Мир мёртвых

Пустые улицы встречают ледяным ветром и звенящей тишиной, которую нарушает спокойное рычание моторов. В городе нет ни единой души: ни живой, ни мёртвой. Здесь до противного чисто и ухоженно, будто и не было восставших из преисподней мертвецов. От тишины, царящей меж огромных стен, бросает в холод, и лишь хмурая погода отражает реальность существующего мира. — Почему так пусто? — хмурится Чимин, не отрывая взгляд от окна. В руках готовый в любой момент выстрелить автомат, но даже это не придаёт спокойствия и заставляет холод мерзко щекотать позвоночник. Впереди автомобилей так же медленно едет мотоцикл. Юнги не обращает внимание на спокойствие вокруг, но внутри, словно птица в клетке, бьётся чуждая тревога, противно скребёт внутренности, всё вырваться пытается. Заприметив супермаркет, Хосок предлагает остановиться возле него и хмуро косится на Ла-Мортиса. По непонятной причине его ужасно тянет к нему, голос внутри раздражающе нашёптывает, чтобы глаз с младшего не спускал. Руки зудят забрать омегу с улицы и держать рядом с собой. — Остановить? — Чонгук поворачивается на сосредоточенного Тэхёна, который молча кивает, давая согласие. Чонгук даёт знак другим, дважды мигая фарами, и они останавливаются посреди дороги. Выходя из автомобилей, каждый настороженно озирается, ощущая давящее спокойствие, но здесь никого. Ла-Мортис глушит мотор, слазит с удобного сидения и поднимает голову вверх, заглядывая на крыши и в окна зданий. На коже отчётливо ощущаются чужие жгучие взгляды, словно у всех домов есть глаза и направлены они исключительно на него. Становится не по себе, и он хватается за пистолет, целясь в высотки. Сокджина передёргивает от его действий. Он хватается за ствол в его руках и тянет вниз, опуская. — Они наблюдают, — еле шевелит губами омега, будто сквозь пелену, и медленно переводит взгляд на высокого альфу перед собой. Пошатнувшись немного назад, Сокджин оборачивается в сторону высотки, в которую ранее целился Юнги, но никого не замечает. Хосок будто подтверждение своих мыслей в виде чужих слов получает. В голове щёлкает, он снимает автомат с предохранителя, хватает за руку Ла-Мортиса, тянет назад, полностью скрывая за своей широкой спиной. В висках болью отбивает набат, что он обязан защитить омегу. Телом своим будто не он управляет вовсе, внутренний голос велит, которому не в силах противостоять. — Я тоже чувствую это, — альфа также сам осматривает здания вокруг, заостряя внимание на одном окне дольше, чем положено. — Не отходи от меня. — приказывает Хосок омеге, концентрируясь лишь на внутренних ощущениях, визжащих до лопающихся капилляров. Поведение Хосока странное. Дикие глаза, напряжённые скулы, немного нахмурены брови, плотно обвивающие рукоять автомата пальцы с выпирающей сетью вен, тянущейся под одежду, и подавляющий аромат. Всё в его виде кричит о том, что он готов убить любого, кто приблизится к созданию, которое прячет сейчас за собой. Приковывая всё внимание к оплетающим тонкое запястье пальцам Чона, Чимин закусывает губу, сдерживая внезапный порыв вырасти стеной между ними. Внутри неприятно жжёт непрошеное чувство. Будто молотом в голову бьёт, что на месте Хосока должен быть он. Именно он должен касаться Юнги и за спину прятать. Не то чтобы Чимину нравится омега и у него есть к нему тёплые чувства, совсем нет. Просто за последние дни появилась необъяснимая нужда присвоить и приструнить, чтобы не огрызался на любое слово и действие, из-за чего каждый раз под кожей червь щекочет. Пак сглатывает, успокаивает нарастающее раздражение, появившееся от одних лишь мыслей, и в какой-то момент даже думает, что Ла-Мортис совсем плохо на него действует, плотно засев в голове. Он косится на омегу, спрятанного за другом, и дёргается от неожиданного выстрела, после которого со звоном сыпятся осколки стекла. — Какого чёрта?! — рычит на Хосока Сокджин, выхватывая из его рук оружие. — С ума сошёл? Если мы не видим мёртвых — не значит, что их здесь нет. — тяжело дышит, сверкая глазами. Он зол на несоблюдение созданных ими же правил. В городе шуметь запрещено. Города кишат мертвецами. Каждый понимает, что под раздачу старшего сейчас попадут все, вне зависимости от степени участия в содеянном. — Ради всего святого, Намджун, заткни его! — морщится Тэхён, закатывая глаза прежде, чем Джин успевает начать читать мораль, в очередной раз выедая мозг чайной ложкой. Да, главного в их компании нет, но Сокджин явно занимает ведущую роль. Последнее слово всегда остаётся за ним и перечить ему никто не смеет — чревато последствиями. Убить любого может и глазом не поведёт, будто с рождения в крови купается. Когда-то, за вечерними посиделками, он рассказал, что раньше был наёмным убийцей, на что получил смех. Смеялись недолго. Улыбки с лиц сползли, когда глыбы льда в глазах старшего застыли с острым отблеском. Это был тот взгляд, которым обладали люди, повидавшие много дерьма в своей жизни. Сокджин не был плохим человеком, наоборот, в голове у него были плотно засевшие моральные установки и принципы, нарушить которые не смел. Он спасал неопытных пацанов не раз, кормил и поил в разгар пандемии, потом с мёртвыми справляться учил, автомат в руках правильно держать тоже учил и ещё много чего было за время, которое они вместе. Его уважают за рассудительность, стойкость, выдержку и силу. Кроме Тэхёна, его никто не спасал и ничему не учил. Но спорить с авторитетом старшего он не станет. Зато Намджун станет. Уважение есть, а вот благодарности за спасение — нет. С его превосходством он не спорит, а вот с самим Джином, хоть и сдерживает себя часто, закуситься для него — благое дело. — Верни автомат, хён, — раздражённо шипит Хосок, обращая внимание на себя. — Там был силуэт. — добавляет, протягивая руку к своему оружию. В голосе ни капли сожаления и раскаяния, намёка на подчинение тоже нет и Джин тяжело выдыхает. Хосок из тех, кто по своей натуре был спокойным человеком, но стоит ему цепь ослабить хоть на миллиметр на своих демонах и всё вокруг горит синим пламенем до тех пор, пока в пепел не превратится. Сейчас же он находился на той стадии, когда готов самолично сбросить эти оковы с внутренних чертей. Ким заглядывает в пелену разгорающегося огня на дне чужих зрачков, возвращает автомат владельцу, понимая, что сейчас ничего не вдолбишь младшему, крепко стискивает зубы от злости, и кивает в сторону супермаркета, заставляя иди туда. — Мы с Чонгуком останемся здесь, — бросает вслед Тэхён, поглядывая на бету, чтобы убедиться, что он не станет вновь упираться и устраивать сцены. На лице Чимина расплывается ухмылка на брошенную реплику и Тэхён закатывает глаза, разворачиваясь на сто восемьдесят, оставляя друга с подколами позади. Когда они остаются наедине, Тэхён неотрывно следит за бетой, скользя по нему с ног до головы. Тихий, послушный, взгляд не смеет поднять, весь такой маленький, беззащитный, брошенный щенок. Младший опирается на капот внедорожника, обнимает себя за плечи, разглядывая носки немного потёртой обуви, и жуёт нижнюю губу. Он всегда так делает, когда переживает и нервничает. От его вида у альфы тепло внутри расплывается, и если быть честным, хочется его укутать в своих объятиях, спрятать от злого мира и целовать, успокаивая и развеивая тревоги. — Поговорим? — сбрасывает пелену с глаз, становится напротив беты. Тот поднимает голову, всматривается в зрачки напротив, и еле заметно кивает. — Перестань кусать их, — он хватает вздрогнувшего от испуга парня за подбородок, надавливает на него, высвобождая заалевшую губу и зависает, потому что ужасно тянет прикоснуться. Большой палец осторожно скользит по пухлой нижней губе, стирая ещё не успевшую высохнуть слюну. Чонгук не дышит, спугнуть боится, момент этот отпечатать на подкорке мозга хочет, наблюдает томно из-под прикрытых век. Старший безумно красив. По левой руке вьётся чернильный рисунок татуировки, скрываясь под рукавом большой серой футболки. Отросшие русые волосы разделены надвое, брови сведены к переносице, а скулы напряжены. — Тэхён? — выдыхает он, выдёргивая старшего из поглотивших мыслей. — Ты ведь знаешь, что нравишься мне? — собравшись с духом, нервно шепчет он, боясь разбиться в тот же момент. Однако Чонгук жалеет о том, что вообще пошевелился, потому что объект, поселившийся в его мыслях, вновь заглядывает прямо в глаза, не отпуская подбородок, вызывает толпы мурашек. Он мог бы вечность так провести. — Знаю, — его ладонь соскальзывает к чужой шее, оглаживая пальцами слабо пульсирующую жилку. Опять мурашки и бешеный ритм сердца, закладывающий уши. Тэхён действует на него как наркотик, вызывающий зависимость, избавиться от которой невозможно. Он кружит голову, сбивает дыхание и дарит ложное умиротворение одним своим присутствием. — Тогда почему… — не успевает он договорить. — Потому что ты выбрал игру на моих нервах вместо признания. — и сердце на этот раз пропускает удар. Тэхён прижимается вплотную, придавливает к машине и по обе стороны от него опирается ладонями на капот. Держать себя в узде с каждым мгновением всё сложнее. Ким наклоняется и проводит носом по горячей коже на шее, не стесняясь вдыхает запах травки, надышаться им пытается. Мелкая дрожь бьёт по телу и Чонгук приглушённо скулит, цепляется за серую футболку в области рёбер. Его попытку притянуть голову ближе грубо пресекают, хватают за волосы, оттягивая назад. Настал черед альфы отыграться за все измотанные нервы. Он заставит его подчиниться, сделает сучью натуру послушной, чтобы никогда не перечил ему больше, и присвоит себе. — Я разве разрешал прикасаться ко мне? — шипит он, придавливая своим весом. Автомат соскальзывает с плеча, и он снимает его, звонко на капот кладёт, упираясь. — Смотри мне в глаза, когда я с тобой разговариваю! — рычит и чуть дёргает за пряди, после чего обращает внимание на закатывающиеся зрачки напротив. От столь резкой смены настроения Чонгуку плохо и хорошо одновременно. Голова кружится, руки трясутся от сильного желания прикоснуться к телу напротив, ноги подгибаются от нетерпящего возражений тона. Чонгуку нравятся крайности, когда им управляют, подстраивают под нужный лад, заставляя трепетать всем нутром. Альфа неожиданно для себя осознает, что не контролирует свой феромон, сильно действующий на бету. Он отстраняется, чтобы дать свежему воздуху выветрить собственный запах из чужих лёгких. Понимает, что переступил через грань, подмечая, что младший после прошлого раза ещё не пришёл в себя. — Нет, — останавливает Чон, хватаясь за него. — Пожалуйста, не отходи от меня, — добавляет он и Тэхёну рвёт крышу. Нельзя было Чонгуку этого просить. Отбросив автомат выше на капот, Тэхён хватает Чонгука за талию и давит на затылок, притягивая к своему лицу. — Почему ты не мог раньше быть таким нуждающимся во мне, Чонгук? — рычит зло в самые губы. — Ты совсем зелёный ещё, — просверливает холодеющим взглядом дыры на коже. Бета вновь тянется к старшему, притянуть за шею хочет, но от него уворачиваются. — Ты ведь врёшь всем, что тебе двадцать два, я прав? — Чон замирает, с испугом смотрит на альфу и головой из стороны в сторону качает отрицательно. — Конечно, блять, я прав! Даже не смей, сука, лгать мне. — цедит сквозь зубы и хватку на затылке только усиливает. — Сколько тебе? Девятнадцать? В глазах напротив постепенно скапливается влага. — Что, если семнадцать? — еле шепчет он, опускает голову вниз, не в силах противостоять чужому напору. Тэхён в замешательстве выгибает бровь и выглядит действительно ошарашенным. Он догадывался, что младший скрывает свой настоящий возраст, но он никак не ожидал, что он ещё даже несовершеннолетний. — Семнадцать? Иисусе... — в замешательстве выдыхает. — О чём ещё ты врёшь? — отходит на пару шагов назад, выуживая сигареты из кармана джинс. — Может имя у тебя другое? — зажимает меж губ никотиновую палочку. — Или ещё что-нибудь, м? — подносит огонь к табаку, подкуривая, вдыхает ядовитый дым. Тэхён неотрывно следит за солёными капельками, скользящими по уже намеченному пути на щеках младшего. В груди чувства неприятно сжимаются из-за сложившейся ситуации. Слёзы беты давят на него. — Чонгук, перестань, — тихо просит он, когда младший вновь закусывает губу, чтобы не издавать звуков. Протянув ладонь, Тэхён большим пальцем стирает влагу с щёк и оттягивает подбородок, высвобождая губу. Чон поднимает мокрые глаза, ожидая приговора, который вынесет ему старший. — Действительно не выглядишь на свои годы, — заключает он. — Почему соврал? — Ты придурок, Тэхён, — отталкивает его руку, злясь на вопрос. — Ты сказал, что не стал бы встречаться с кем-то, кто был бы младше тебя больше, чем на два года, а потом поцеловал меня. — Тэхён непонимающе выгибает бровь, безмолвно уточняя, когда такое было. — На день рождения Намджуна. Мы тогда только познакомились. Ты, кстати, сразу мне в голову запал. — старший хмурится, затягивясь дымом, пытается вспомнить момент, о котором говорит Чонгук. — Да ладно, только не говори, что ничего не помнишь, — обречённо бегает глазами по лицу напротив в поисках ответа и, кажется, находит. — Боже, да иди ты к чёрту, хён! Чонгук толкает в грудь старшего, заставляя отшатнуться от себя. Как Ким мог забыть об этом? Он голову себе ломал сутками напролёт, почему Тэхён ведёт себя так, будто ничего не произошло, а он, оказывается, просто забыл. — Гук, подожди, — останавливает его. — Я не хотел, — бета кривит улыбку. — Не хотел что? Целовать меня или забывать об этом? — скрипит он зубами, когда вид перед глазами размывается из-за подступающих слёз обиды. — Может не хотел говорить мне про возраст? Или не хотел, чтобы в тебя влюблялся малолетка? Чего ты не хотел, Тэхён?! — срывается на крик. Неприятно. Истерика пробивает его, заставляет давиться собственными чувствами, рвано хватая ртом воздух. Он выставляет перед собой руку, упираясь в грудь вновь подходящего к нему старшего, держит между ними дистанцию, не разрешая подойти ближе. — Чонгук, я не хотел как-либо обижать тебя. — выбрасывает недокуренную сигарету. — Успокойся, пожалуйста. — накрывает чужую упирающуюся в него ладонь своей, когда ему вновь не дают сократить расстояние между ними. — Я виноват, знаю, но не отталкивай меня. Чонгук приглушенно всхлипывает, убирает руку, все же подпуская альфу, и прячет заплаканное лицо у него в шее, когда тот обвивает его руками, тесно прижимая к себе. Тэхён целует в висок, покачивает из стороны в сторону, шепчет еле уловимые ласки и извинения, убаюкивая в своём тепле. Дрожь в теле постепенно смолкает, слёзы перестают капать и всхлипы затихают. Чонгук немного отстраняется и его лицо сразу же ловят в ладони, стирая оставшиеся солёные следы. Глаза в глаза и сердца снова пропускают удар. Альфа упирается в лоб младшего своим и скользит руками вниз, останавливаясь на тонкой талии. Они едва соприкасаются губами, обмениваются жарким дыханием и поддаются навстречу друг другу. Тэхён по очереди сминает нижнюю и верхнюю губы, получая в ответ такие же, слегка неумелые ласки, пробирается под одежду беты, поглаживая нежную кожу и сжимая холодные пальцы до покраснения под ними. Чонгук дышит загнанно, вплетает пальцы в тёмные пряди, притягивая ближе. Им жарко, дышать тяжело, но хочется больше контакта. Тэхён его даст. Проведя языком по нижней губе беты, он проникает им в рот, сплетаясь с чонгуковым. Младший послушно принимает все ласки, теряется в ощущениях, тихо скулит и отстраняется от губ, не выдерживая обильного потока эмоций. — Блять, — шипит он, когда чувствует приятные волны возбуждения, с трудом отрываясь от альфы. — Следи за языком, — тяжело дышит альфа, вкладывая в фразу двойной смысл. Соскользнув ладонями на тазовые косточки, вжимает бёдра Чонгука в капот автомобиля своими. — Горишь лишь от одного поцелуя со мной. — подмечает он, вгоняя в краску младшего. Чон не из робких, но рядом с Тэхёном превращается в сентиментального девственника. Старший имеет над ним огромную власть, каждый раз заставляя биться в агониях, а после судорожно прокручивать воспоминания по вечерам и мечтать о чужих прикосновениях. С ним всё ощущается по-другому, волнительно до онемения пальцев. Притянув альфу ближе, он обнимает его за шею, дышит в неё и невесомо оставляет поцелуи за ушком, вызывая щекотку. Тэхён мелкой поступью пальцев по телу вновь пробирается под кофту, гладит подушечками тёплую кожу, хватает за талию и вжимает в себя. Он повторяет действия младшего, ведёт дорожку из поцелуев по шее и останавливается на пульсирующем участке. Пройдясь по нему языком, втягивает кожу и оставляет бордовый след, после отстраняясь полюбоваться своей работой. Выглядит невероятно красиво. Чонгук слегка растрёпан, с поплывшим взглядом, припухшими от недавнего поцелуя губами и засосом на шее. Вид не для людей со слабой выдержкой. Тем не менее, Тэхён не может себя контролировать, выпуская клыки наружу. В голове бьётся мысль пометить. Он вновь придвигается к шее младшего, сильнее стискивает его тело в руках и громко рычит, немного пугая. Чонгук получает ещё один поцелуй в шею и дрожит от царапающих кожу зубов. Тэхён не метит, только дразнит, сохраняя остатки самообладания, не смотря на невыносимую тягу сделать бету своим. — Если ты так и будешь спокойно стоять, доверяясь в мои руки, я тебя помечу. — хрипит на ушко, беспорядочно трогая чужое тело. Запах беты сводит с ума, альфа вновь льнёт к шее, очерчивает языком царапины, из которых мелкими бусинами начала проступать кровь. Он зализывает ранки, оставленные им же, Чонгук закидывает голову вверх и хватается за его плечи, получая наслаждение от всего происходящего. Воспользовавшись случаем, старший передвигается поцелуями к кадыку, прихватывает его зубами, вызывая неконтролируемый всхлип, и сразу же отпускает, целуя в укушенное место. — Хён, — ослабшим голосом произносит Чонгук, стараясь обратить внимание увлечённого его шеей альфы. — Тэхён, — уже с паникой в голосе зовёт, когда не получает реакции, толкает в плечо в попытках отлепить от себя. Недовольно промычав, Тэхён отрывается от желанной кожи и вопросительно смотрит в лицо беты, смотрящего будто сквозь него. — Что случилось? — в голосе лёгкое беспокойство. Он кладёт ладони на лицо младшего, пытаясь понять, что он сделал не так. — Хён, там… — с дрожью произносит он, завороженно смотря ему за спину. Обернувшись назад, чтобы проверить, что так напугало младшего, он удивлённо вскидывает брови. Схватившись за автомат, валяющийся на капоте, альфа разворачивается, закрывая собой бету. Напротив, метрах в двадцати, стоит парень, полностью одетый в чёрное. Его лицо спрятано за бафом, глаза скрыты кепкой, в руке блестящая мачете и не двигается вовсе, будто не живой. — Ты кто? — направив на него автомат, Тэхён щелкает предохранителем, готовясь стрелять. Но чёрная фигура мельком скрывается, так и не ответив. Где-то сбоку слышатся голоса парней, что вышли из магазина, и Тэхён, оглядевшись, опускает автомат, оборачиваясь к взволнованному Чонгуку. — В норме? — спрашивает он, получая в ответ кивок. Немного подтолкнув бету, они подходят к ребятам, что вынесли, кажется, половину магазина. Чуть поодаль от всех стоял хмурый Хосок, оглядываясь по сторонам и боковым зрением следя за Ла-Мортисом. Омега смотрит в сторону, куда только что скрылся неизвестный тёмный силуэт, заставляя Тэхёна невольно обернуться. Никого. — Что произошло? — уточняет Ла-Мортис, заметив нетипичное поведение альфы и испуганные глаза беты. — Вы были правы, здесь кто-то есть. Странный парень в чёрном и с мачете в руках появился неожиданно и так же исчез. — указывает в сторону, где стоял незнакомец. — Так что смотрите в оба. — предупреждает Тэхён, кладёт руку на спину Чонгука и поглаживает его, успокаивая. Чонгук не из трусливых, но эта ситуация застала его врасплох. Если бы не Тэхён рядом, то он, наверное, умер на месте от неожиданного испуга. — Мертвец? — вынимает магазин Намджун, проверяя количество пуль. — Сомневаюсь, — хмурится Тэхён, сжимая крепче автомат. — Что там? — кивает на тележки, забитые доверху. Сокджин отмахивается, мол, ничего интересного, и кивает на машину, призывая всех двигаться дальше. — Разделимся на группы и поедем в разные части города, — командует Намджун, получая в ответ одобрение во взглядах. — Чимин, на тебе омега и Хосок. — уловив фырчанье Ла-Мортиса и хмурый взгляд Чона, он немного смягчается. — Ничего личного. Малой Чимина знает лучше, чем остальных, а Хосок не стабилен и успокоить его может тоже только Чимин. — сжимает плечо Пака, шутливо поддерживая его в столь «тяжёлой» ноше, и возвращает маску серьёзности. — Остальные со мной. Связь держим через рацию. Они делятся на группы, садятся в машины, омега на свой мотоцикл, вновь отказавшись от предложений поехать с альфами, и разъезжаются в разные стороны. До темноты они ездят в поисках чего-то действительно стоящего, но город пуст и чист. В нём нет ни одной твари, а в воздухе витает фальшивое спокойствие, что ощущается почти физически. Мысли забиты томными размышлениями о том, что здесь происходит. Ла-Мортис почти полностью погружается в себя, когда замечает впереди нечто необычное и с визгом колёс тормозит. — Останови, — просит Чимин, замечая действия омеги, и внедорожник останавливается рядом с мотоциклом. — Сиди здесь, я разберусь, — он кладёт ладонь Хосоку на грудь, останавливая, когда тот порывается выйти. Получив кивок, Чимин выбирается наружу, параллельно снимая автомат с предохранителя. По улице разносится звонкий щелчок. Подойдя к Ла-Мортису, останавливается рядом и вскидывает бровь, удивляюсь. Перед ними сидит мертвец, подсвечиваемый светом фар. Он развёрнут к ним спиной и активно доедет чудом дожившую до этого дня собаку, из-за чего не обращает ни на что вокруг внимание. Ла-Мортис слезает с мотоцикла и вынимает один из дедовых клинков, который удалось сохранить до сегодняшнего дня. Он жестом показывает Чимину, что справится сам и обходит мёртвого, останавливаясь перед ним. Труп, наконец, замечает его и отрывается от животного, медленно поднимая на него помутневший взгляд. Омега замирает. Хорошо сохранившиеся знакомые черты на гниющем лице врезаются в мозг острыми воспоминаниями. Юнги распахивает в неверии глаза, смотрит на тварь, сидящую перед ним, и липкий холод проходиться по всему телу. В глазах появляется застилающая пелена слёз и страха, в груди сердце выкручивает, жжёт до боли и горло сдавливает, перекрывая кислород. Не может быть... — Папа, — зовёт дрожащими губами и падает перед мёртвым на колени, отзеркаливая его позу. С ресниц срываются капельки слёз, а из ладони выпадает нож, которым собирался убить родное существо. — Папочка, — шепчет вновь, протягивает к нему руки, укладывая их на сером разлагающемся лице. Поверить в то, что перед ним мёртвый родной человек, — невыносимо тяжело. Юнги поправляет остатки чужих волос, которые остаются на его пальцах, путаясь меж ними, водит им же по изуродованному выражению родителя, в попытках заполнить пустоту, разрастающуюся внутри. Как же ему его не хватало. Но вместо желанной любви в глазах мертвеца муть. Его взгляд смотрит сквозь него, заставляя омегу жалостливо скулить от подступающего отчаяния. Юнги судорожно стирает кровь с родного лица, пачкая себя и не обращая внимание на злобное рычание монстра. Покойник скалит пасть, из которой куски плоти выпадают и вязкая алая жидкость ручьями льётся, и тянет на себя окровавленными руками не сопротивляющегося омегу. Юнги повисает на трупе родителя безвольной куклой. Перед глазами мелькают воспоминания из прошлого, прерываются картинками реальности, заставляя воспалившийся мозг в конвульсиях биться о черепную коробку. В этих руках больше не чувствуется тепла, только холод гниющего тела и зловоние разлагающейся плоти вместо приятного природного аромата. Чьи-то руки оплетают Юнги поперёк живота и вырывают из костлявых лап смерти — мертвеца, что пытался разодрать его на части. А дальше крик, звук одиночного выстрела, после которого тварь падает замертво, и чёрные пятна перед глазами. Юнги истошно вопит, не замечая, что этот звук издаёт он, брыкается в руках Чимина и больно впивается в них немного отросшими ногтями, царапая. Успокаивающий шёпот альфы, его кутающие объятия, большая тёплая грудь, прижавшаяся со спины и тонна боли — всего этого слишком много. Они сидят на прохладном асфальте, качаясь из стороны в сторону. От Чимина веет безопасностью и уютном, когда он выпускает феромон, что заставляет истерику постепенно отступать. Слёзы на лице омеги высыхают, застывший в глазах шок постепенно спадает, будто пелена, и он, не отрывая взгляда от лица мёртвого, проговаривает: — Чимин, он изменился… — голос наполнен серьёзностью и осознанностью, а от истерики не осталось и следа. — Я понимаю, Юнги. — Нет, Чимин, — качает головой, когда альфа продолжает держать, шепча успокоения и целуя в висок. — Его лицо только что было другим! — восклицает он. — Это не мой папа, понимаешь? — судорожно дёргается, пытаясь высвободиться из крепкого кольца рук. — Он изменился только что! — паника вновь захлёстывает его. В груди появляется буря. Хочется забиться в угол, чтобы его никто не трогал, и сидеть там, пока истерика не отступит. Мысль, что его родные мертвы, убивает его самого. В голове всплывают самые страшные картины, которые он пытался никогда не вспоминать. Перед глазами застывает образ, где дед. лежит в луже крови, что вытекает из проломленного черепа, а рядом с ним такой же мёртвый дедушка. — Хо, помоги встать, — просит альфа, крепко держа обмякшего и дрожащего омегу. Хосок подаёт ему руку и он встаёт вместе с обессиленным младшим. — Тише, ребёнок, — пытается окутать его полностью, давая понять, что он в безопасности. — Что с ним? — Хосок смотрит с сочувствием и некой паникой во взгляде. — Пока не знаю, но истерика точно была. — перехватывает тело поудобнее. — Подержи его, — просит он, передавая омегу в сильные руки альфы, и направляется к машине. Старший сразу подхватывает Юнги и прижимает к своей большой тёплой груди. Он оплетает его содрогающееся тело, кладя ладони на спину, утыкается носом в макушку и вздыхает природный аромат. Юнги в кулачках сжимает чужую футболку в районе рёбер и повторяет за старшим, вдыхая приятный запах глинтвейна. От Хосока веет силой и властностью, что заставляет омегу прийти в себя. Он понемногу расслабляется, чувствуя защиту альфы, будто куполом нависшую над ними. Возле него спокойно, безопасно и нет грызущей пустоты внутри. Чимин больно закусывает губу, крепче сжимает бутылку и плед, когда замечает, как альфа кутает Юнги в свою куртку, не снимая её с себя. Непонятно откуда взявшаяся ревность выедает разум, заставляя душу першить. Он с трудом глотает ком в горле, подходит к ним, накидывает на плечи Юнги плед, заставляя его отпрянуть от Хосока, и вручает бутылку воды. Поблагодарив его, омега отпивает воду, полностью приходя в себя. На смену истерики приходит неловкость, стыд и вина за свое поведение. Юнги краснеет и тупит взгляд в землю, шепча извинения. — Юнги, — ласково зовёт Чимин. — Как давно у тебя галлюцинации? — в лоб спрашивает он, вгоняя в ступор двоих. — Это не… — съёживается от вопроса. — У меня нет галлюцинаций. — качает головой в отрицании и хмурится. Его вновь трясёт, на этот раз от ощущения десятка пар безжизненных глаз, что следят пристально. Плакать хочется от мысли, что он умом тронулся. В носу начинает неприятно щипать от поступающих слёз, но Хосок не позволяет ему расплакаться, притягивая к себе. — Не двигайтесь. — приказывает он, снимая предохранитель. — Их так много… — скользит взглядом вокруг. Юнги дёргается в его руках и щёлкает на груди карабином цепи, которая с лязгом ударяется об асфальт. Зрачки его темнеют, диким блеском сияя, и в венах кровь бурлить начинает. Он не сумасшедший. Хосок тоже их видит. — Иисус, — доносится томный голос и Юнги неконтролируемо ведёт головой, наклоняя в нервном припадке. Крепче сжав цепь, Ла-Мортис сквозь зубы шипит «истребитель» и из тьмы выходит человек. Он укутан в чёрное одеяние, скрывая каждый участок тела, лицо обмотано белой тканью и в свете фар отбрасывает блеск его мачете. От неизвестного исходит тяжёлая аура, что в воздухе гаснущими искрами летает — душой мёртвой за километр веет. Чимин поднимает на него ствол, подходит ближе, периферическим зрением замечая, как Юнги отстраняется от Хосока, и прожигает в безликом дыру. Совсем недавно ему довелось убить такое же создание, которое Ла-Мортиса тронуть посмело, и он готов повторить. Но не успевает. Получает тяжёлый удар по голове и грузно падает на асфальт, теряя сознание. Неизвестный хрипит, опрокидывает голову назад и упивается присутствием Юнги рядом. — Исчадие, — злится Ла-Мортис, когда замечает окутанные в чёрную ткань руки, утягивающие дёрнувшегося от неожиданности Хосока во тьму перекрёстного переулка. Слышится нарастающее звучание шороха ткани и топота десятков ног. Чёрных обликов становится в разы больше, свет от машины тухнет, луна скрывается за плотными тучами и все погружается во мрак. Они зажимают Ла-Мортиса в кольце, сужают его до невозможных размеров, в плотную почти подходят, и шептать начинают неразборчиво сводящие с ума слова. Они, кажется, повсюду теперь, в сознание проникают гулом хрипящих голосов, страх ощутить сполна дают. Голова неистово кружится и чувства обостряются. Собравшись с последними здравыми мыслями, Ла-Мортис ловким движением руки вздымает цепь в воздух, которая в руке зажата была, оплетает чужое горло и резко тянет на себя, ощущая хруст ломающихся шейных позвонков. На его лице появляется гранатовая россыпь и земля окрашивается в цвета вечного покоя. Когда замертво падает обезглавленное тело, он дышит тяжело в попытках унять себя, оглядывает истребителей, касающихся его ледяными руками, и понимает, что не справится. Пульс стучит сумасшедше. Юнги тянется к карману, молитвы себе же произносит и замирает, когда кончиками занимевших от страха пальцев чувствует ледяной металл, вынимая его. Среди противного, наводящего ужас хрипа разносится щелчок и загорается маленькое пламя. Омега завороженно следит за зажигалкой у себя в руке и подносит её к чёрным тканям. Вокруг него вспыхивает огонь, который цепочкой перекидывается от одного существа к другому, будто они смесью зажигательной пропитаны. Голоса стихают. Улицу освещает огонь, который до зданий добраться успел, и Ла-Мортис обводит взглядом местность. Он находит рядом лежащих Чимина и Хосока, пробирается к ним, переступая через сожжённые трупы, сквозь опаляющие языки пламени. — Вставай, — просит младший, когда замечает, как Чимин хмурит брови от звона в ушах. Он пытается открыть глаза и сразу же их закрывает от яркого света. — Пожалуйста, — врезается в мозг умоляющая просьба и альфа распахивает глаза, игнорируя боль. Перед ним полыхающий город, но он дарит всё внимание лишь омеге, тянет к нему руки, но не успевает. Он ускользает прямо из-под пальцев. — Иисус, — доносится из пламени огня, что манит за собой Юнги.