See you in my dreams

      Кит просыпается, и сердце гулко бьет по грудной клетке от осознания того, что это снова был он, один из тех самых снов с предназначенным ему судьбой человеком.       Он сидит, пялясь в стену, пока стук замедляющегося сердца не сливается с привычным тиком настенных часов, а потом встает попить воды, смочить пересохшее горло, прийти в себя.       Сны участились. А это значит лишь одно — их встреча не за горами, и лишь мысль об этом вновь нещадно ускоряет пульс.       Кит до сих пор не привык к тому чувству острого разочарования, когда реальность вырывает его из эйфории, и словно приковывает к кровати, твердя: "О, нет, Кит, еще не время, жди". Она неумолимо выдергивает его из похожего на сказку сна, который иногда как в тумане, такой тягучий, томный, словно в замедленной съемке и без слов, чаще неосознанный и очень редко - осознанный. Иногда очень яркий, пестрящий всеми цветами, известными человеку, то возможно в каком-нибудь тюльпановом поле или среди цветущего сада. Рощи бесчисленные, неимоверной красоты водопады, могучие горные вершины, утро с росой на зеленых травах, осенние листья, уносимые попутным ветром, или хлопья снега в белоснежную зиму, а иногда и все за раз друг за другом.       А какие сны видит он? Такие же красивые или еще лучше? Кит представить не может, в голове не укладывается,  от каждого нового сна диву даётся. Он тонет, тонет, тонет. Как выплыть? Ощущения тянут его обратно, хочется больше эмоций, тех редких чувств,  которые вызывает такая живая эллюзия сна. Как остаться в себе и не жить в воспоминаниях той самой эйфории? Как будто реальность и в то же время что-то абсолютно не похожее на нее, что-то мистическое, эфемерное. Хочется к нему, хочется его. Целиком и только себе, уже сейчас, а не когда-то потом.       Сколько их было, этих снов? Кто знает, Кит давно не считает. Детские все не припомнишь, те, что сейчас оседают на подкорке сознания и периодически всплывают в воспоминаниях, задвигая все остальное на задний план, как неважное.       Кит не помнит, как это было в первый раз, но один из ранних снов он может воспроизвести в сознании детально. Лет в шесть ему снился мальчик, очень забавный, с выпирающими ушками, яркими голубыми глазками, веснушчатый, примерно его ровесник. Когане помнит, что они повздорили, Кит наступил на его песчаный куличик, но ненамеренно, конечно же. Мальчик дулся, отвернулся и стал возводить песчаные творения, полностью игнорируя маленького Кита, давая понять, что теперь он сам по себе. Он расстроился, тоже обиделся и так они и строили, каждый свои замки, сидя друг к другу спиной, обиженные на весь мир, себя и в особенности друг на друга. Так глупо, правда? Но спустя некоторое время, Кит переборол свою гордость и протянул веснушчатому его лопатку, которую тот судорожно искал. Секунду помедлив, он принял ее. Маленький Кит, опустив глаза, продолжил возиться с песком, внутренне радуясь, что его снова не проигнорировали. А после увидел пару маленьких рук, уже помогающих достраивать его, Кита, замок. Он обрадовался — конец их маленькой вражде. А когда мальчик протянул свою рученку к Киту, оставив вытянутым лишь мизинчик, Когане сразу понял, что это к примирению, и сплел их маленькие пальцы вместе, наблюдая за солнечной улыбкой напротив.       Вода льется в любимую кружку, а после с жадным глотком поглощается. Кит наливает себе еще. В отражении кухонного окна он видит себя, изматанного, поникшего, хотя с чего бы? Он видел потрясающий сон, полный светлых эмоций и чувств. С его соулом других и не бывает. Но то, как его выбрасывает из снов, обычно лишает всяких сил и настроения, истощая больше морально, что отражается и физически. Lay down your slow Убери свою вялость, Come settle down, settle down Возьми себя в руки. Let loose your glow Стряхни свой накал, Come settle down, settle down Возьми себя в руки.       Волны, бьющиеся о скалы. Его стихия, не Кита. Но Кит в его руках, поэтому Когане спокоен. And I feel life for the very first time И я впервые ощущаю жизнь, Love in my arms and the sun in my eyes Любовь в моих руках и солнце в глазах.       Бриз, запах соли, моря, его запах. Кутает в шарф, обнимает, оставляет поцелуй теплых губ на макушке. I feel safe in the 5 am light Чувствую безопасность в свете раннего солнца, You carry my fears Ты сдерживаешь мои страхи, As the heavens set fire Когда небо начинает полыхать       И так спокойно, ни с чем не сравнить. Искренняя забота, красивые медовые руки, нежная кожа, любимые объятия.       То ласковый сон, он снился ему вчера.       Высокий хвойный лес. Солнце проглядывает сквозь иглы пахучих елей, согревая своими длинными лучами. Он нежно, но уверенно держит Кита за руку и, переливаясь смехом, тащит куда-то в только ему одному известное место. Когане все равно, куда, он ему беспрекословно верит, всегда верил, он лишь крепче сжимает смуглую руку и следует, следует, следует за своим голубоглазым счастьем. И цвета все пестрят пуще прежнего, хоть картину пиши, неописуемо красиво. Именно так выглядит жизнь, лес дышит, они друг другом тоже, и все равно мало. Прохлада ветра касается молодых порумяневших щек, он ускоряется, усиливая хватку на китовой бледной руке и кидает теплый взгляд морских глаз, убеждаясь в том, что тот еще с ним, что все хорошо, что будет еще лучше, и Кит, конечно же, верит, всегда верил. Он несколько раз шутливо кружит Кита в танце а после сгребает в такие нужные объятия, нежно целуя, не переставая пятиться назад вместе с ним. Jump into the heat Бросает в жар, Spinning on our feet Когда кружишься In a technicolour beat В такт яркому ритму. You and me Ты и я, Caught up in a dream Охваченные сном, In a technicolour beat В ярком ритме.       Целует и целует, у Кита ноги подкашиваются, глаза в удовольствии закрываются, ему приятно до мурашек, а потом вдруг раз и они валятся на землю. Когане падает на смеющегося парня и нависает над ним, а тот и рад. Кит оглядывается, видит, что они вышли из лабиринта хвойных деревьев и оказались на широченной поляне мягких трав и полевых растений. Высокая трава почти полностью прячет парня с блестящими голубыми глазами, тут и там пролетают пастельных цветов бабочки, и будто на глазах распускаются изумительные цветы . Так вот, куда его вели. Но парню под ним все равно, он снова смотрит лишь на Кита, красота природы его не прельщает так, как тот, кто напротив. Поэтому его снова тянут к себе и целуют, не оставляя шансов на возражения, но откуда им взяться? Касания нежные, мягкие, словно бутоном по губам проводят, будто у них есть вечность, будто все застыло кроме них самих и лишилось хода времени, а они вот живут и радуются. Шатен видит Кита на фоне ясного голубого неба, а тот, в свою очередь, видит парня на фоне свежей зелени и мелких цветов, и вечность можно было бы спорить, кому повезло больше.       То чувственный сон, он снился ему только что и еще остался свежим в памяти, отпечатавшись на внутренней стороне китовых век.       Чистейшая вода, льющая сверху разгоряченных тел, остужает лишь отчасти. Куда уж ей, ведь Кита отчаянно прижимают к себе, с любовью касаются везде, где только можно и нельзя, но можно только ему, кусают в порыве всепоглощающей страсти, дышат его кожей и так бесстыдно хотят, не переставая доказывть это, что сил держаться нет. Кит сам оголодало тянется навстречу, хватается за чужие острые плечи своими заледеневшими от воды руками и тычется во влажную шею, приоткрытыми в немом стоне губами. Вода их нежно обволакивает, катится крупными каплями по лицам, поглощая жар двух тел, не дает им сгореть друг в друге целиком, напрасно старается держать их головы ясными, но им и дела нет до этих попыток. Кит как обезумевший приникает губами к губам, жмурит глаза, чтобы прочувствовать все и не дать воде попасть в них, жадно изучает чужой рот, чужое тело, чужие реакции, чужой отклик и приходит в восторг от каждого ответа, который полон такого же голода и нужды в нем. Give me one drop Начни с малого, I can feel you Дай мне почувствовать тебя, Make me lose control Заставь меня потерять контроль.       Шатен прижимает его ближе, зарывается пальцами в мокрые волосы, перебирая пряди подлиннее у шеи, целует в скулу, щеку, тычется носом в нос, жарко выдыхает в губы и зачарованно смотрит затопившими желанием глазами. Вторая рука блуждает по телу вниз, оставляя рой мурашек за собой, останавливается сзади на пояснице и так кстати припечатывает китовы бедра к своим, в полной мере давая ощутить свое отчаянное взаимное желание, что второй содрогается в удовольствии. We be walking Мы ходим On the water По воде We're moving in a technicolour beat Мы движемся в такт яркому ритму, Moving in a technicolour beat Движемся в такт яркому ритму.       Кит беспомощно стонет от приятной волны наслаждения, тут же накрывшей его, и прячет свое алое лицо в сгибе чужой шеи, лихорадочно целуя пульсирующую медовую кожу под своими саднящими искусанными губами. Он сам теперь толкается бедрами вперед, сильнее хватается за смуглую спину и жадно смыкает зубы на чужой шее, подавляя тяжелые вздохи.       Как же иногда может быть хорошо.       Это умопомрачительный сон. Он приснится ему завтра,  и стаканом воды он не отделается. Будет стоять под душем подставившись под холодные спасительные струи, учащённо дыша, отчаянно ожидая пока состояние нормализуется. Кит будет какое-то время неподвижен, будет смиренно принимать холод, оперевшись лбом о прохладу кафеля, тяжело выдыхая, старясь не идти на поводу у молодого, возбужденного, еще не знавшего чужого тепла тела, однако, безуспешно. Надолго его не хватит, уже через минуту он будет стараться заглушить свои предательские стоны сжатой в кулаке рукой, жмуря глаза до ярких пятен под веками, складывающихся в один непомерно желанный образ.       Сны снятся Киту всю последнюю неделю, не давая ему высыпаться должным образом. Он многое уже знает, наслышан от остальных, узнал от матери. Обычно сны отличаются своим многообразием и редко когда повторяются. Кому-то они снятся раз в полгода или месяц, кому-то — каждую неделю, кто-то и вовсе не ограничен рамками времени, но неизменно лишь одно — человек видит их всё больше накануне самой встречи и хуже спит, переживая настолько живые и сильные эмоции снова и снова.       Бывают случаи, когда люди, плененные безумием редких встреч, забываются и принимают снотворное в немеренных количествах, чтобы больше спать и чаще видеть сны, растворяясь в них. Таким образом они убегают от разочаровывающей действительности, прячутся от реальности в объятиях своей фантомной любви.       И в них же умирают.       Тогда второму соулу приходит весточка— черно-белый сон, почти бесцветный, тусклый, прощальный. Последний раз, когда видишь своего соулмейта. Главный страх любого человека с родной душой на многострадальной Земле. Ох, как Кит такого боится. Представить себе не может, даже думать не хочет, отметает эти мысли сразу же, искореняет в зачатке. Его соулмейт не может умереть, нет, Кит его обязательно найдет живым и здоровым.       Однако есть еще один сон. Говорят, он особенный и бывает всего единажды. Он самый важный из всех, Кит в этом уверен. Все сны, которые он видел до сих пор, имеют одну схожесть— его соулмейт в них лишь образ его самого: его внешность, характер, движения, поведение, повадки, да - все его. Но в то же время это не он сам.       Точно так же его настоящий соул, носитель его родной души, видит сны с Китом, и Когане понятия не имеет, каким сам предстает в чужих снах и, естественно, не знает, что он в них делает, что заставляет другого чувствовать, лишь задается вопросом, целуют ли его так же сладко и с таким же трепетом, как в его собственных.       Сон первой встречи. Называть можно, как угодно, но Кит остановился на этом. Он как раз и является предвестником первого свидания в реальности. Однако, обязательным условием является то, что каждый из них должен быть охвачен сном в одно и то же время. И тогда общий сон завладеет их сознаниями, впервые сталкивая друг с другом, именно настоящих, не фантомных, тех, какие они есть на самом деле, со своими страхами, сомнениями и сопутствующей неловкостью.       И каждую ночь Кит засыпает с мыслью, что возможно они встретятся в его снах по-настоящему, и гадает, как же это будет, каким образом их сведет общая игра сознания и что же их обоих, в итоге, выдаст. Кит абсолютно уверен в том, что все это время видел не соулмейта, а лишь его яркий, живой, уже полюбившийся до боли в груди образ. И несмотря на свою сопутствующую вялость, ночи нравятся Киту по-особенному.       А вот дни проходят тяжелее, на носу экзамены, но сил на хотя бы сносную подготовку, увы, нет, а все из-за того, что после сновидений не уснуть вновь. Голова туго соображает, и наверстывать упущенные часы отдыха приходится в транспорте или, в крайнем случае на парах, что Кит сам не особо жалует. Вечера он старается посвящать учебе, старается держать голову в здравом уме, что выходит не всегда успешно. Но все же, несмотря ни на что, в своем темпе, он вникает в конспекты, которые одолжил у подруги, преодолевая сон и рассеянность, собирая всю волю в кулак.       Однако, его хватает лишь на пару часов. Тяжелая голова медленно опускается на лежащие на столе руки и так и застывает. Настольный фонарик, светящий в прикрытые от усталости глаза нисколько не мешает чуткому сну, наконец одолевшему его. Голову постепенно заполняет густой туман.       Кит открывает глаза и оказывается у пляжа, переливаюшегося розовым, с прощающимся с ним солцем. Первое, что он понимает, что чувствует себя по-другому, более реально, настолько, насколько это вообще возможно во сне. Обычно он редко ощущает себя и свои действия полностью, ведь зачастую он не осознает, что спит, а лишь отдается своим снам, не имея возможности самому ими управлять. Но не сейчас.       Когане оглядывает себя, понимает, что неторопливо ходит босиком по мокрому побережью, с закатанными до колен джинсами. Надвигающиеся спокойные волны щекотно лижут его стопы, а после уползают, чтобы вернуться вновь. Вода совсем теплая, погода приятная. Он хочет дождаться появления первых звезд, ведь на чистейшем небе их должно быть много, особенно здесь, где минимум лишнего света от деревянных домиков вдали.       Кит прекрасно понимает, что он где-то рядом, его не может не быть здесь. Что-то ему подсказывает, что ему лишь нужно обернуться. Но если б тот его заметил, он бы сразу же кинулся к нему, разве нет? Когане немного озадачен, он начинает постепенно осознавать происходящее. Кит наконец  оборачивается и видит знакомую фигуру в метрах пятнадцати от него и замирает. Сердцу вдруг становится тесно в груди. Почему-то сейчас он совсем не знает, что делать.       Он тоже смотрит. Смотрит внимательно, слишком долго, осторожничает. Взгляд нечитаемый, такой словно себе не верит, словно видит Кита впервые, хочет подойти, но скован сомнениями и не решается. Он вдруг выдыхает, смягчается в лице и чуть приподнимает губы в робкой улыбке, а небесные глаза смотрят тепло-тепло, как на человека, которого годами не видели, но очень ждали. И тут до Кита окончательно доходит.       Боже...Боже!       Брови Когане в изумлении поднимаются вверх, сердце, от нахлынувшего осознания, бьется о ребра с особой силой, а легкие вмиг забывают, как выталкивать воздух. Шатен это видит и тоже все понимает, он неловко приподнимает руку в приветственном жесте и еле машет кистью правой руки, впервые здороваясь, рассеивая все оставшиеся мизерные сомнения Кита полностью и бесповоротно. Он...он здесь, впервые настоящий, такой привычный, но в то же время такой далекий и это так... так волнительно, странно, но будоражит кровь. Даже немного страшно все испортить, сделать что-то не то, оттолкнуть, разочаровать. Кит впервые растерян и не знает, что делать. Он неловко отзеркаливает его приветственный жест и старается дышать ровно, не мешкать. Шатен наконец делает шаг навстречу, Когане тоже неуверенно двигается вперед, вторя ему. И так шаг за шагом они медленно идут друг к другу, пока ускорившийся парень не сгребает Кита в теплые, долгожданные объятия, прижимая крепко к своей груди с обезумевшим сердцем, отбивающим в быстром темпе чечетку. И все вновь замирает, кроме двух сердец, наконец дорвавшихся друг до друга, Кит тычется носом в его ключицу, после облегченно выдыхает, растворяясь в объятиях и только гадая, какого же будет в реальности, если сейчас настолько восхитительно. Когане чувствует руку, нежно проводящую по его волосам, и еле заметно улыбается, не скупясь на ответную ласку, нежно оглаживая чужую спину, останавливаясь на талии и сжимая парня крепче, медленно, но верно принимая тот факт, что вскоре тот станет привычной частью его жизни, что такие объятия будут неизменным атрибутом их общего быта и, черт возьми, как же Кит этого всего ждет. And I feel life for the very first time И я впервые ощущаю жизнь, Love in my arms and the sun in my eyes Любовь в моих руках и солнце в глазах.       Не хочется отпускать, хочется вот так вот стоять у излюбленного им морского берега, греться в друг друге, дышать одним воздухом, ощущая чужое тепло всеми фибрами души. Просыпаться не хочеться, хочеться так и застыть в мгновении, ведь так приятно, когда вот так зарываются в волосы, слегка сжимают их у корней, заправляют прядки за уши, когда просто касаются хоть как, все равно, лишь бы не переставали.       Во снах словно не существует времени, оно будто искажено, течет в своем темпе, и ни за что не понять простому человеку, прошли часы или минуты, оно и неважно. Кому есть дело до них? Jump into the heat Бросает в жар, Spinning on our feet Когда кружишься In a technicolour beat В такт яркому ритму.       Они лежат близко-близко на теплых песках под многочисленными звездами, изучая друг друга, хоть уже давно наизусть знают, где у кого, какие родинки, у кого какой изгиб губ, разрез глаз, линия челюсти — все обоим до боли знакомо, но от этого не перестает быть самым лучшим. Сейчас этот сон становится их общим воспоминанием, он другой, он особенный, его нужно беречь, сделать таким, чтобы потом с теплом хранить в отдельном уголке своего разума и с улыбкой вспоминать. You and me Ты и я, Caught up in a dream Охваченные сном, In a technicolour beat В ярком ритме.       Любимые руки с особой нежностью оглаживают фарфорое лицо, очерчивают темные брови, ресницы, открывают лоб, заправляя челку за уши, Кита касается легкая улыбка от осознания того, что его действительно считают красивым, что им не могут наглядеться, ведь что уж скрывать, он бы сам разглядывал своего соулмейта вечность. Он и смотрит, видит идеальную смуглую кожу, трогательную россыпь веснушек, расскиданных по лицу словно звезды, васильковые глаза, собравшие всю глубину земных океанов, и сколько бы раз ни видел, все равно взгляда оторвать не может, сложно верить, что все это по воле судьбы принадлежит ему, Киту. Их души связаны причудливым сплетением нитей, и их не разорвать, они тоньше паутины, но прочнее стали, и ничего с этим не сделаешь, это навсегда.       Когда он останавливается на губах, Кит замирает. Бесчисленное количество раз во снах касались губами его губ, сминали их в блаженстве, но сейчас почему-то не спешат это делать. Кит в душе понимает, почему. Похоже, его соулмейт действительно неисправимый романтик, раз не дает их первому настоящему поцелую случиться здесь и сейчас и откладывает столь значимый для него момент для первой встречи. Он лишь отчерчивает контур красивых спелых губ кончиками пальцев, примечает каждую шершавость, небольшую ранку, смотрит с отчаянным желанием, потому что невозможно по-другому, но себя сдерживает. Кит усмехается самому себе. Он считает это даже милым. Однако хочется напомнить ему все те сны, в которых дела заходили дальше простых поцелуев, но это были лишь сны Когане, следовательно второй знать о них, к сожалению, ничего не мог.       Неужели его сны были совсем невинными? Быть не может, Кит об этом точно потом как-нибудь да спросит. Он, дразнясь, тянется вперед, чтобы подтвердить свою догадку, голубые глаза вдруг округляются, явно не ожидая резкого порыва, но Кит лишь легко целует его в весшушчатый нос, мило вздернутый кверху и, подавляя смешки, возвращается обратно на песок.       Как жаль, что они не могут разговаривать! По глазам соулмейта Кит видит, что ему есть, что сказать. А пока он расшифровывает его снисходилтельный взгляд как "в следующий раз". Но после тот едва заметно бегает глазами по китову телу,  кусая изнутри щеку и думая о своем, и возвращается к темно-серым глазам с лукавой ухмылкой. Ах ты ж! Все, теперь Кит отметает первоначальные мысли, решая для себя, что тот романтик, но далеко не невинный. Про сны Кит все равно обязательно спросит, теперь уж точно.       О стольком хочется спросить, столько хочется поведать самому, но все их сны без слов и они в них всегда немые. Слышны лишь шумы природы и посторонние звуки, поэтому Кит так и не узнал его имени. Да уж, за столько времени так и не смог, оно им было почему-то не нужно. Но не сейчас.       Шатен, будто мысли читает, потому что он перекатывается со спины и выводит на песке своим пальцем одно маленькое слово: "Имя". Кит тепло улыбается такому совпадению и незамедлительно под первым же словом пишет "Кит". И, господи, как второй радуется, он с вселенский  любовью смотрит на его имя, еле проводя пальцами по контуру букв, навсегда выжигая их у себя на сердце. Когане млеет от такого и тоже хочет узнать столь ценное имя, поэтому выводит рядом с первой надписью знак вопроса, ожидая от парня того же. Тот улыбается каким-то своим мыслям и выводит рядом с именем знак плюса, видимо, решив так по-детски объединить их имена. Кит глаза закатывает, но улыбаться не перестает, внимательно следя за аккуратной рукой соулмейта, которая словно растворяется в странной желтизне.       Сон стремительно исчезает. Кита слепит настольная лампа, он тут же жмурит глаза от неприятного света. Похоже, кто-то шепчет его имя наяву, и он нехотя разлепляет глаза, с хрустом выпрямив спину. Голова, словно в тумане, медленно рассеивает очарование только что ускользнувшего сна. Он чувствует себя потерянным, как никогда.       — Кит, ты опять уснул за столом, ложись в кровать.       Мама. Снова беспокоится. Нежный, взволнованный голос обволакивает его уже в который раз. Кит часто так засыпал в последнее время, но на этот раз сей промах стоил ему столь ценного сна с соулмейтом, которому уже не будет повторения. Когане расстроен этим осознанием, причем очень сильно, но старательно не подает виду.       — Все хорошо, мам, скоро лягу, иди спать.       Имени он не узнал, в ту ночь еле уснул, единственное, что осталось в памяти, это первая буква "Л".

***

      Кита неумолимо трясет в переполненном автобусе. Он обещал матери, что выйдет на свежий воздух в кои-то веки, но конспекты с собой прихватил, чтоб не тратить время относительного бодрствования впустую. Погода стоит замечательная, он старается не думать о вчерашнем и о снах в целом. Все неизбежное придет само, он, конечно, ждет, но старается не зацикливаться.  А до тех пор стоит подумать обо все остальном, обычную жизнь никто не отменял.       До его парка с небольшим прудиком остается две остановки, он прикрывает глаза и выдыхает, держась за поручень. Двери в очередной раз отворяются, Кит дает потоку людей выйти и следует за ними. Он не сразу замечает, как роняет из сумки свою тетрадь. Поэтому удивляется, когда его тут же окликает кто-то уже зашедший в автобус:       — Ей, парень, ты обронил.       Кит оборачивается на бодрый звонкий голос. И упирается расфокусированным взглядом сразу в свою красную тетрадку в знакомых медовых руках. Брови его тут же сдвигаются к переносице. Быть не может. Дышать становится сложно, только от одной мысли... Сердце неестественно бушует, этим самым подтверждая догадку. Все сомнения разом улетучиваются, стоит ему поднять изумленные глаза. Кит наконец видит его, сошедшего с самых красивых снов, и сказать ничего не может.       Beat       Ритм       Beat       Ритм       Beat       Ритм        Глаза напротив такие же удивленные, потерянные, неверящие, осознающие происходящее и вместе с тем такие красивые, чтоб их. Оцепенение охватывает обоих в такой степени, что они так по-дурацки упускают момент, когда двери автобуса закрываются, словно в замедленной съемке, а сам он стремительно уносится прочь. Ни тетрадки, ни соулмейта, лишь опустевшая серая дорога.       "Кит, ты идиот!"       Секундное колебание, и вот уже Когане бежит в догонку за тем самым голубым автобусом, к черту все, он не может сейчас упустить его.       "Какая глупая встреча"— думает он, не сбавляя скорости. Он явно представлял ее не у выхода из пресловутого "тридцать седьмого", но реальность не сны, Кит это прекрасно понимает и давно с этим смирился.       Водитель, как назло, ускоряется (кто ж так гонит на общественном?), но Когане настроен хотя бы не терять транспорт из виду. Тот сворачивает и Кит бежит за ним, нехило ему уступая. Сумка спадает с плеча, он каждый раз судорожно поправляет ее, чтобы ничего больше не выпадало.       Кит знает, где останавливается этот автобус, он уверен в том, что его соулмейт узнал его, но он все равно боится того, что может не застать парня в этой чертовой махине снова. На душе тревожно ровно до тех пор, пока он не замечает пару взволнованных голубых глаз, наблюдающих за ним из заднего окна.       Он облегченно выдыхает, стоит автобусу поодаль остановиться, выпустив спешащего парня, который уже бежит ему навстречу. Ощущение легкости вперемешку с иного рода волнением стремительно настигает Когане. Это один из тех самых моментов, когда ждешь и боишься одновременно.       — Киииииииит, — радостно выкрикивает парень, и он не может ему не улыбнуться.       Последние метры, и они буквально впечатываются в друг друга, крепко жмуря глаза от столь долгожданного живого объятия. Кит не знает, что сказать, а нужно ли что-то говорить? Он плавится в его руках, пока второй, не переставая что-то шепчет.       — С ума сойти, с ума сойти, Кит, — выдыхает он ему в волосы, — Я тебя нашел.       А потом смеется, да так искренне...Когане только слышит, но он думает, что выглядит это не менее красиво и улыбается ему в плечо.       — Не могу поверить, — продолжает тот, прижимая Кита крепче, — Этот зануда у руля не стал останавливать, представляешь?       А Кит представляет и улыбается. Улыбается как придурок, как он сам считает, но ничего с этим сделать не может. Он счастлив, сейчас можно. Он тоже хочет что-то сказать, но единственное, что бездумно вылетает из его рта это:       — У тебя забавный голос.       — Забавный? — переспрашивает он, чуть ослабляя объятия, — Но это хороше же, да? Или нет? Он тебе нравится? Или ты представлял его более мужественным?       Кит подавляет в себе смех и чуть отдаляется, чтобы взглянуть в его озадаченное лицо. Он глазами бегает по любимым чертам и понимает, что ему в нем нравится всё. Ну как бы, абсолютно всё. Без шансов.       — Очень нравится, — серьезно отвечает Кит.       Тот смущается, кусает изнутри щеку, чуть опустив голову а потом поднимает на него пропитанные нежностью васильковые глаза и приподнимает уголки губ в робкой улыбке.       — И мне твой нравится, — честно говорит он, — Ты очень красивый, Кит, знаешь? Иногда ты был такой нереальный, что мне казалось, что мое больное сознание тебя просто выдумало.       Когане опять теряется в ответе. Он лишь смотрит и надеется на то, что тот видит все то, что Кит к нему сейчас чувствует, ведь словами такое не передать, у него никогда не получалось. И, похоже, что он все прекрасно понимает, потому что мягко улыбается и, едва касаясь пальцами, заправляет одну из черных китовых прядей ему за розовеющее ухо.       — Я так тебе рад, — выдыхает Кит, — правда. Я очень хочу знать твое имя.       — Итак, — набирает он полные легкие воздуха, — Лэнс Чарльз МакКлейн, девятнадцать лет, родом с Кубы, учусь на первом курсе, три брата, две сестры. Двоюродных и всех старших перечислять будет порядком дольше, оставлю это на потом. Есть собака Роки, очаровательная немецкая овчарка, но она сейчас с родителями, потом обязательно с тобой познакомлю. С самого детства занимался профессиональным плаванием, вредных привычек не имею, отлично катаюсь на серфе, знаю в идеале испанский. Иногда занимаюсь вязанием крючком, но об этом мало кто знает, так что я рассчитываю на твое молчание.       Кит стоит и слушает весь этот поток совершенно новой для него информации, поджав губы, ведь хочется рассмеяться от этого всего, но он держится. В какой-то момент он перестает улавливать суть, льющихся на него слов и просто смотрит на него. Смотрит на Лэнса. Своего соулмейта, которого видел много раз во снах и никогда по-настоящему. И понимает, что уже его любит, что был создан, чтобы любить его, вот такого вот забавного, яркого, практически сияющего, во всех смыслах теплого и очаровательного.       — Надеюсь, ты любишь острое, потому что я в основном готовлю такую еду, но ради тебя я готов десять раз переучиться, ты только скажи, честно. И все же, я очень хочу, чтобы тебе понравились кубинские блюда, моя abuela просто превосходна в этом, я ей все про тебя рассказывал, каждый сон... Ну, почти каждый, все ведь не расскажешь, но все самое лучшее про тебя точно рассказал, я уверен, что ты поразишь ее так же, как и меня и...       Кит больше так не может, он притягивает к себе и с чувством целует опешившего парня, как давно этого хотел. Его губы слишком мягкие, приятные и ухоженные, чтобы вот так просто от них оторваться. Когане на секунду корит себя за то, что у него самого они вечно шершавые и потрескавшиеся. Он надеется, что Лэнсу сейчас так же приятно, несмотря ни на что, что Кит не нарушил какие-то супер важные для него границы, ибо себе потом не простит. Он целует так, чтобы вложить в поцелуй все невысказанное, накопившееся с годами, все самое светлое и откровенное, все то, что обязательно нужно знать Лэнсу, но еще не обрело словесную форму. И как же, черт возьми, ошеломляюще, когда так же целуют в ответ, когда трепетно касаются пальцами лица и направляют голову, чтобы углубить поцелуй. Кит шумно выдыхает, еле сдержав стон, на что Лэнс улыбается ему прямо в губы. Они оба понимают, что на улице, что нужно соблюдать хоть какое-то приличие и что поддаваться столь сильному порыву здесь, на остановке, не представляется возможным. Лэнс целует его в скулу, а потом, прикрыв, глаза касается виском виска.       — Ты мне скажи, долго с богами спорил, чтоб с небес спустили? — вдруг выдает он.       — И насколько часто я буду подобное слышать? — усмехается Кит, все же покраснев от незамысловатой фразы.       — Ну, допустим, очень.       — Я буду долго привыкать, — предупреждает Кит.       — Не на это ли вся жизнь, — улыбается Лэнс и вновь притягивает его в родные объятия.       Да, думает Кит. Вся жизнь и не только на это.