, если хочешь, чтобы он остался жив, — оборачивается на Чимина, облизывая губы. Пак, скрепя зубами останавливается. — Ты разве не знаешь, что течных омег нужно дома запирать и трахать? — ухмыляется он, отворачиваясь обратно, наблюдая за тем, как его рука скользит по содрагающемуся телу. Смотреть на то, как над омегой издеваются, Чимин не может. Его слегка трусит из-за предельной степени злости, когда успокоиться уже нельзя, и он совсем тихо вынимает спрятанный нож из-за пояса. Ему не хочется убить неизвестного быстро, напротив, хочет заставить его сполна ответить за каждую слезинку, пролитую младшим. Чимин рискует, но мечет нож, целясь в альфу. Острое лезвие легко входит в чужое запястье, заставляя неизвестного выронить пистолет, звук удара о пол которого заставляет Юнги дёрнуться. Мужчина матерится от боли в руке и угрозами разбрасывается, Пак рядом оказывается, в нос бьёт и хватает за волосы, припечатывая к стене щекой. —Руки отрублю. — в гневе обещает Чимин, вынимая клинок из чужой кисти. Обещание он своё выполняет, руку, которой мужчина Юнги трогал, к дереву приковывает, клинок вгоняя с силой, пястья дробит. Альфа вопит, остановиться просит, но Чимину все равно на его мольбы — вкус расплаты уже на языке оседает. Он лезвие глубже вгоняет, с хрустом ломающихся костей половину ладони отрезает и криками упивается сполна, пока кровь вокруг всё заливает, на лицо ему попадает, потёки красные оставляя. Шум на перепонки барабанные давит, Юнги на пол оседает, уши руками дрожащими закрывает, лишь бы не слышать этого, и взглядом приковывается к Чимину. По комнате тени в лунном свете скачут, запечатлевая на поверхности отражения движений. Пак по ногам мужчину бьёт, заставляя на колени упасть. Сжав в кулаке его волосы, он оттягивает их назад, нож к пульсирубщей артерии прижимает и надавливает, горло полосует. Кровь бьёт мощной струёй, реками алыми расползаясь вокруг, заставляет захлебываться, хрипения страшные издавая. —Ребёнок, — тихо зовёт, отбрасывая задыхающееся тело в сторону, когда замечает взгляд омеги на себе. — Пойдёшь ко мне? — раскрывает руки, приглашая в объятия, пытается восстановить сбившееся дыхание. Повисает звенящая тишина, пока до Юнги не доходит смысл фразы. Он неуверенно кивает, подпуская к себе старшего. Чимин медленно подходит ближе, присаживаясь перед ним на корточки, и руки тремором объятые от ушей убирает. Юнги громко выдыхает, ощущая на тыльной стороне ладоней лёгкие касания тёплых губ, и из-под мокрых ресниц следит за тем, как старший касаться его боится, контакт пытается сократить до минимума. Чимин остерегается, чтобы не напугать его, дорожки солёные на щеках осторожно стирает и шёпот своего имени еле улавиливает, когда младший к груди его льнёт, руками обвивая. —Тише, — успокаивает он, прижимая ластящегося младшего, который сжимает его в объятиях крепко и плакать тихо продолжает. — Ну же, Юнги, перестань. — вплетает пальцы в волосы на затылке, перебирая серые пряди, пачкает их в крови. Он собственное серце в груди унять пытается, чтобы ныть перестало, расжав тиски болезненные. В мыслях на повторе крутится, что он слёзы ненавидит, пока Юнги глушить свой скулёж у него на плече пытается, сжимая в кулаках ткань одежды.***
Красивый. Юнги до безумия красивый, когда вот так сидит на своём мотоцикле, нежась в только виднеющемся рассвете. Его острые, бледные черты оттеняются розово-оранжевым, добавляя нежности его внешности. Чимину нравится незаметно наблюдать за умиротворенным омегой, подставившим лицо тёплым лучам солнца. Тревожить его совсем не хочется, но он сам открывает глаза, уловив знакомый аромат, оборачивается и его губ касается еле уловимая улыбка, когда он замечает альфу. Он благодарит за маленькую бутылку воды, которую протягивает старший, отпивает немного и морщится от неприятного вкуса. Чимин негромко посмеивается с его реакции. —Отвратно на вкус. — подставляет бутылку под свет, рассматривая жидкость сквозь пластик. — Она не фильтрованная? — выгибает вопросительно бровь. —Какую нашёл. — пожимает плечами, опираясь на ограждение перед собой. Водоём на окраине города отражает на своей глади мельчайшую тонкость, искажаясь мелькнувшей тенью. — Не хочешь вернуться домой? — как бы невзначай спрашивает он. Омега резко оборачивается на него, нахмурившись. —У меня нет дома. — с холодом в голосе произносит он. Альфа разворачивается к нему, рассматривает выражение на его лице в попытках распознать эмоции, пока не устанавливает злительный контакт. —Не хочешь остаться с нами? — Юнги бегает глазами по его чертам лица в попытках уловить в чужих словах насмешку, но ничего подобного не находит. В глазах Чимина сверкает доброта и обеспокоенность, вызывая внутри бурю приятных эмоций, которых он не испытывал, кажется, вечность. В ту ночь, когда Юнги остался совсем один, он испытал зверский ужас. Его родные погибли, а родители исчезли без каких либо следов. Вероятнее всего они мертвы или же скитаются по земле, выгрызая куски плоти животных и выживших людей, которых осталось ничтожно мало на планете, что встретить их фактически нереально. По крайней мере, так думал Юнги. Порой ему кажется, что он свихнулся, потому что в здравом уме в таких условиях остаться просто невозможно. Его периодически настигают панические атаки, резкие перепады настроения, в частности злость и раздражение, которые он привык выплёскивать на мёртвых, и где-то глубоко внутри него закопана тоска. Она душит его, больно выворачивая внутренности так, будто ещё немного и можно будет услышать хруст ломающихся костей. В таких реалиях не хватает человеческой заботы, нежности, ласки и простого человеческого общения. Чимин даёт ему это всё. Он кутает незнакомого омегу в свою ветровку, колет обезболивающие, проявляет сдержанность и смотрит обеспокоенным взглядом, будто действительно переживает за него. Ла-Мортиса его поведение пугает. Он не знает, нормально это или нет, но это вызывает приятные чувства, от которых он умереть готов, лишь бы не терять их больше никогда. То, что годами сверлило мозг болезненными воспоминаниями, теперь лежит у него на ладонях. —Я очень хочу остаться, — смущённо бурчит он, отводя взгляд в сторону. — Но далеко не все считают, что мне есть место под вашей крышей. — измученно улыбается уголками губ. —Чонгук просто ревнует, — оправдывает друга, улыбаясь своим мыслям. — Он не подпускает к себе Тэхёна, но при этом всячески проявляет к нему интерес. —Не думаю, что мы сможем подружиться. У меня тоже есть характер. — Чимин качает головой, уж он заметил точно. —Стоит попробовать. — настаивает на своём. Он вновь ловит его взгляд, получает в ответ неуверенный кивок и вновь растягивает губы в улыбке. Между ними повисает лёгкая пауза, тишину которой заполняет урчание живота. Юнги немного сконфуживается, его щеки наливаются краской от смущения и неловкости. —Почему не сказал, что голоден? — возмущается Чимин. — Пошли, что-нибудь поищем. — он берёт чужую ладонь в свою, на мгновение сравнивает разницу в размерах, умиляясь крошечной ладошке омеги, и помогает встать с байка. Юнги пытается сдержать свою улыбку, когда старший ведёт его за собой, но тщетно. Он сжимает пальцы, крепче хватаясь за чужую руку, пока в груди жгучее тепло разливается. —Мне так хочется винограда, — его голос звучит печальнее, чем он того хотел. Пак понимающие кивает, толкает дверцу гипермаркета и в голове делает пометку, в саду посадить куст винограда. На полках оставалось не так много продуктов. Эпидемия распространялась с геометрической прогрессией, люди сметали с полок в магазинах абсолютно всё, что им попадалось под руку. Обычные продукты портились быстро, а лапша быстрого приготовления, закуски, печенья, шоколад, консервации — всё, что не испортилось за годы разрухи, уже настолько надоели, что даже смотреть тошно. Но деваться некуда, приходится давиться сухими продуктами, зачастую запихивая всё на ходу, потому что долго на одном месте оставаться нельзя. Омега элементарно соскучился по домашней еде. Слоняясь меж пустых стеллажей, взор Юнги улавливает алкогольный отдел. В голове всплывает навязчивая идея, которую игнорировать, почему-то, не получается и он решает не отказывать себе в удовлетворении, поэтому целенаправленно идёт к спиртному. Пальцы проводят по краю полки, собирая с неё толстый слой пыли. Ла-Мортис останавливается на середине отдела, рассматривая разное пойло. Он от слова совсем не разбирается в алкоголе, даже не пробовал его никогда, но все же выбирает то, чьё описание больше всего привлекает. Полусладкое вино — звучит довольно интересно и вкусно. Юнги берёт с полки приглянувшийся алкоголь, ладонью вытирает бутылку от пыли, рассматривая её со всех сторон. —Напьёмся? — Юнги подходит к альфе сзади, протягивая выбранную бутылку. Чимин переводит на него удивлённый, немного потерянный взгляд, нахмурив брови. —Плохая идея, ребёнок. — принимает из его рук бутылку, вглядываясь в этикетку, подсвеченную фонариком. — Мы можем немного выпить. Исключительно снять пробу, согласен? — омега дует губки, как бы обижаясь, но кивает в согласии, размышляя над тем, что с первого раза можно и не распробовать. В очередной раз омега получает то, что он хочет. Еда на его тарелке оказывается почти нетронутой, но бокал уже несколько раз был пуст и наполнен вином вновь. В полумраке свечных огней Ла-Мортис, подперев голову рукой, крутил красную жидкость за стеклом, наблюдая за её колебаниями. В голове была приятная тяжесть от выпитого алкоголя, перед глазами стоял лёгкий туман. Напротив него сидел закончивший с трапезой альфа. Он так и не притронулся к своему бокалу, хмуро наблюдая за младшим. —Почему ты не ешь? — прерывает чужие размышления Чимин. Нехотя отрываясь от своего увлечения, омега направляет помутневшие зрачки на альфу. Старший складывает руки на груди, замечая, что Юнги сильно опьянел, и в очередной раз мысленно ругает себя за то, что дал добро на алкоголь. С другой стороны, он ему никто, чтобы запрещать что-либо, вот только у него появилось чёртово чувство ответственности за младшего. —Научи меня целоваться. — выпаливает первое, что крутилось на языке. Эмоции на лице альфы меняются со скоростью света, но распознать их младшему не удаётся. —Давай я лучше отведу тебя спать? — предлагает Пак, отодвигая посуду чуть дальше, чтобы опереться руками о стол. Он не знает, что происходит в голове напротив, когда Юнги поднимается с насиженного места и медленно подходит к нему, удивляясь ощущениям в теле. Чимин выпрямляется, вопросительно смотрит на него снизу вверх и нервно шипит, когда Ла-Мортис перекидывать ногу через его бёдра, удобнее устраиваясь на них. Пак слегка отстраняется и держит руки навесу, не смея касаться чужого тела. —Жалеть не будешь, ребёнок? — пульс учащается, когда Юнги гладит его мышцы на груди и комната наполняется запахом цветов, забиваясь в лёгкие. — Сможешь повторить то же самое на трезвую голову и без течки? — старается мыслить здраво, заглядывая в поплывшие карие глаза, осознавая, что младшего остановить у него уже не получится. Если откровенно, то останавливать его и не хочется, потому что мозг плывёт уже у самого. —Прекрати называть меня ребёнком. — придвигается к чужому лицу, шепча прямо в губы, цепляет их своими, оставляя лишь призрачное ощущение прикосновения. — Какая разница, смогу ли повторить потом, если я хочу сейчас? — ладонь с груди скользит к плечу, водит вверх и вниз, ощупывая чужие накаченные мышцы. — Я понимаю, что я делаю, Пак. — шёпот прямо в ухо заставляет пробежать табун мурашек. Ла-Мортис немного спускается вниз, обдавая чужую шею горячим дыханием, и целует её, губами улавливая бешеный пульс. Он ведёт языком по выпирающим венам, прикрывая глаза в наслаждении, и ловит хрип голоса, когда Чимин мычит его имя. Его кроет. Надоело трезво оценивать ситуацию. Он кладёт руки на талию, немного отстраняя от себя, дабы усадить так, как удобно будет ему, и мельком наблюдает за реакцией. Юнги с прикрытыми веками дышит глубоко и пальцы крепче сжимает на перекатывающихся мышцах. Альфа кажется ему слишком сильным и большим. Его манеры, запах, голос, местами дикий взгляд и массивность — полный сборник кинков Ла-Мортиса. Может Юнги и не так трезво мыслит, однако его ничего не останавливает, когда он приближается в чужому лицу своим, сокращая между ними расстояние до миллиметров. Старший тяжело выдыхает ему в губы, крепче сжимает пальцы на талии, притягивая ближе, когда ладони омеги скоскальзывают ему на торс. Младшему нравится ощущать мощность тела под собой. На мгновение, слегка боязливо и робко, Юнги прислоняется к губам альфы, тут же отрывается от них, наблюдая за эмоциями на лице. Зрачки напротив почернели, заполняя собой всю радужку, большой палец гладит, на удивление, тонкую талию омеги. Он перекладывает вторую руку ему на бедро, останавливаясь, глазами спрашивает разрешения, может ли он касаться его. Омега почти незаметно кивает. Чимин тут же сжимает пальцы, через одежду обжигая касаниями. Они одновременно придвигаются, сталкиваясь губами вновь, на этот раз увереннее. Юнги осторожно хватает верхнюю губу своими и слегка посасывает, пока Пак сминает его нижнюю, проходясь по ней языком. Поцелуй получается коротким, они отстраняются немного и вновь касаются губ друг друга, обмениваясь нервным дыханием. Руки Юнги покоятся на шее старшего, иногда цепляясь за волосы, пока одна ладонь Пака ложится на тазовую кость, сильнее прижимая его к себе, а другой гладит бедро, залезая пальцами под тонкие ремешки. —Расслабься и делай, как чувствуешь. — тихо даёт наставления альфа, закрывая глаза и соединяется в поцелуе. Он осторожно проникает в рот, проходясь по дёснам, и сплетается языком с Юнги воедино. Они не спешат. Ладони Чимина соскальзывают на ягодицы, сжимают их, вновь подтягивая омегу на себя, и обратно ложатся на бёдра. Юнги тихо скулит в поцелуй от прикосновений, потому что ему мало, и совсем не понимает, как сильно это действует на альфу. Мокрые губы омеги прислоняются с новой силой, когда он запускает пальцы в каштановые волосы, вжимаясь в старшего. Он неосознанно ёрзает на чужих бёдрах, распаляя желание больше. Запахи смешиваются меж собой, впитываются в кожу, из-за чего появляется желание быть ещё ближе. В танцующих бликах света альфа злобно рычит, оплетая тело омеги руками, вжимает его в себя, обнимая, и снова спускается одной рукой на ягодицы, ощущая мокрую ткань, пропитанную смазкой. Он проводит по небольшому пятну, надавливает на него пальцами, вызывая неожиданный разряд тока по телу, из-за чего Юнги внезапно и тихо взвизгивает. Омега отстраняться от чужих губ, опирается лбом о лоб, из-за чего они соприкасаются кончиками носа, пока ниточки вязкой общей слюны тянутся меж их губами. Чимин коротко чмокает его, разрывая паутинки, укладывает руки на талию, пытаясь восстановить дыхание, пока размышляет над тем, что Юнги отличный ученик. —Не уверен, что нам стоит заходить дальше. — комментирует омега, массируя кожу головы темноволосого. Кажется, он действительно всем управляет и отдаёт себе отчёт о всех действиях. —Я бы не тронул, Юнги. — еле уловимо улыбается, радуясь тому, что может себя контролировать даже при таком раскладе. —Хочу спать, — дует зацелованные губки, руками отталкиваясь от чужой груди, слезает с его колен. — Сладких снов, Чимин! — как-то бесцветно произносит он и под цепким взглядом альфы поднимается на второй этаж дома, в котором они остановились. —Пиздец. — констатирует Пак, когда омега скрывается с поля зрения.